Она снова одернула юбку, нахмурилась на нее, склонила голову набок и оглядела Джимми долгим взглядом.

– А почему вы так одеты? Вот эта юбка и блуза…

Джимми стал подыскивать слова, чувствуя, как у него горят щеки, и повернулся влево, притворившись, что высматривает тех троих.

Очевидно, неверно истолковав смущение и молчание, девушка подвинулась к нему, положила руку ему на плечо и ласково сжала:

– Мне все равно, что говорит преподобный Пэтч. Я не думаю, что вы будете гореть в аду.

– Чего? – распахнул глаза Джимми.

– Я насчет быть геем. Каждому ведь свое, да? – Она увидела, как у него даже уши покраснели, и добавила: – А у вас отличный загар. Солярий и крем?

Джимми произнес в боковое зеркало:

– Я… не… гей. Это костюм, который я надеваю на работу. В Музее Библии Живой. Я – Давид.

И хотелось ему оказаться где-нибудь за тысячу миль отсюда.

– Рада познакомиться, Давид. – Она протянула руку, но так как Джимми ее не видел, то вытянутыми пальцами она ткнула ему в ребра, чтобы привлечь внимание. – А я Джинджер. Джинджер Родджерс, с двумя «д».

Джимми потер лицо ладонями, пытаясь как-то прекратить этот абсурд.

– Меня не зовут Давид, – сказал он, наконец глядя на нее. – Я Джимми. Люди называют меня Джимми Перо.

– О'кей, Джимми, а я Джинджер. – Она снова протянула руку. Ладошка была теплая, мягкая, весила не больше воробушка. Джимми почувствовал, как снова загораются щеки, и отпустил ее руку, меняя тему.

– Наверное, надо вызвать копов.

– Ни в коем случае. Преподобный Пэтч разорется… то есть будет недоволен. Знаете, тут же прикажет меня приковать цепями к сцене. Нет. Бог меня хранит. Он послал вас меня спасти, и Он этих людей накажет.

Не очень понимая, при чем тут сцена – актриса она, что ли, в каком-то шоу? – и не уверенный в воздаянии небес, но довольный, что ему не придется иметь дела с законом, Джимми ответил:

– Ну, может быть… – и тут вспомнил: – Постойте, я ваш портрет видел в газете. Там что-то… про того человека, который исчез…

– Ну вот! Я вам что только что говорила? Князь Света. Я теперь, кажется, ну… знаменита. Вы даже не поверите, какие странные люди приходят на меня посмотреть. Это моя работа – чтобы они глядели на меня на сцене, пока преподобный Пэтч им объясняет, что они тоже будут Вознесены, если позволят ему спасти их души.

Только знаете, что я вам скажу? – Джинджер уставилась куда-то вдаль. – Быть звездой – это не совсем так, как тебе казалось. Половину времени я себя чувствую Санта-Клаусом каким-то: все эти жуткие люди сажают мне на колени своих липких детишек, а сами щелкают фотоаппаратом, приговаривая: «Улыбайтесь, улыбайтесь!» У меня лицо уже просто застыло – как у карточного джокера. – Она улыбнулась механической улыбкой. – В лавке хотя бы можно говорить с людьми нормально и улыбаться, потому что весело. – Она тяжело вздохнула и посмотрела на него вопросительно. – А у вас что за работа? Тоже приходится улыбаться?

– Иногда. Я по должности охранник, но и позировать тоже должен. Я же Давид. Помните того Давида из Библии, который победил великана?

– Еще бы. Персонаж из Библии. И вы победили великана, чтобы меня спасти. Даже троих – великана и двух помощников. Пусть стыдно будет тем, кто не верит в рассказанное в Библии; там все так здо-орово! Вот погодите, я девочкам расскажу в «Маяке» – это там, где на меня безбожники напали… – Она посмотрела на часы: – Ой, пожалуй, пора мне.

– Я вас подвезу.

Джинджер попросила остановиться у какого-нибудь фаст-фуда ради банки колы, «потому что Посланец меня заставляет на работе ромашковый чай пить».

Джимми заказал себе шейк, и они выпили свои банки на парковке. Джимми перестал смущаться, когда Джинджер его спросила, каково быть индейцем. Он пустился в рассказы о своих странствиях, признался, что отпустил клариона грампуса.

– Хорошо, что так. Мне было бы очень неприятно, если бы меня спас человек, способный обидеть маленького Флиппера.

Она рассказала ему о грифах на крыше, как она их кормит, и как самый большой, которого она прозвала Крили, берет у нее жареную картошку из рук, и как их ненавидит преподобный Пэтч, потому что какают себе на ноги, а на него шипят. Джимми рассказал ей о собаке деда, как она бегает, останавливается и лает по дедулиному свистку.

– Ой-ой, – сказала Джинджер, поглядев на часы, и поднесла циферблат к глазам Джимми. – Мы здесь пятьдесят минут – правда, не верится? Я уже опоздала.

– Бог ты мой! Да мне же уже полчаса как надо быть на работе!

– А о чем же мы почти час говорили?

– О стервятниках. Как они какают.

– О грифах. Ты не слушал?

Джимми стал извиняться, но увидел, что она смеется. Он открыл рот, но снова слова ему изменили, и он запустил мотор.

На обратном пути разговор шел вяло, и Джимми гадал, что же он такого сделал и что надо было сказать, а он не…

– Вот здесь, – сказала Джинджер. Она открыла дверцу, наклонилась и еще раз чмокнула Джимми в щеку. – Спасибо. Ты отличный парень, Джимми Перо. Хотелось бы еще с тобой увидеться. Слушай, не заглянешь сегодня в «Бешеного мексиканца»? Мы с девочками там будем, если мне удастся смыться от преподобного Пэтча. – Она сжала ему руку и вышла из машины спиной вперед: – Пока!

– Погоди – «Бешеный мексиканец»?

– Ага, «Пончо Пират».

Джимми кивнул, вспомнив перегоревшую букву «П» в слове «пират». Но не успел он сказать, что сегодня у него собрание в АДС, как Джинджер уже бежала вверх по лестнице.

– Одной из chicas в белых балахонах я дал записку для этой Джинджер, – объяснил Орландо Рите Рей. – Написал, что хочу с ней говорить про кинозвезд. Девушка позвонила, говорит, Джинджер будет сегодня вечером в одном кафе, «Пончо Пират».

– Туристская дыра, – бросила Рита. – Шумные студенты, пьют пиво и в кустах блюют. Без меня. – Она пристально посмотрела на него: – А личного интереса у тебя к ней нет? Чего это ты не хочешь, чтобы я ее видела? Вот клянусь, если еще раз меня прикуешь наручниками иначе как в спальне, я тебе глаза выцарапаю.

Орландо жестом отвел угрозу:

– Нет повода для тревоги, mi vida. Я объяснил, что ты слишком для этой Джинджер утонченная. Она же простая крестьянская девушка, понимаешь? Как школьница у ног кинозвезды, она бы при тебе просто голос потеряла.

– Немая школьница, которая раскидывает ноги и не пререкается. Неудивительно, что Шики на нее запал. Я просто слышу ее голос: сделай мне хорошо, Шики, о чудесный мой Князь Света!

Она ткнула Орландо в грудь острым ногтем.

– Так вот, мистер: если тебе дороги твои яйца, не распускай там руки!

– Mi amor, эта Джинджер es muy religiosa [37]. Очень консервативна. Я с ней говорю, как говорил бы с сестрой церкви. Но когда я спрашиваю ее про Дуна… Ответы, которые она дает, неправильные. Она знает больше, роr cierto [38]. Сегодня я ей ставлю выпивку, она будет говорить Орландо все, что знает.

– А то смотри. Нам надо найти Дуна раньше Траута, а то мы никогда ни наших денег, ни моего кольца не увидим. Шансы такие, что если Траут узнает, где червяк прячется, он его тело закопает, и я поседею раньше, чем увижу деньги по страховке.

А где он? Я уже все ниточки перещупала. – Она потерла кончиками пальцев. – В банке его не видели. Не видели ни в чистках, ни в магазинах, где он покупал. Он не пытался использовать наши кредитные карты – хотя и это было бы без толку, они все вычерпаны. Машину отобрали за долги, а он не из тех, кто будет голосовать или ездить на автобусе. Все его шмотки наверху в комнате. Нет, точно, если он еще где-то есть, то ушел в подполье.

Без пяти девять, когда уже почти пора было открывать двери Храма Света для публики, Джинджер подпрыгивала на мягком сиденье своего нового трона, украшенного позолоченной резьбой рококо и оббитом толстой бархатной пенорезиной – почти такой же внушительный получился трон, как у самого Посланца. Пэтч их заказывал у одного долливудского декоратора и заплатил наличными, как и за плюшевый пурпурный ковер, укрывший голую фанеру помоста. Дорожка тянулась от помоста до столика билетерши и огороженного веревками квадрата ковра под плексигласовой коробкой с последним имуществом Князя. Бизнес процветал, численность паствы выросла от ста трех до ста шестидесяти одного, и любопытные каждое утро терпеливо выстраивались в очередь за номерками, готовые вынести проповеди Посланца ради возможности увидеть, поговорить, дотронуться до Свидетельницы или сфотографироваться с нею.