«Ты привел меня сюда, чтобы читать лекции по астрономии?» - произнес кто-то. Та самая протезированная старушка низковатым, даже с легкой хрипотцой голосом, который все же принадлежал молоденькой девушке.

«Конечно, нет. Просто… иногда я думаю, что мы все похожи на Луну. Все генно-модифицированные люди, а, может, вообще все. Одна наша сторона всегда остается неосвещенной. Никто не знает, и мы сами не знаем, что там? Может большущее черное пятно, гладкий камень или серая чешуя?» - ответил парень.

Я видела его. Не здесь. Гораздо раньше, на одном из рисунков Маши. Он, и правда, чем-то напоминал Ярика.

Змея выпустила ядовитые зубы и попыталась поймать свой собственный хвост. Это почти ей удалось.

Мир теней и тварей

Сан почти сроднилась с коляской. Она частенько выезжала на веранду больницы, старательно мерзла там по несколько минут, рассматривая внутренний двор. День за днем, стараясь делать это в одно и то же время. Прогулка из палаты вниз стала для девушки чем-то вроде ритуала. Или, скорее, обряда для вызова вдохновения. Двор был окружен тремя корпусами, так что глазу особенно не за что было зацепиться. Будь в здании окна, Сан могла бы подглядывать за пробегающими туда-сюда врачами и их неторопливыми пациентами. Но корпуса больницы имели глухие стены. Да и сам двор – ровная площадка со скамейками был ничем не примечателен.

 Ничем, кроме нескольких деревьев – невысоких разлапистых рябин. Именно за ними девушка и наблюдала. Точнее, за прилетавшими птицами. Из Сан был так себе орнитолог, но уж синиц от воробьев она отличить могла. Примерно через три – пять дней после начала наблюдений к ним присоединились снегири. Удивительно, но этих красногрудых птичек давно не бывало в их городе. А может, девушка просто раньше не замечала их?

Иногда выдавались ясные морозные ночи. Но чаще шел снег, красиво подсвечиваемый фиолетовыми лампами. Сан могла бесконечно долго смотреть на то, как падают снежинки. Казалось, это вовсе не они летят, а ты сам движешься вверх, к темному небу. А потом замерзшие конечности уже невозможно было игнорировать, и Карпатова возвращалась обратно в палату. Один и тот же путь: коридор, лифт, доставляющий коляску на четвертый этаж, небольшой холл и снова – коридоры, кажущиеся бледно-голубыми, хотя на самом деле они были выкрашены в серо-жемчужный цвет.

Она научилась ловко перебираться из своего «трона» обратно в койку. К тому времени руки немного согревались, а вот мысли, наоборот, начинали походить на куски прозрачного льда. Кристально ясные и совершенно лишенные каких-либо эмоций.

Сан никогда не слыла болтушкой и душой компании, но последнее время охотница совсем перестала разговаривать. Даже встречая на своем пути знакомого из соседней палаты или медсестру, которая заходила к ней, Карпатова лишь вежливо кивала. Звуки ее раздражали. Они были лишними. Все, что было нужно девушке, сейчас находилось внутри ее черепной коробки.

Там была свобода. Там были счастливые люди. Пусть не настоящие, пусть – выдуманные, но они были для Карпатовой живее тех, кто окружал ее в реальном мире. Мертвецы, вот кто все эти двуногие. Они просто не знают об этом… А Сан знала, и это знание, словно огромный камень, давило на грудь. Поэтому она, едва проснувшись, ждала того момента, когда ее коляска вкатится на веранду. Голые черные ветви деревьев напоминали сгоревшие до костей руки, но это был обман. Еще пара-тройка месяцев, и на них появится зеленый ореол молодой листвы. Как год и два, и многие десятилетия назад. И так будет долго, очень долго. Даже когда на Земле уже не будет никаких людей: ни настоящих, ни обитающих лишь в сплетениях серых клеточек.

Сегодня встреча с птицами и рябинами отменялась. Сан уже собиралась открыть дверь, когда кто-то толкнул ту снаружи.

- Диоген Петрович, что-то случилось? -  прокашлявшись, произнесла девушка.

 Обычно ее лечащий врач навещал больную пару раз в неделю во время обхода. Стандартный осмотр занимал не более трех минут. Все сведения о самочувствии Сан и так поступали к нему в виде электронных отчетов от медсестер и умной техники. Сегодня личных проверок не намечалось.

- Ну, можно сказать и так. Ты ведь у нас – охотница.

Карпатова молча приподняла бровь. Зачем многие так любят повторять и без того заезженные факты? Словно не доверяют своим собственным сведениям и знаниям.

- В общем, наша больница проводит один эксперимент…

Эксперименты… эксперименты. Сан начинала чувствовать себя подопытной крысой, а не человеком. Сколько раз над ней ставили опыты? Сначала природа, наделившая ее генами совершенно чужого вида. Потом жизнь. Ребенком Карпатова была довольно болезненным и слабым, в четыре года заболела тяжелым воспалением легких, еле спасли. Марат, засунувший ее к пожирателю. Михайлов, постоянно гоняющий Сан на пределе выносливости: выдюжит или нет? Бородатый со своей частицей и разговорами о конце света. Каждый так и норовил засадить Сан в герметичную камеру и проверить, насколько она крепка. Или подопытная предпочтет после всех мытарств сдаться. Тогда они смогут поставить очередную галочку и выкинуть ее трупик.

И все же Сан, как послушный красноглазый грызун, проявила интерес:

- Какого рода?

- Тестирование новейшего оборудования. Небольшие приборы для записывания различного рода сведений.

- Типа диктофонов? – не поняла Сан.

- Нет. Их называют считыватели памяти. Может, что-то слышала о таком?

Сан слышала. И даже видела запись настоящей операции по извлечению информации из нервной ткани. Выглядело это омерзительно. Собственно, а как иначе может выглядеть препарирование трупа? Мертвецу на видео отпили макушку, потом загнали в красноватую массу мозга несколько щупиков-проводков. Информации оказалось немного. Все, что осталось от прекрасного (или не очень) внутреннего мира – лишь десятисекундная видеозапись ужасного качества, скроенная из полу-размытых картинок. Считывали были нужны для создания общей базы данных всех уничтожителей. И воспоминания мертвецов служили чем-то вроде наглядных учебных пособий как не надо действовать, чтобы следующим на столе патологоанатома не оказался ты.

Первый такой прибор изобрели около тридцати лет назад. Как и старинные ЭВМ, считыватели были огромными, неудобными в обработке и выдавали информацию в виде сложного кода. Сейчас размер оборудования уменьшился до размеров стандартного наладонника: сантиметров десять в длину и не более пяти – в толщину. Но прогресс не стоит на месте, о чем и поведал Диоген Петрович:

- Это совершенно закрытая программа, специально разработанная для людей, вроде нас. – Врач никогда не употреблял слово ГМЛ, равно как и другие не слишком корректные слова. Насколько смогла разузнать Сан, сам хирург был все-таки ближе к нормальным людям, чем к модифицированным. – С помощью новых приборов мы сможем записывать свои текущие мысли, некоторые визуальные образы, даже электрическую активность областей, ответственных за зрение и слух.

- Меня хотят сделать ходячей видеокамерой?

- Не совсем верно, хотя и близко к истине.

- А уже есть…

Впервые за долгое время девушка почувствовала что-то, кроме ледяного равнодушия. Страх боли и смерти. Самое верное чувство, указывающее человеку, что он еще в этом мире и его сердце бьется не просто из упрямства.

Диоген Петрович понял Карпатову. Поправив свои очки, не делающие его глаза менее круглыми, он присел на стул для посетителей:

- Да, уже шестерым вживлены считыватели. Не стану обманывать – операция серьезная. Прибор медленно интегрируется в нервную систему, но уже через неделю-другую проходят все симптомы вмешательства: головная боль, тошнота и некоторое чувство сдавливания за ухом. Затем пропадают синяки и припухлость, когда восстанавливается кожный покров. На самом деле, по сравнению с тем, что мы сотворили с твоими позвонками, вживление считывателя – совершенный пустяк.

- Я могу отказаться? – на всякий случай спросила Сан. Ответ ей и так был известен. В рядах охотников не было такого определения, как «добровольно».