— Не в прямом смысле, — говорит она, облизывая губы в раздумье. — Просто… Хелена.

Я напрягаюсь.

— Я чувствую воспоминания о ней, или что-то вроде того, — продолжает она. Она вздыхает, выглядя смущённой. — Прости, я знаю, что это звучит глупо. Клянусь, обычно я не такая чокнутая.

— Я не уверен в этом.

— Я думаю, что стены просто хранят столько печали, понимаешь? И все внутри делают всё возможное, чтобы притвориться, что её там нет.

Чёрт возьми. Возможно, она даже права в этом.

А я самый большой лжец из всех.

— Раз уж мы перешли на личности, — говорит она, подходит к краю кровати и раскидывает ноги. Она опирается на свои бёдра, её лицо теперь ближе ко мне, её глаза ищут моё лицо. — Есть кое-что, что мне было интересно.

Я слышу её слова, но они не доходят до меня. Есть что-то такое в теплоте и глубине её глаз, что не позволяет думать. Это похоже на погружение в тёплую ванну, когда ты настолько увлечён, что даже не заметил бы, если бы утонул.

— Что? — наконец спрашиваю я, и слово вырывается грубым шёпотом.

— Никлас, — говорит она, и мне в лицо словно плеснули ледяной водой. — Твой секретарь. Он был… — Она понижает голос, бросая короткий взгляд в сторону комнаты девочек. — Он был дворецким Хелены.

— Я знаю.

— Но именно он был за рулём машины, которая убила её. И чуть не убил тебя.

Я сглотнул, опустив взгляд на стакан в своих руках. — Это была не его вина.

— Я знаю. Они сказали, что дороги были скользкими.

— Я сказал, что дороги были скользкими, — говорю я ей, резко посмотрев на неё. — Я был там, Аврора. Это была не его вина.

— Но почему он продолжает работать на тебя, после всего этого?

Чувство вины. Это чувство вины.

Это ложь.

Дело в том, что Никлас вообще не был за рулём. Это я был за рулём. Это я съехал с дороги. Это я убил свою жену.

Это никогда не был он.

И всё же его вина за роман с Хеленой, его вина за то, что из-за его действий я потерял контроль, и тот факт, что никто никогда не поверит ему, а не мне, заставили его взять вину на себя.

Так что моя вина двойная.

Во-первых, за убийство моей жены.

Вторая — за то, что я сделал Никласа злодеем в глазах общественности.

Он и был злодеем. Возможно, он и сейчас им является. Он много раз угрожал погубить меня, написать книгу, рассказать правду. Но он также знает, что для того, чтобы защитить свою семью, я буду лгать до самого горького конца, и моя ложь сильнее, чем когда-либо будет его правда.

Потому что для того, чтобы сказать свою правду, он должен сказать её всю.

Ему придётся бросить Хелену под автобус.

Это не то, что я готов сделать.

И я могу только надеяться, что, то же самое будет и с ним.

Поэтому я держу Никласа на работе, потому что, если бы я этого не делал, у него ничего бы не было. У него не было бы ни работы, ни будущего. Это всё часть сделки. Его все ненавидят как человека, который убил Хелену, и это правда, неважно, сколько раз я говорю миру, что это был несчастный случай, они всё равно винят его. Так же, как они обвиняли бы меня, если бы знали правду.

Я поднимаю взгляд от своего бокала на ищущее лицо Авроры. В её глазах нет ничего, кроме любопытства и беспокойства. Что-то подсказывает мне, что из всех людей в мире мой секрет будет в безопасности именно с ней.

Но я никогда не смогу проверить эту теорию.

Я прочистил горло и натянуто улыбнулся ей. — Скажем так, я верю во второй шанс.

Для кого угодно, только не для меня.

Она хмурится на это. — Это просто странно.

— Почему?

Её глаза блуждают по комнате, пока она думает. — Наверное… потому что я вижу его с тобой, и очевидно, что он презирает тебя.

— Презирает меня?

— Сильно. И также очевидно, что он тебе безразличен. Это я полностью понимаю. Мне он тоже не нравится. Он грубый. Грубее, чем ты, я должна сказать. Я не знаю, для меня это просто странные отношения, но, очевидно, это не моё дело, так что…

Я откидываюсь в кресле и постукиваю пальцами по стеклу. — Я уверен, что это выглядит именно так. Я уверен, что многие вещи выглядят определённым образом, когда ты понятия не имеешь, что происходит под ними.

— Вроде тебя, — замечает она, делая большой глоток своего напитка.

— Что это значит?

— Ты знаешь, что я имею в виду. — Она смотрит на меня пристально. — Это первый раз, когда я смогла поговорить с тобой вот так. Получить хотя бы намёк на то, какой ты внутри. Кто ты на самом деле.

Меня это раздражает. В один момент я ослеплён её улыбкой, а в другой она выводит меня из себя, приставая с расспросами и переступая границы дозволенного. — Я думаю, ты слишком много предполагаешь. Опять. И вообще, что насчёт тебя? На данный момент ты знаешь обо мне больше, чем я о тебе. У меня есть резюме, но это всё. Я не могу найти никакой другой информации о некой мисс Авроре Джеймс.

Я внимательно наблюдаю за ней, поэтому замечаю, что искра в её глазах чуть ослабевает и что она что-то вычисляет, пытаясь придумать, что сказать. Это любопытно, учитывая, как регулярно она просто выплёскивает свои чувства.

— Не всех можно найти в социальных сетях, — говорит она, глядя вниз на смехотворно розовое покрывало.

— Я это понимаю. Тогда расскажи мне. Где ты выросла?

— В городе, о котором ты никогда не слышал.

— Попробуй.

— Это даже не город.

— Просто скажи мне название. Тебе есть что скрывать?

Она смотрит на меня, глаза острые. — Нет.

— Тогда скажи мне.

— Отлично. Это Виндора. В Квинсленде. — И её акцент волшебным образом становится экстра-австралийским. Она рычит. — Эй. Не смейся над моим акцентом.

— Я ничего не сказал, — говорю я в знак протеста, поднимая ладонь.

— Ты улыбаешься.

— Разве?

— Фигурально выражаясь, ты улыбаешься только тогда, когда я говорю на австралийском, — говорит она, качая головой.

— Вернёмся к вопросам. Ты никогда не ходила в колледж. А если и ходила, то это не указано в твоём резюме.

Она пожимает плечами. — Я не думала, что колледж — это для меня.

— Но ты ужасно умная.

Она прикусила язык. От розового оскала, проглядывающего сквозь зубы, по моей коже пробегает горячий холодок. — Думаю, я должна принимать любые комплименты, которые только могу получить, да?

— Я просто думаю, что ты была бы прирождённым учителем. Или, по крайней мере, специалистом по истории или археологом с твоей любовью к греческим богам. Ты всегда чему-то учишь девочек, твой мозг как библиотека.

— Я не знаю, что тебе сказать, — говорит она, дёрнув плечом.

Она нарочито туповата. — А твоя мать? А твой отец? Чем они занимались? У тебя были брат или сестра?

Уголок её рта кривится, как будто она только что съела что-то кислое. — Ну, моя мать была шлюхой, а отец — пьяницей. Таковы они были, таковы были их поступки. И слава Богу, у меня не было братьев и сестёр, потому что я сама едва выжила, только благодаря отчаянным усилиям. Страшно подумать, что бы случилось, если бы у меня были брат или сестра, о которых нужно было заботиться.

Я ошеломлён. Конечно, Аврора немного грубовата, когда дело касается приличий, и ей определённо не хватает фильтра. Но она кажется такой житейской. Собранной.

Счастливой.

Неужели мы оба носим маски?

— Мне жаль, — тихо говорю я, чувствуя себя ужасно от того, что ей пришлось признаться мне в этом.

— Не извиняйся, — говорит она со вздохом, ковыряя ворсинки на своих колготках. — Всё так, как есть. Жизнь даёт тебе лимоны, ты делаешь лимонад, и так далее, верно? Мой отец любил меня, и я это знала. Но он умер, когда мне было десять лет. Тогда мать осталась воспитывать меня, и я редко её видела, потому что она искренне не хотела иметь со мной ничего общего. Так что я осталась одна в этой хибаре с протекающей жестяной крышей, посреди этой чёртовой глуши. Слава Богу, дождей почти не было.

Она смотрит на меня, подняв подбородок, как будто я её жалею. — Чтобы ответить на твой вопрос более полно, я не ходила в колледж, потому что бросила последний год старшей школы. У меня всё равно не было ни денег на колледж. Но это нормально. Есть книги и онлайн-курсы. Я учусь чему могу, когда могу. Просто для удовольствия. А когда я накопила достаточно денег, то смогла свалить из Доджа.