Вот почему он в тот день не мог сопровождать королеву в ее покои. Но накануне она пригласила его к себе на partie fine[139], и в назначенное время он не замедлил явиться к ней. Королева была необычайно весела, любезна и нежна, как Грация[140], так что дружище Демогоргон плавал в сладком упоении. Хитрая любовница поднесла очарованному Саррону чашу вина, которую сама налила, подмешав в него сильнодействующий снотворный порошок. Очень скоро его убаюкала сладкая дремота. Как только он громко захрапел, коварная похитительница овладела перчаточным пальцем, придающим невидимость, и велела своим слугам отнести властелина эфирных пространств в отдаленную часть города и оставить на мостовой, пока он не очнется от наркотического сна. От радости королева никак не могла уснуть. Все ее мысли были заняты тем, как бы овладеть третьим волшебным сокровищем.
Едва первые лучи солнца позолотили зубцы стен королевского замка Асторги, как неутомимая женщина вызвала горничную и сказала ей:
— Пошлите известить Хильдерика, сына любви, чтобы он сопровождал меня к ранней обедне, и за эту милость пусть оделит бедных щедрой милостыней.
Изнеженный баловень счастья и прекрасной Урраки валялся меж тем в мягкой постели и позевывал, когда получил это почетное приглашение. Еще полусонный, он тотчас же приказал камердинеру одеть себя и отправился ко двору, где камергер королевы бросил на него косой взгляд, завидуя, что любимчику оказана честь заменить его.
С благолепной пышностью проследовала процессия в храм, где епископ со своим каноником служил торжественную литургию и где собралось уже много народу поглазеть на великолепное шествие. Прекрасная Уррака, а еще более роскошный шлейф ее платья, несомый за ней шестью придворными дамами, вызвали всеобщее восхищение. Толпа назойливых нищих, калек на костылях и на деревяшках, слепых и параличных окружила помпезное шествие богомольцев, загораживая королеве дорогу и умоляя о милостыне, которую Андиол щедро сыпал из своего кошелька направо и налево. Один слепой старик особенно выделялся среди своих сотоварищей дерзостью, с какой он протискивался вперед, ужасным криком требуя себе подаяние. Он неотступно шел рядом с королевой и беспрерывно протягивал свою шляпу, прося о милосердном даре. Андиол бросал ему время от времени золотой, но, прежде чем слепой находил его, какой-нибудь вороватый сосед проворно похищал его, и тот снова начинал причитать. Королеву, казалось, тронул этот несчастный старик. Она вырвала из рук своего спутника кошелек и передала слепому.
— Возьми, добрый старик, эту милостыню, — сказала она, — даю тебе ее от имени благородного рыцаря, молись о душе своего благодетеля!
Андиол до того испугался этой королевской щедрости за свой счет, что, потеряв самообладание, сделал рукой движение, как бы намереваясь схватить кошелек. Эта очевидная скаредность вызвала громкий смех у всей благочестивой свиты королевы, что еще более увеличило его смущение. Из страха уронить свое достоинство он заставил себя взять под руку королеву и повести ее в собор и как мог таил свое огорчение до конца мессы. После обедни он кинулся разыскивать нищего и обещал большую награду за старинную монету из кошелька, которая якобы являлась редкостью. Но никто не мог сказать, куда девался нищий. Завладев кошельком, он исчез бесследно.
Нищего же следовало искать в передней королевы, где он ждал ее возвращения, ибо то был зрячий придворный шут, вырядившийся слепым, чтобы завладеть волшебным пфеннигом. К величайшей радости королевы, он оказался в мошне, добросовестно переданной ей доверенным лицом. Теперь коварная женщина овладела всеми волшебными дарами трех оруженосцев, а те неутешно оплакивали свою потерю и в отчаянии рвали на себе волосы. Она же гордо торжествовала победу, достигнутую путем плутовства, нисколько не заботясь о судьбе трех несчастных.
Первым делом она испытала, будет ли чудесная сила волшебных предметов действенной в руках новой владелицы. Попытка удалась вполне: салфеточка доставляла по ее приказанию майоликовый сосуд, медный пфенниг производил дукаты, а под покровом перчаточного пальца она проходила, никем не видимая, мимо стражи в передней в комнаты своих фрейлин. С бьющимся сердцем рисовала она себе блистательнейшие сцены будущей жизни, какую намеревалась вести, но самым заветным ее желанием было превратиться в настоящую фею. Она долго раздумывала, как проникнуть в тайную сущность этих загадочных дам, которых даже пытливый ум мудрейших мира сего не сумел досконально изучить.
«Что такое фея? — рассуждала она сама с собою. — Не более как обладательница одной из нескольких магических тайн, благодаря которым она совершает чудеса, возносящие ее над простыми смертными. Разве не вправе я считать себя одной из могущественнейших фей, раз обладаю такими талисманами?»
Ей оставалось пожелать лишь драконову колесницу или упряжку бабочек, ибо свободное передвижение по воздуху было для нее пока недоступно, но она овладеет и этим искусством, стоит только вступить в содружество фей. Она надеялась найти среди них любезную подругу, которая согласится уступить ей такой воздушный экипаж в обмен на одно из ее чудесных сокровищ. Ночи напролет тешила она себя приятными мечтами: как невидимо подкрадывается к красивому юноше, подзадоривает его, кружит голову и, одурманив любовным томлением, дает схватить вместо нимфы пустую тень или, смотря по обстоятельствам, удовлетворяет его желание. Однако новоиспеченная фея чувствовала: чтобы пуститься на такие авантюры, ей недоставало существенно необходимых атрибутов. У нее не было еще приличного гардероба феи.
Ранним утром, сменившим бессонную ночь, в продолжение которой ее пылкая фантазия нарисовала ей полное облачение феи, от крылышек до каблучков прелестных туфелек, — за работу был засажен весь портняжный цех Асторги, будто предстояло открытие большого маскарада или надо было нарядить капризнейших примадонн театра для opera seria[141].
Следует сказать, что, прежде чем этот наряд был готов, случилось нечто, поразившее все королевство Супрарбию и больше всего самое прекрасную Урраку.
Однажды ночью, когда после длительного напряжения всех душевных сил размечтавшаяся королева наконец погрузилась в легкий сон, ее вдруг разбудил голос какого-то воина, произнесшего ей на ухо страшные слова:
— De par le Roi[142].
Дежурный офицер предложил ей немедленно следовать за ним. Испуганная королева упала с облаков на землю и сначала растерялась, но потом начала спорить с офицером, который, впрочем, если оставить в стороне порученные ему в данную минуту функции, обладал недурной наружностью, так что ему, мимоходом, недвусмысленно был обещан визит феи. После безуспешного обращения к высшей власти королева поняла, что представляет слабейшую сторону и должна покориться.
— Воля короля для меня закон, — сказала она, — я следую за вами.
Сказав это, она подошла к своему ларю, чтобы взять дождевой плащ, как она объяснила — для защиты от ночного холода, в действительности же она хотела воспользоваться перчаточным пальцем и внезапно исчезнуть. Но капитан получил строгие указания и был настолько неучтив, что отказал прекрасной пленнице в этом маленьком снисхождении. Ни просьбы, ни слезы не действовали на жестокосердного воина, он схватил ее мускулистой рукой и без церемоний вытолкнул из комнаты, которую законники тотчас же заперли и опечатали. Внизу у ворот стояла пара мулов с носилками, в которые должна была сесть плачущая королева, весьма небрежно одетая. И вот при свете факелов поезд печально и тихо, как похоронная процессия, направился из ворот по безлюдным улицам города в уединенный монастырь, обнесенный высокой каменной стеной, в двенадцати милях от города, где утопавшую в слезах пленницу заключили в мрачную келью, находящуюся на глубине сорока сажен под землей.
