Женщина развернулась, собираясь уходить. Голос мужа догнал ее через несколько метров:
- Ты не понимаешь! Ты ни черта не понимаешь!
- Да? – она обернулась, смеривая капитана насмешливо-презрительным взглядом. – Так расскажи, чего именно? Ты – не Христос, Саш. Вот в чем проблема. И я не собираюсь ждать твоего пришествия.
- Ксю! – Михайлов дернулся, чтобы догнать жену, но остановился.
- И, кстати, - бросила она через плечо, - я подала на развод. Бумаги пришлю по почте.
Она проснулась от прикосновения к волосам. Теплые пальцы нежно гладили ее макушку, от чего до самых ступней пробегали приятные мурашки. Открывать глаза не хотелось, но этого и не требовалась. За столько лет тьмы, она могла найти его губы даже так.
- Встаем? – задал он вопрос. Она почувствовала движение воздуха – мужчина начал выбираться из-под одеяла.
- Да, сейчас.
Им не нужно было никуда торопиться. Можно лежать хоть весь день вот так, прижавшись друг к другу, покачиваясь на волнах сладкого полусна. И все же, оба продолжали каждое утро вставать по будильнику. Это было странно, необъяснимо, но девушка чувствовала себя безопаснее, когда нажимала кнопку на сверкающей черной панели. Словно привязывала себя невидимым канатом к реальному миру, боясь затеряться в бесконечности грез.
Открыла один глаз, чтобы удостовериться: все на месте. И деревянные, выбеленные потолки, и подушка в цветастой наволочке. В середине комнаты по-прежнему стоял стол на прямых ногах-столбиках. С ужина на нем оставалась немытая кружка, но, кажется, ее уже унесли. До конца жизни – вечность, и время послушно растянулось для них двоих ленивой черной кошкой.
Они жили здесь уже почти полгода, но каждый раз Сан боялась проснуться снова в том аду, из которого сбежала. Она не сомневалась, что сделала тогда правильный выбор. Сколько раз они с друзьями мечтали о победе, о том, как смогут нормально жить при свете, не опасаясь теней. И да, первым порывом Карпатовой было отправить свое сочинение в «корзину», дать маленькому черному угольку сжечь ее дотла, превратить в пожирателя. А потом она поняла – дело не в погибших или выживших. Дело в ней. В ее личном выборе.
Что, если все также и началось? Такая же вот девчонка, как Сан сдалась. Перестала рисовать, писать, создавать, любить. Заперла свое нутро на замок, смешалась с толпой, становясь все серее, выцветая изнутри. И все, что в ней было прекрасного: чувства и мысли, так и осталось мертвым, отравляя девчонку, как трупный яд – реку. И вскоре ей не о чем стало говорить с окружающими. Вот и рот пропал. А на месте рук, способных творить изумительные вещи появились страшные чешуйчатые лапы.
«В пожирателей не обращают, ими становятся. Постепенно, шаг за шагом. Ты и не заметишь, как однажды начнешь питаться светом, а твои конечности покроет чешуя. Никто этого не замечает, поверь», - сказал седовласый.
Мир был обречен с самого начала. Когда в него попала первая крупица отчаяния. Когда-то, еще ребенком, Сан по дороге из школы домой набрала большущий букет одуванчиков. Она хотела порадовать маму. Но та, встретив ее на пороге, только хмуро покачала головой:
- Зачем ты это сделала?
- Разве одуванчики – не сорняки? – удивилась Александра. – Их не запрещено рвать.
- Дело не в том: можно или нельзя. Нужно ли? Эти цветы могли стать в будущем семенами, дать потомство. Но ты оборвала не только чужую жизнь ради забавы. Ты лишила пчел возможности собрать мед, букашек – их домиков, и других людей, которые теперь не увидят чудную желтую полянку. Но раз принесла, то поставь в воду.
Девочка тогда так расстроилась и обиделась на мать, что ничего не уяснила из ее слов. Она бросила цветы, которые разлетелись по полу, и пулей вылетела из кухни. До утра девочка проплакала в своей комнате. И лишь на следующий вечер, когда мама позвала Сан делать вместе с ней пирожки, немного успокоилась. Цветы женщина сунула под гнет, высушила и потом оформила из них красивое панно. Оно до сих пор висело в доме Карпатовых.
Попав к охотникам, Александра именно так себя и ощущала. Сухим цветком, засунутым за стекло. От нее осталась оболочка, которая вполне годилась, чтобы убивать пожирателей. Только вот солома – не трава. Вторая гнется, а первая под пальцами легко ломается.
«У Димона просто талант. Он чувствует, как надо минимизировать тени» - восхищенно тараторит Захар.
«Ну, я-то не агроном… в смысле, не выучилась», - тоскливо произносит Катя, и Сан видит, как ее глаза становятся влажными от набегающих слез.
«Ты искала отца, а я – мир, в котором нет тварей. Мир, в котором я мог быть нормальным врачом. Хирургом, например. Да просто нормальным». - В голосе Марата – боль от того, что он ничего не может исправить.
Сан вспомнила об этом тогда, сидя на койке в больнице, которой не должно было быть, рядом с богом, который сеял смерть. А еще о разбросанных по полу желтых пушистых комочках из лепестков.
- Я допишу книгу, - кажется, впервые, ей удалось удивить длинноволосого. Пресекатель недоверчиво переспросил:
- Что? Это – твое окончательное решение?
- Да. – Девушка подняла голову, заглядывая прямо в глаза цвета надвигающейся грозы. – Так что, можешь больше ко мне не приставать. Я допишу свой роман. Можешь забрать свой подарок. Он мне больше не нужен. Если меня убьют пожиратели, так тому и быть. Но становиться такой же, как они, я не хочу.
- Хорошо… - прошипел сквозь зубы творец и пропал.
Больше Сан его не видела. Как и прежних навязчивых снов. Ей больше не снились ни пустынные улицы, по которым бродили живые тени, ни озеро с медной водой. Она, как и раньше, могла зажигать свечи одним усилием воли, но к Йорику теперь боялась сунуться. Знала – он ее жалеть не станет. Нет, не вопьется в тело своими жалами. Теперь лабораторный пожиратель высосет из нее начальную частицу, которая с каждым днем горела все ярче.
Как Марат и обещал, в штаб Сан вернулась в должности медсестры. Ей выдали белый халат и милую шапочку, которую приходилось прикалывать к волосам шпильками. А еще огромную стопку учебников. Конечно, основное обучение Карпатовой взял на себя лейтенант, но без знания теории ее бы не допустили даже температуру у пациентов мерить. Правила есть правила.
Роман пришлось писать урывками, в промежутках между сеансами заучивания названий органов по латыни и конспектирования основных симптомов самых распространенных у охотников болезней. Иногда девушке казалось – она находится одновременно в двух разных местах: в душной казарме и где-то далеко, на космическом корабле «Елизавета четвертая». Файл с тексом романа весил день ото дня все больше, а свободного места в голове Сан становилось все меньше.
Когда снег начал таять, а из-под земли показалась первая растительность, Карпатова уже выла от обилия свалившейся на нее информации. Три месяца бессонных дней, бесконечных конспектов, десятков часов за просмотром лекций в итоге дали результат. И в начале июня девушке выдали заветные значок и корочку. Одновременно с этим она поставила последнюю точку в своем сочинении. Теперь Сан была сержантом медицинской службы и официальной возлюбленной Алиева. Правда, о последнем она узнала совершенно случайно.
- Что? – услышав о своем новом статусе, опешила она.
- Так это не правда? – в свою очередь удивился Жильцов, который, собственно, и рассказал об этом подруге. – А меня Дроздова уверяла, что вы с Маратом встречаетесь.
- Ну, да… то есть… мы с ним каждый день по работе видимся.
- Так я же не о том!
- Да понятно. Нет, мы с Маратом просто друзья. Хорошие друзья… - выдавила из себя медсестра. О последнем недоразумении вроде поцелуя, она предпочла не упоминать. Подумаешь, эка невидаль.
Захар пожал плечами и больше приставать к Сан не стал.
Тем же вечером оба работника медицинской службы исчезли.
Это было не похоже на все предыдущие видения. В них Карпатова себя не контролировала. Смотрела на происходящее как бы со стороны. Теперь же, очутившись посреди огромного луга, она полностью растерялась, не зная, что делать. Еще несколько часов назад Сан лежала в своей постели, рядом сопел Ванятка, позади - резался в «тысячу» Владлен. А теперь над головой висели два солнца, а теплый ветерок обдувал голые ноги.
