Хотя резвый конь, гордо несший на спине жениха к своей госпоже, казалось, обгонял ветер, Пржемысл вонзал ему в бока золотые шпоры, заставляя ускорять бег. Быстрый галоп коня казался ему черепашьим шагом, так горячо было желание вновь увидеть прекрасную Либушу, образ которой, после семи лет разлуки, стоял перед его мысленным взором как живой и казался таким же прелестным и юным. Он жаждал не просто полюбоваться ею, как любуются прелестным цветком на пестрой куртине в саду, но заключить с ней счастливый союз, венец взаимной любви. Пржемысл стремился лишь к миртовой короне, которая, по иерархии влюбленных, сверкает много ярче королевской короны, и если бы он положил на одну чашу весов земное величие, а на другую — любовь, то чаша с богемским государством без Либуши высоко подскочила бы вверх, как обрезанный дукат на золотых весах менялы.

Солнце уже клонилось к закату, когда новый герцог торжественно был доставлен в Вышеград. Либуша в то время гуляла в саду и собирала в корзиночку зрелые сливы, когда ей доложили о прибытии ее суженого. Она скромно пошла ему навстречу и приняла как жениха, ниспосланного ей богами, скрыв за видимой покорностью, что это выбор ее сердца, а не воля невидимых сил.

Взоры всего двора с большим любопытством устремились на вновь прибывшего. Но все видели только стройного красивого юношу. Разглядывая его, многие придворные мысленно сравнивали его с собой и не могли уразуметь, почему боги отвергли приближенных Либуши и пожелали дать в помощники для управления государством и в спутники жизни молодой герцогине смуглого пахаря, а не румяного воина из их среды.

По лицам князя Владомира и рыцаря Мицыслы было особенно заметно, что они неохотно отказались от своих притязаний.

Оправдывая решение богов, Либуша убеждала всех, что незнатное происхождение землепашца Пржемысла вполне вознаграждается равноценными качествами: исключительным умом и проницательностью. Она устроила великолепное пиршество, нисколько не уступавшее обеду, которым гостеприимная царица Дидона[93] в древние времена угощала благочестивого Энея. После того как заздравный круговой кубок обошел гостей и все усердно приложились к дарам покровителя радости[94], что подогрело веселье и привело в хорошее настроение, и часть ночи пролетела в шутках, развлечениях и забавах, Либуша предложила игру в загадки. Ей, как известно, было дано отгадывать то, что скрыто от других, а потому она, к удовольствию всех присутствующих, без труда решила все заданные ей загадки.

Когда подошла ее очередь загадывать, она подозвала к себе князя Владомира, рыцаря Мицыслу, земледельца Пржемысла и сказала:

— Все вы храбрые мужи, отгадайте же мою загадку, и станет ясно, кто из вас самый умный и понятливый. Задумала я преподнести вам подарок: корзиночку слив, которые только что сама набрала в саду. Одному из вас достанется половина их и одна сверх того. Другому половина оставшихся и одна сверх того, и третьему половина оставшихся и три сверх того — и корзиночка опустеет. Скажите, сколько слив в корзиночке?

Нетерпеливый рыцарь Мицысла измерил корзиночку с фруктами на глаз и, не вникая в смысл задачи, сказал:

— Я смело берусь за то, что надо решить мечом, но твоя загадка, прелестная госпожа, слишком хитра для меня. Однако, если таково твое желание, я попытаю счастья и скажу наугад. Полагаю, что в твоей корзиночке шестьдесят слив.

— Ошибся, дорогой рыцарь, — отвечала Либуша. — Если к числу слив, лежащих в корзиночке, добавить еще столько же, затем половину и одну треть всего количества и к этому прибавить еще пять штук, то будет их сверх шестидесяти столько, сколько сейчас недостает.

Князь Владомир долго и кропотливо вычислял, словно от решения этой задачи зависело получение им поста генерального контролера финансов; наконец нашел искомую величину и назвал число сорок пять. Но и на сей раз Либуша отвечала:

— Если в корзиночку положить еще одну треть лежащих там слив и еще половину и одну шестую часть, то в ней окажется как раз настолько больше сорока пяти, сколько сейчас недостает.

Теперь такую задачу, наверное, без труда решил бы обыкновенный учитель арифметики, если он хотя чуточку более сведущ в этой науке, чем невежественные счетчики из каленбергской гильдии. Но тому, кто не умеет считать, неизбежно потребовался бы дар предугадывания, чтобы не осрамиться и с честью выйти из положения.

Мудрый Пржемысл, к счастью, был наделен таким даром, и ему не стоило труда и не понадобилось знаний, чтобы найти правильное раскрытие загадки.

— Верная подруга небесных сил, — заговорил он, — кто возьмет на себя смелость проследить твою высоко парящую божественную мысль, рискует состязаться в полете с орлом, когда он уже скрылся в облаках. Все же я попытаюсь последовать за тайным ходом твоей мысли, насколько позволят мне глаза, коим ты придала зоркость. В твоей корзиночке тридцать слив, ни одной больше и ни одной меньше.

Либуша ласково посмотрела на него и сказала:

— Ты обнаружил мерцающую искру, глубоко скрытую в пепле, и различил огонек сквозь мрак и туман, ты отгадал мою загадку. — Затем она открыла свою корзиночку, отсчитала пятнадцать штук в шляпу князю Владимиру и прибавила еще одну. В корзиночке у нее осталось четырнадцать слив. Из них она дала рыцарю Мицысле семь слив и одну. В корзиночке осталось шесть слив. Она отделила половину и дала их мудрому Пржемыслу, добавив оставшиеся три сливы, и корзиночка опустела.

Весь двор изумлялся математическим способностям прекрасной Либуши и проницательности ее прозорливого нареченного. Было непонятно, как может человеческая мысль, с одной стороны, облечь простые числа, в столь загадочные слова и, с другой стороны — с такой точностью найти в них искусно скрытое решение. Пустую корзиночку девушка подарила обоим рыцарям, любовь которых не пожелала разделить, на память об оставшейся без ответа любви. Отсюда и пошел обычай, существующий до наших дней, говорить об отвергнутом женихе, что он получил корзиночку от своей любимой.

Когда все было готово к принятию присяги и бракосочетанию, оба торжества отпраздновали с большой пышностью. Теперь у богемского народа был герцог, а у прекрасной Либуши — супруг, и все были довольны. Но что всего удивительней, произошло это благодаря затеянной интриге, которая в таких случаях обычно не является наилучшим посредником.

Если кто из двух и оказался обманутым, то во всяком случае не мудрая Либуша, а народ, как оно чаще всего бывает. Правителем Богемии считался герцог, но государством управляла, как и прежде, женская рука. Пржемысл был подлинным образцом покорного и почтительного супруга, не оспаривавшего у герцогини ни права на управление страной, ни права на управление домом. Его помыслы и желания отвечали ее помыслам и желаниям, как одна созвучная струна добровольно отзывается на звон другой. Но Либуша не страдала ни гордостью, ни тщеславием некоторых дам, которые стремятся взять верх над мужем, надменно напоминая бедняку, счастье которого они якобы составили, о его деревянных башмаках. Нет, она подражала знаменитой царице Пальмиры[95] и, как Зиновия, повелевала своим добродушным Оданатом только благодаря превосходству, которое давал ей ее дар.

Счастливая пара жила, наслаждаясь неизменной любовью, по обычаю тех давних времен, когда чувство связывало сердца так же крепко и прочно, как известь и цемент в древности скрепляли стены, и поныне не поддающиеся разрушению. Герцог Пржемысл стал доблестнейшим рыцарем своего времени, а богемский двор самым блестящим в Германии. Постепенно сюда начали стекаться многочисленные рыцари и дворяне, а также толпы народа из всех областей государства, так что столица уже не вмещала всех ее жителей. Поэтому Либуша призвала к себе старейшин и повелела основать город — на месте, где они найдут человека, который в обеденный час мудрейшим образом пользуется зубами.