Аверин постучал воблой о стол и умело, несколькими движениями очистил ее. Потом отхлебнул глоток холодного тверского пива, положил на язык кусочек вяленой рыбы и блаженно прикрыл глаза.

В полутьме комнаты светился экран телевизора, в его глубине что-то приглушенно вещал диктор. Аверин потянулся к дистанционному пульту и прибавил звук. Говорящая голова невесело зудела что-то о Верховном Совете — главном рассаднике антирыночных настроений. Аверин нажал кнопку переключения программ. По второй показывали новый фильм, повествующий о жизни отделения сумасшедшего дома, где проходят реабилитацию самоубийцы. Отечественная пленка «Свема» придавала предметам мутновато-зеленые оттенки. На экране героиня билась в истерике, ее пытались насиловать двое санитаров. Это было новое кино — даже не чернуха, а нечто такое, что не умещалось ни в какие этические и эстетические рамки — полет освобожденного от всех оков болезненного духа.

Щелк — третья программа.

— О, знакомые лица, — Аверин хлопнул ладонью по столу.

В студии учил любить родину и людей, заботиться о старших не кто иной, как Председатель фонда футбола, известный спортсмен, знатный благотворитель и главарь московской мафии Отари Квадраташвили.

Аверин выключил телевизор и отхлебнул еще глоток пива. Он любил пить пиво маленькими глотками и отщипывать от воблы узкие полоски, неторопливо посасывая их. Он ловил маленькие радости жизни, наслаждался ими сполна, поскольку привык пренебрегать радостями большими.

За окнами сгущалась синяя тьма. Гудели автомобили, взвыла милицейская сирена, прозвенел трамвай. Квартира располагалась в девятиэтажном доме в Медведкове. В этом районе возвышались ряды похожих друг на друга домов — верх экономии и стандартизации. В домах зажигались огни. Люди жили своей жизнью — смотрели телевизор, сгорали от любви или изнывали от ненависти, сыпали соль на раны друг другу или лили бальзам на душу, пили горькую или кололись наркотиками, смотрели телесериалы или выступление Отари. И в этот вечер Аверину не было никакого дела до них. Он замкнулся в пространстве своей комнаты — эти владения принадлежали только ему, и он не пускал сюда чужие проблемы, чужую боль. Это пространство было свободно от забот. Здесь полностью отсутствовал терпкий запах насилия и крови, к которому он должен был давно привыкнуть, но пока никак не получалось. Один из спокойных вечеров, который удалось вырвать из череды будней. Сегодня Аверин один, наедине с собой. У него есть вобла, есть пиво. Ему не хочется включать свет. Ему хочется сидеть вот так и пить маленькими глоточками холодное тверское.

Он сделал глоток побольше. И тут услышал приглушенный писк. Звукоизоляция в девятиэтажках оставляет желать лучшего, поэтому даже через стены в этом писке явственно различался жалобный плач.

— Черт-те что, — Аверин нехотя отодвинул пол-литровую кружку с изображением Будапешта — ее в прошлом году привез из командировки в Венгрию, — поднялся с кресла, прошел в прихожую, распахнул входную дверь, вышел на лестничную площадку, огляделся.

Там царила полная темнота — какой-то подъездный вредитель опять вывернул лампочку.

Что-то прошуршало по брюкам и метнулось в прихожую.

Аверин захлопнул дверь, включил в прихожей свет.

— Это еще что? — проворчал он, нагибаясь.

В мягком, пушистом тапке устроился не менее мягкий и куда более пушистый котенок. Аверин вытащил котенка из его убежища. Малыш был крохотный, полосатый, со смазливой мордашкой.

— Ты ошибся адресом, кроха.

Аверин выставил котенка обратно на лестничную площадку. Задумался на миг. Полез в холодильник, нарезал колбасу, положил на газетку, налил в пластмассовую крышку молочка и открыл входную дверь. На этот раз он успел среагировать и заслонил вход, не давая нахаленку ворваться внутрь.

— Нет, кроха, так не пойдет. Вот тебе пособие по бездомности, — он разложил на ступеньках кошачий ужин. Котенок замяукал отчаянно и жалобно.

Неторопливо, с пронзительным петельным скрежетом дверь тридцатой квартиры распахнулась. Аверин поморщился. Послышался энергичный женский голос:

— Развел котов, сволочь! Везде мафия!

Дверь захлопнулась с такой силой, что стены дрогнули. У соседки из тридцатой началось очередное весеннее обострение шизофрении, и от нее в таких случаях лучше держаться подальше.

Котенок ухватил кусочек колбасы побольше и, не выпуская его из зубов, неожиданно ринулся в квартиру. Он устроился в полюбившемся ему тапке.

— Ну, настырный, — покачал головой Аверин.

Он взял на руки котенка. Тот посмотрел на него огромными глазищами и мяукнул так беспомощно, что у Аверина что-то екнуло в груди. Он никого не терпел в своем доме длительное время — ни женщин, ни котов. Его дом был его крепостью. Обителью одиночества.

Котенок еще мяукнул и вдруг замурлыкал, прикрыл глаза.

— Что же с тобой делать? — Аверин поморщился. — Ладно, поживи, пока хозяева найдутся.

Котенок был явно не дворовый, а домашний. Скорее всего сбежал откуда-то. Завтра нужно развесить на подъездах объявления: нашелся усатый-полосатый.

Аверин снова разложил перед котенком еду.

— Набирайся сил. Чтобы потом не говорил, что тебя в гостях плохо принимали. На. Как тебя назвать-то? Будешь Пушистик.

Пушистик набросился на еду.

Аверин устроился опять в кресле и потянулся к кружке. Спокойное одиночество вечера нарушилось, Аверин сделал большой глоток и закусил воблой. И тут послышался резкий телефонный звонок.

— Не, ну сколько можно, — Аверин поднял трубку.

— Мне майора Аверина, — послышался далекий, искаженный помехами голос.

Аверин взглянул на табло автоматического определителя номера. Определитель не показывал ничего. Значит, звонили или из автомата, или с телефона, оснащенного защитой, или из родного ведомства. Хотя нет, судя по шуму в трубке, звонили все-таки с улицы.

— Я майор Аверин.

— Мне необходимо встретиться с вами.

— А вы кто?

— Я попытаюсь объяснить при встрече.

Аверин поморщился. На его крепость обрушивались новые удары. Он не любил, когда ему звонят домой, особенно вечером. Не любил незнакомых голосов в трубке. И уж совсем не терпел, когда его застают в лирическом настроении с кружкой пива в руках.

— С какой стати я должен бежать к вам? — недружелюбно осведомился он.

— Думаю, могу кое-что предложить вам. Ну, например, офис фирмы «Парус» расстрелял Пузырь с двумя подручными — Голиком и Тумбой.

Аверин сжал трубку. У него засосало под ложечкой. Что это за черт болотный ему звонит? И как он узнал номер, если номера сотрудников министерства закрыты?

— Ладно, встретимся. Называйте место и время.

— Послезавтра. Три часа. Метро «Китай-город». Там дворик тихий есть недалеко.

Незнакомец объяснил, в каком дворе и на какой лавочке должен его ждать Аверин.

— Только не стоит использовать ваши ментовские штучки. Слежка, диктофоны, микрофоны… Разговора не будет, а вам он нужнее, чем мне.

— Хорошо.

— Даете слово?

— Даю.

— Мне этого достаточно.

В трубке послышались гудки.

Аверин задумался. Что бы это могло значить?

С кухни послышалось кошачье «мяу».

Аверин застал котенка сидящим около пустого блюдца.

— Ну ты и жрать горазд, — он полез в холодильник за новой порцией.

Если подняться по эскалатору станции «Октябрьская-радиальная» и выйти из здания метро, то слева будут ворота, за ними — дверь в десятиэтажное белоснежное здание. Табличка на его стене гласит — «бюро пропусков МВД РФ». Открываешь дверь, поднимаешься по мраморным ступеням. Справа располагается помещение бюро. Там у окошка толпятся за разовыми пропусками посетители, некоторые названивают по внутреннему телефону. Вам туда не надо, если у вас в кармане удостоверение с тисненной золотом надписью «МВД РСФСР», а надобно вам налево, где стоит стеклянный «стакан» с сержантом, стерегущим вход.