— Торт-мороженое. Это типичный берлинский кулинарный изыск наряду с горячими сосисками, сладкой горчицей и блинчиками.

— Тогда мне блинчики. И пиво, — сделал свой заказ Соколов.

Лана с улыбкой перевела это официантке.

— Слушайте, вы никогда не совершаете ошибок? — Опершись щекой на руку, Соколов внимательно смотрел на Светлану.

— Почему вы сделали такой вывод? — нервно дернула она плечом.

— Вы выглядите как человек, ни в чем не знающий сомнения. Абсолютно серьезная, положительная дама…

— Вы это серьезно?

— Вполне. — Он улыбнулся.

— Ну, это вы зря, что я, не человек, что ли? — Лана обиженно поджала губы.

— Не знаю, не знаю. — Он улыбался все шире.

— Тогда слушайте, я вам расскажу одну историю, нет, даже две, и вы поймете, что я совершенно обычный человек, такой же, как все.

— Послушаем, послушаем. — Соколов с удовольствием отхлебнул пива из высокой кружки.

Лана пригубила свой кофе, раздраженно поковыряла ложечкой в тарелке с десертом и принялась рассказывать:

— Помню, как в девяносто третьем глава нашего представительства пригласил меня на концерт Аллы Пугачевой в только что отстроенный концертный зал гостиницы «Олимпик-Пента». Концерту предшествовал небольшой фуршет. Для этого случая я специально купила вечернее платье, заказала домой парикмахера, такси. Короче, я полностью вошла в роль светской дамы. Мой бывший босс, господин Брюгге, встретил меня в холле отеля, проводил в зал, где были накрыты столы для фуршета. Мы болтали, угощались, знакомились с сотрудниками разных германских фирм. Все шло прекрасно до момента, пока шеф не попросил меня принести приборы для десерта — на столах стояли чудные торты, пирожные, шоколадные и фруктовые коктейли…

— И что дальше?

— Я принесла чайные ложечки.

— Ах!

— Да, но откуда я могла знать, что в Европе давным-давно пирожные и торты едят с помощью десертной вилки?

— И что?

— Мой шеф деликатно поковырялся ложечкой в тарелке, а потом исчез. Вернулся он с новым куском торта и уже с вилочкой.

— И вы себя неуютно почувствовали?

— Да нет, со стыда я не сгорала и не комплексовала. Ведь даже родители моего первого мужа, сотрудники Внешторга, полжизни прожившие в Европе, ели десерт дома чайными ложечками.

— Вы могли тогда сказать шефу, что есть торт ложечкой — наша национальная традиция. Ведь едят на Востоке рис руками, — невозмутимо заметил Соколов. — А эти берлинские блинчики действительно вкусные. Только… — он сделал страшные глаза, — вдруг я их неправильно ем?

— Смеетесь? — Лана поджала губы.

— Нет! А вторая история? — вкрадчиво спросил Соколов.

— Вы опять будете надо мной смеяться.

— Ни за что!

— Ладно, повеселю вас в очередной раз. Я сопровождала интернациональную группу предпринимателей на один из заводов в Молдавии. В группе были итальянская дама, нежесткий бизнесмен и владелец небольшого металлургического завода из Канады. Переговоры прошли более или менее успешно, мы вовремя приехали в аэропорт, но погода испортилась, и нам пришлось коротать долгих четыре часа в обществе друг друга в VIP-зале аэропорта. На втором • асу нашего ожидания дама предложила всем выпить вина. В баре продавались вина разнообразных марок, но дама, большой любитель и знаток, решила попробовать местное вино. Я купила на свою кредитку две бутылки прекрасного вина и, подумав, попросила еще плитку шоколада. «Что? Шоколад с вином?! — в ужасе воскликнула дама. — Как можно?»

Канадский бизнесмен из вежливости поддержал меня и отломил от плитки маленький кусочек. Больше к шоколаду никто не притронулся. Вино пили просто так, наслаждаясь вкусом и букетом. Ну, как история? Смешная, правда? — Лана отхлебнула кофе.

Но ее собеседник и не думал смеяться. Он был скорее растерян.

— И вы переживали из-за таких пустяков? Да у вас повышенное чувство ответственности. Вы перфекционистка, хотите, чтобы все вокруг было супер.

— Это плохо?

— В случае с ложками, может, подходяще, но если речь идет о людях и взаимоотношениях…

Светлана вновь ощутила знакомое покалывание в кончиках пальцев.

— На мой взгляд, ответственность нужно нести только за себя, — продолжил Андрей Александрович. — Пытаясь перекроить других на свой лад, можно, во-первых, остановиться в собственном развитии и, во-вторых, остановить развитие тех, о ком вы проявляете повышенную заботу. И наоборот. Подстраиваясь под других, можно потерять себя.

Лана не нашлась что ответить и молчала все время, пока Соколов расплачивался с официанткой. «А ведь он прав, — подумалось ей, — как часто я пыталась стать такой, какой хотели меня видеть другие! Подстраивалась, подлаживалась под чужие образцы! И каждый раз это приводило к неудаче».

Они молча шли по ярко освещенной улице, и это молчание было приятно обоим. Изредка она чувствовала на себе его изучающий взгляд и знала, что он сейчас думает о ней.

— Где мы находимся? — словно стряхнув с себя глубокую задумчивость, поинтересовался Соколов.

— Мы прошли бундестаг и вдоль решетки зоосада движемся по направлению к какому-то скверику, — деловито сообщила Светлана.

— Скажите, только честно, вы писали стихи? — вдруг спросил Андрей Александрович.

— Стихи? — изумилась Лана. — Ну да, писала в юности, как все.

— А о чем?

— О любви, конечно.

— Наверное, о несчастной любви, — добавил Соколов. — Я угадал?

— Именно любовная тоска рождает самые лучшие строчки, — тихо заметила Светлана и, повысив голос, добавила: — Но я вообще много пишу. Я несколько лет работала в рекламном агентстве и здорово набила руку на разных текстах. И писала неплохо, между прочим. А во время одной предвыборной кампании даже руководила газетой. Честно! Почему вы улыбаетесь?

— А как вы оказались в «Протоколе»? — Соколов остановился.

Лана подняла голову и посмотрела на небо.

— Не знаю. Я рассматриваю любое свое занятие как урок судьбы. И стараюсь выполнить его как можно лучше. А может, я до сих пор не нашла свое призвание. Мне столько хочется уметь делать! Хочется учить новые языки, уметь ездить верхом, танцевать бальные танцы, читать лекции студентам, писать книги, оформлять интерьеры…

— Вы очень милая, — улыбаясь, произнес Соколов, — необыкновенная, очаровательная, неожиданная…

— Давайте поговорим о чем-нибудь другом, — поспешно отозвалась Лана.

— Почему? — изумился Соколов. — Я хочу поговорить о вас. И вы знаете, ЧТО я хочу сказать.

— Это все бесполезные разговоры, ведь я не из вашего сословия. — Лана испытующе посмотрела на него. — Вам не обидно? Власть, слава, почести — тяжкое бремя. Я часто вижу, как еще вчера простые, нормальные люди превращались в пузыри. Интервью, камеры, колонки в газетах становятся наркотиком, от которого невозможно отказаться. Хочется еще больше интервью, еще больше камер. Человек перестает адекватно воспринимать окружающих людей. Вся его жизнь сужается до размеров мышиной возни, целью которой является сохранение себя во власти, чего бы это ни стоило!

— И эта страстная речь предназначена мне? Не могу поверить. Света, в вас погиб выдающийся оратор. Вы бы видели себя со стороны! Глаза блестят, на щеках румянец, еще минута — и можно вести людей на баррикады.

Лана растерянно заморгала.

— Вы опять надо мной смеетесь!

— Нет-нет… Просто страстность вашей речи навела меня на одну мысль…

— Какую мысль? — Пожалуй, вопрос прозвучал слишком резко.

— Что за вашими опасениями скрывается что-то большее… Может быть, личное…

Светлана отвернулась.

— Не надо от меня прятаться, — попросил Соколов.

— Я боюсь, — неожиданно для себя призналась Лана.

— Кого? Меня? — изумился Соколов.

— Себя. Ошибки. Боли. Разочарования. Тоски. Он погладил ее по руке.

— Но ведь так нельзя жить! Вы же просто отказываетесь от жизни!

Она быстро взглянула на Соколова, лицо его было серьезно, и пожала плечами. «Это Движение не ускользнуло от его пытливого взгляда. Он увидел совсем близко блестящие от возбуждения глаза, изогнутые в дразнящей усмешке губы, ощутил терпкий, чуть горьковатый запах ее духов. Быстрый и чуть застенчивый поцелуй разбудил Лану, как Спящую красавицу, заставил очнуться от летаргии и вернул к действительности, такой живой и яркой. Андрей прервал поцелуй, но не выпустил женщину из объятий. Лана только теперь заметила смешной хохолок на его макушке. Вдруг ей захотелось протянуть руку и пригладить этот хохолок.