Марина Царёва

Сказка про Машу и вреду Малявку

Проснулась девочка Маша утром в своей кроватке и поняла, что настроение у неё ПЛОХОЕ. И как стала Маша капризничать! И как стала она вредничать!

— Не хочу, — говорит, — надевать это платье, оно синее — некрасивое! Хочу другое — красное — распрекрасное! Не хочу есть кашу, она невкусная! Хочу мороженое с орехами! Не хочу буквы читать, они скучные! Хочу мультфильм смотреть по телевизору!

Слушала мама эти капризы, слушала, да и наказала Машу. В угол поставила и целых полчаса выходить не велела.

— Постой и подумай, как нужно себя вести, — сказала мама. — А если я увижу, что ты вышла раньше времени, накажу ещё строже!

Как строже, мама не сказала и ушла на кухню. А Маша на маму рассердилась. Сначала она стояла в углу, по стенке ногой колотила, да приговаривала: «Не буду слушаться! Думать ничего не собираюсь! Вот так!» А потом решила совсем-совсем не слушаться: пошла, села на диванчик и стала игрушечному зайцу уши крутить.

Вдруг слышит, кто-то тоненько противненько рядом хихикает. Глядь, а в углу стоит девчонка, маленькая-премаленькая, Маше по пояс будет. Девчонка чумазая, лохматая, платье на ней рваное, а ноги босые. Стоит, посмеивается, одним глазом подмигивает, а второго глаза за космами и не видно.

Маша от неожиданности и изумления зайца выронила. А девчонка ну по комнате прыгать-скакать. И такая прыгучая оказалась, да шкодливая! На столик Машин вскочила — все карандаши рассыпала, на кроватку запрыгнула — подушки раскидала, стульчик опрокинула и давай в Машиных игрушках шуршать!

От возмущения Маша даже удивляться перестала:

— Ах, вот ты как! Сейчас догоню — плохо тебе будет! — кричит.

Кинулась она незваную гостью ловить. А та юрк в угол, Маша — за ней: «Ага! — кричит. — Поймалась!» Хвать руками, а девчонки и нет, а сама Маша стоит в каком-то месте незнакомом, и понять ничего не может. Где комнатка её с кошечками на обоях и где всё, что в этой комнатке было? И где мамочка родненькая и любименькая? Испугалась Маша, заплакала:

— Куда всё подевалось? Где я?

— Чего расхныкалась? Сама захотела быть непослушной, вот и попала в Поганое место, — отвечает ей кто-то ехидным голоском. Обернулась Маша — стоит перед ней давешняя девчонка и смотрит на неё насмешливо.

— Да кто ты такая и что ко мне привязалась?! — возмутилась Маша.

— Я — Малявка — настоящая вреда. В Поганом месте самая маленькая, зато и самая шустрая! Буду я из тебя тоже вреду настоящую делать.

— Зачем это? — спрашивает Маша.

— А затем, чтобы злючесть твоя да капризность даром не пропадала, а на дело поганое шла!

— На какое такое поганое дело?

— А вредность по миру сеять, из детей послушных — неслухов делать, из добрых — злых, из хороших — плохих.

— Не хочу я из хороших — плохих делать! — топнула ногой Маша. — А ну, быстро возвращай меня обратно в мою комнатку с игрушками, возвращай меня к мамочке любименькой!

— Как бы ни так! — отвечает ей Малявка. — Не узнать тебе волшебных слов, не попасть обратно домой! А быть тебе настоящей вредой. И слушайся меня, а не то пожалуюсь Бухтею, превратит он тебя в поганку лесную. Хочешь?

Испугалась девочка, согласилась Малявку слушаться, а про себя решила во что бы то ни стало узнать слова волшебные, да домой вернуться. «Буду не настоящей вредой, а буду понарошку, — думает, — обхитрю Малявку противную».

Скоро сказка сказывается, да нескоро дело делается. Живёт Маша в Поганом месте, а всё не знает, как домой вернуться. А Малявка её с утра до ночи вредному делу учит: воду мутить да злючек растить. И такая маленькая, а настырная: глаз с Маши не спускает, одну её не оставляет, покрикивает, поторапливает. А как Маша слушаться не хочет, так за косы её таскает, да Бухтеем пугает.

Злючек-колючек растить трудно. Поливает их Маша водой мутной, кормит мухами сушёными да клопами мочёными, а напоить-накормить досыта не может. Злючки ненасытные, всё время визжат — есть-пить требуют, Машу царапают, за ноги покусывают. Уж Маша из сил выбивается. Тут говорит ей Малявка:

— Собирайся, поведу тебя Бухтею показывать. А не понравишься ему — превратит в лягушку болотную.

— А как мне ему понравиться? — спрашивает Маша, а сама от страха дрожит.

— Не любит Бухтей чистеньких да опрятненьких. Смотри на меня и старайся похожей быть, — отвечает та.

Посмотрела на себя Маша: уж и не чистенькая она и не опрятненькая. Да думает, вдруг Бухтею мало покажется? Принялась она щёчки свои грязью мазать, волосы лохматить, платьице в лохмотья рвать, и стала совсем уж похожа на вреду Малявку, только ростом побольше.

— Смотри, — говорит вреда, — не перечь Бухтею, что он ни скажет — со всем соглашайся, а то худо будет.

Пришли они к Бухтею. А сидит он в огромной норище, в тёмной темнотище, еле его видно. Смотрит Маша, вглядывается — будто стог сена перед ней и запах кругом тяжелый, болотный. Вдруг как зашевелится стог, как забормочет: «Бухти–бухты, бухти–бухты»… А Малявка толкает Машу: «Иди, встань перед ним, да скажи: «Великий Бухтей, хочу я быть зло творящей вредой настоящей! Прими меня в своё царство, служить буду верой-правдой!»

Встала девочка перед ним, слова сказала, как её Малявка научила, а у самой все «поджилочки» трясутся — страшно! Тут Малявка подскочила к Бухтею и давай ему на непонятном языке что-то рассказывать, аж пищит, так торопится. А тот опять как забормочет: «Бухти–бухты, бухти–бухты», — как затрясётся, пыль с него тучей и вонь идёт такая, что дышать нельзя.

Голова у Маши закружилась, и что дальше было, уже она не видела. Очнулась бедная девочка дома у Малявки, не помнит, как назад шла.

— Эх ты, неженка! — смеется над ней вреда. — Не выдержала духа Бухтея. Ну, ничего, пообвыкнешь, дух поганый родным станет. А меня Бухтей за тебя хвалил, сказал, что завтра тебя испытывать будем на злое дело. А как ты испытание пройдёшь, да в царство наше войдёшь, тут мне награда большая выйдет!

Малявка спит, во сне храпит, а Маша уснуть не может. Да и как тут уснешь, когда и зло творить противно, и Бухтею не угодить страшно. А ну, как не сможет она испытание пройти, что тогда? Плачет девочка, слезами обливается. Убежала бы, да дороги домой не знает. Неужели, думает, пропадать ей вечно в Поганом месте? Думала она, думала и решилась бежать, куда глаза глядят! Малявкин дом — нора тесная, дверь-то в этой норе хлипкая, щелястая, да на двери замок висит черный, огромный. А ключ у вреды под подушкой. Подкралась девочка к Малявке, стала ключ тащить, а подушка жесткая, соломой набитая как зашуршит! Малявка один сонный глаз открыла, а Маша не растерялась, вспомнила песенку мамину колыбельную и давай напевать, а рукой по подушке похлопывать. Закрыла вреда сонный глаз, разнежилась от песенки колыбельной, сладко засопела. А Маша песенку поет, одной рукой похлопывает, а другой ключ из-под подушки тянет. Так и вытащила. Тихонько дверь открыла, и вот уж она на свободе, а куда идти не знает. Пошла бы Маша, куда глаза глядят, только темно в Поганом месте ночью, ничего не видно. Вдруг слышит она, кто-то пищит тихонько рядом, прямо под ногами, да так жалобно. Наклонилась девочка к земле, а это мышка серая.

— Забери, — говорит — меня, Маша, отсюда! У меня дома детки малые в норке сидят, есть хотят!

— А ты откуда меня знаешь? — спрашивает девочка.

— Как же мне тебя не знать: мы с тобой в одном доме жили, — отвечает мышка, — ты в своей комнатке наверху, а я в своем подполе внизу. Меня Малявка Бухтею на съедение взяла, да не удержала, я от нее убежала. Только мне домой надо, к деткам моим — мышатам родным!

— Взяла бы я тебя с собой, мышка, да сама не знаю, как отсюда выбраться… — заплакала девочка.

— Не плачь, Маша, — говорит норушка, — пока ты Малявке служила, я всюду шныряла — кое-что узнала: есть тут в Поганом месте березка стройная, и зимой, и летом зеленая, а возле нее родничок чистый из-под земли бьет. Если умоешься в том родничке, да слова волшебные скажешь, то и окажешься дома.