— И что он собирается перевозить? Взмах руки. Таким же жестом отец отпускал официанта, который подвозил тележку с пудингами.

— Много чего. То, что должно быть в нужном месте в нужный день и за хорошую цену. Гибкость — вот его ключевое слово. Бизнес этот очень мобильный, конкуренция высока, все время надо быть начеку, но Евгению он по плечу. При условии, что ему окажут необходимую помощь. А это уже наша работа.

— Какую помощь?

— «Хауз оф Сингл» — помощники, Оливер. — Голова склоняется набок, брови лицемерно поднимаются. — Мы — максимизаторы. Созидатели, — мизинец указывает на бога. — Наша работа — обеспечить клиентов всем необходимым и сберечь урожай, когда они придут с ним к нам. «Хауз оф Сингл» не поднялся бы на такую высоту, если бы подрезал крылышки своим клиентам. Мы появляемся там, куда другие боятся сунуть нос, Оливер. И мы возвращаемся с улыбкой.

Оливер изо всех сил старается проникнуться энтузиазмом отца, надеясь, что, произнося слова, он сам в них поверит.

— И у него на руках все козыри. Я знаю.

— Разумеется. Он — принц.

— Он — старый барон-разбойник. И козыри отдаст, только если его вынесут ногами вперед.

— Как ты сказал? — Тайгер поднимается из-за письменного стола, берет Оливера за руку. — Я очень прошу тебя, Оливер, никогда не пользуйся этим термином, пожалуйста. Наша роль очень деликатная, и слова надо подбирать тщательно. Это понятно?

— Абсолютно. Я извиняюсь. Это всего лишь оборот речи.

— Если братья заработают те деньги, о которых ведут речь Рэнди и Аликс, они захотят получить наш полный набор: казино, ночные клубы, одну или две сети отелей, таймшерные комплексы, все то, в чем мы прекрасно разбираемся. Евгений вновь настаивает на строжайшей конфиденциальности, и я не вижу причин отказывать ему в этом. — Тайгер возвращается за стол. — Я хочу, чтобы ты лично передал ему этот конверт. И возьми для него бутылку «Берриз спейсайд» из сейфа. Возьми две, вторую для Аликса.

— Отец…

— Да, мой мальчик.

— Мне надо знать, с чем мы имеем дело.

— С финансами.

— Полученными откуда?

— Из наших пота и слез. Нашей интуиции, нашего чутья, нашей гибкости. Наших способностей.

— Что идет после крови? Что может быть хуже? И без того тонкие губы Тайгера превратились в белую полоску.

— Хуже — любопытство, спасибо тебе, Оливер. Создание проблем от скуки, неопытности, потворства собственным желаниям, заблуждений, необоснованных предположений, высоких моральных принципов. Был ли Адам первым человеком? Я не знаю. Родился ли Христос на Рождество? Я не знаю. В бизнесе мы принимаем жизнь, какая она есть. А не такой, как ее изображают на страницах либеральных газет.

Оливер и Евгений сидят на балконе, пьют вино Вифлеема. Тинатин в Ленинграде, ухаживает за заболевшей дочерью. Хобэн в Вене, Зоя и Павел с ним. Михаил приносит сваренные вкрутую яйца и соленую рыбу.

— Ты все еще учишь язык богов, Почтальон?

— Разумеется, — без запинки лжет Оливер, боясь вызвать неудовольствие старика, и дает себе зарок по возвращении в Лондон сразу же позвонить этому ужасному кавалерийскому офицеру.

Евгений берет письмо Тайгера и, не распечатывая, передает Михаилу. В холле чемоданы, коробки и тюки громоздятся до потолка. Они переезжают в новый дом, объясняет Евгений тоном человека, которому приходится подчиняться. Более подходящий для будущих нужд.

— Ты купишь новый мотоцикл? — спрашивает Оливер, ему хочется думать о чем-то приятном.

— А надо?

— Обязательно!

— Тогда я куплю новый мотоцикл. Может, целых шесть.

А потом, к ужасу Оливера, он плачет, уткнувшись лицом в стиснутые кулаки.

«Это ужасно, что ты не трус, —пишет Зоя в письме, которое ждет его по возвращении в отель. — Ничто не пронимает тебя. Ты убьешь нас своей вежливостью. Не обманывай себя, будто ты не можешь узнать правду».

В «Сингле» празднуют Рождество. В Трейдерском зале все сдвигающееся оттащили к стенам. Современная музыка, которую во все остальные дни Тайгер терпеть не может, готова вырваться из динамиков стереосистемы, шампанское уже льется, на столе высятся пирамиды лобстеров, гусиная печенка, пятикилограммовая бочка с черной икрой, привезенная, согласно словам Рэнди Массингхэма, клиентом «Хауз оф Сингл», имеющим интересы в Каспийском море, «где и плавают осетры, дарящие нам эти маленькие черные яички». Трейдеры радуются жизни, Тайгер вместе с ними. Наконец он поправляет галстук и поднимается на небольшое возвышение, чтобы произнести ежегодную речь. «Сингл», — говорит он своей разгоряченной аудитории, — никогда не занимал такие крепкие позиции, как сегодня». Гремит музыка, самые голодные бросаются к столу, чтобы первыми ухватить ложку черной икры, а Оливер, воспользовавшись суматохой, ныряет на лестницу черного хода, мимо родного юридического департамента поднимается по ней к сейфу, шифр электронного замка которого знают только партнеры, он и Тайгер. Двадцать минут спустя он возвращается, объяснив свое отсутствие расстройством желудка. Ему действительно нехорошо, но желудок не имеет к этому ни малейшего отношения. Он в ужасе от того, что увидел. От сумм, таких громадных, так внезапно появившихся, что у них может быть только один источник. Из Марбельи — двадцать два миллиона долларов. Из Марселя — тридцать пять. Из Ливерпуля — сто семь миллионов фунтов. Из Гданьска, Гамбурга, Роттердама, сто восемьдесят миллионов наличными, ожидающих, когда же их отмоет прачечная «Сингл».

— Ты любишь своего отца, Почтальон?

Сумерки, время пофилософствовать в гостиной виллы на европейском берегу Босфора, приобретенной за двадцать миллионов долларов, в которую перебрались братья. Мебель из карельской березы, ее так любила Катерина Великая, бесценные золотисто-коричневые буфеты, комоды, обеденный стол, стулья, в дни невинности Оливера украшавшие подмосковный дом, уже на первом этаже, ожидают, когда же их поставят на положенные места. На свежевыкрашенных стенах — пейзажи русской зимы, само собой, с тройками. В соседней комнате сверкает самый дорогой мотоцикл «БМВ», который только могут купить «горячие» деньги.

— Опробуй его, Почтальон! Опробуй! Но у Оливера по какой-то причине такого желания нет. У Евгения тоже. Мокрый, необычный для Турции снег, лежит на траве и деревьях сада. Внизу, нос к носу, словно сойдясь на дуэли, стоят сухогрузы, паромы, прогулочные корабли.

— Да, я люблю своего отца, — походя заверяет Евгения Оливер.

Зоя стоит у французского окна, покачивает Павла, который засыпает у нее на плече. Тинатин зажгла газовую плиту и задумчиво сидит рядом в кресле-качалке. Хобэн снова в Вене, открывает новую фирму. Она будет называться «Транс-Финанз». Михаил стоит рядом с Евгением. Он отрастил бороду.

— Он может рассмешить тебя, твой отец?

— Когда все идет хорошо и он счастлив… да, Тайгер может меня рассмешить.

Павел хныкает, и Зоя успокаивает его, поглаживая по голой спине под рубашкой.

— Он тебя злит, Почтальон?

— Случается, — признает Оливер, не зная, куда могут завести эти вопросы. — Но иной раз я злю его.

— А как он тебя злит, Почтальон?

— Видишь ли, я не тот сын, о котором он мечтал. Поэтому он постоянно немного злится на меня, возможно, даже этого не осознавая.

— Отдай ему вот это. Он будет счастлив, — сунув руку во внутренний карман черного пиджака, Евгений вытаскивает конверт и передает Михаилу, который молча вручает его Оливеру.

Оливер набирает полную грудь воздуха. «Сейчас, думает он. — Давай».

— Что это? — спрашивает он. Ему приходится повторить вопрос: — Конверт, который ты только что мне дал… что в нем? Я беспокоюсь… вдруг меня остановят на таможне? — Должно быть, слова эти он произносит громче, чем ему хотелось, потому что Зоя поворачивает голову, а яростные глаза Михаила уже сверлят его. — Я ничего не знаю о вашем новом предприятии. Я ведь слежу за соблюдением законности. Я — юрист.