Мать не оставила мои гадости без внимания.

Завелась с пол-оборота. Хоть до этого продержалась без ругани более пяти дней.

— И что ты скажешь людям? Что?? Когда отпрыск родится? Что ты шлюха? Шлюха зека? Приговорённого к тридцати годам строгача? Дитё то — безотцовщина! Позор! Скажешь, что отец ребёнка уголовник? А если и отросток пойдёт по стопам отца? Гены как змеи…

— Да пошли вы все! К черту! Пошла и ты, мама! Я ухожу. Не ищи меня, не звони! Я для тебя... умерла.

Ответ вырвался сам по себе, как и решение.

У меня есть терпение. Но оно не железное.

Тем более, если я поняла, что мать конкретно спятила, конкретно помешалась на своём больном желании выдрать из меня то, что по праву принадлежит мне, то, что я хочу больше миллиона, триллиона разновалютных купюр, или даже больше возможности просто жить.

— Не дури, Соня! Ты одна не справишься! — шипела в спину, хватала за руки, но в этот раз, несмотря на стремительную потерю веса, я оказалась сильнее. Злость в венах кипела как смертельно-опасный яд!

Она с острой болью схватила меня за запястье, но я… я со всей силы толкнула её на кухонную скамью, окатив злобным, предупреждающим взглядом, мол: «Только тронь меня! И я за себя не ручаюсь».

— И куда ты пойдёшь? У тебя ничего нет! Денег, образования, работы! — расхохоталась, величественно так, победно. — На панель? Что ж! Тут мозгов особо не надо! Тем более опыта у нас до хрена!

Я старалась не обращать внимания на её грязные гадости.

Влетела в комнату, схватила рюкзак, запихнув первые попавшиеся вещи внутрь.

И также быстро вылетела в подъезд, не давая ей форы опомниться.

— Соняяяя! Соня! Прекрати! Вернись! Я запрещаю! — гналась за мной по лестнице, но было уже поздно. Слова не птицы… Выпустишь — не поймаешь. Они как острые, ржавые иглы… уже вонзились в мою душу и плотно там засели. — Ты ещё встретишь своего мужчину. Который тебя не обманет. Который будет любить тебя искренне. И детки у вас будут. Рождённые в браке, в любви. Ты ведь молодая, красивая, умная!

Пауза.

— Постой!!! Я погорячилась… — последний, сдавленный стон.

И мертвая тишина.

***

Когда я, рыдая, задыхаясь от обиды, выскочила на улицу, не понимая вообще, куда мне бежать, у кого просить помощи, не успела я было сделать и пары шагов, небеса обрушились на меня бешеным ливнем.

Замечательно!

Заебись вообще!

Я промокла как бродячая кошка, всего за долю секунды. Хотя, теперь меня можно смело так назвать — бродяжка.

В уме вспыхнула лишь одна идея — поехать к Карине в общагу, а там уже будет видно.

— Соняяяя! — как будто кулаком в спину. Не людским, страшным таким рыком.

Преследование продолжалось.

Испугавшись, я бросилась в темноту, к дорогое, заприметив блеклый свет фар.

Если повезёт — поймаю такси.

В такую погоду, на ночь глядя, разве что бухой кретин сунется из дому.

Тот человек, ехавший за рулем темно-синей иномарки, не сразу заметил пешехода, выскочившего на дорогу.

Махнув рукой, стоя на пешеходном переходе, я тут же опешила, отскочив в бок, закрыв рот руками. Водитель сам испугался. В пелене из дождя и тумана он не сразу меня заметил. Резко дал по тормозам и машину занесло на мокром асфальте. С громким скрежетом, правое переднее колесо заскрипело в паре сантиметрах от моей ноги, а перед глазами, в этот чудовищный миг, пронеслась вся моя жизнь. Машину вертело юлой, словно здесь, вместо асфальта, горе-рабочие положили не смолу, а лёд.

Весь этот чёртов хаос мелькнул перед глазами, как фильм ужасов, в замедленной съемке.

Мощный грохот.

Звон стекла.

И машина врезалась в столб. От силы удара столб накренился вправо, а из капота покореженной иномарки повалил дым.

Четче всего я слышала, как кричала мама. Просто потому, что я, во время ДТП, запаниковала, неосознанно упала на корточки, обхватив себя руками, особенно живот, и затихла, зажмурив глаза, задержав дыхание. А она, вероятно, подумала… что меня сбили.

Оклемавшись от шока, ничего лучше не придумала, как перебежать дорогу и скрыться в кустах. Через пять минут тут будет полным-полно полицейских. А меня, возможно, заставят отвечать за урон, нанесённый владельцу недешёвенькой «Ауди».

ГЛАВА 5.

— Ало… К-Карина… — трясусь от страха и холода, — Нужна т-твоя помощь.

Подруга ответила лишь с двадцатого гудка. Вялым, пьяным голосом.

А я, прячась в каких-то грязных кустах, в соседнем районе, в которые выбрасывают мусор, тряслась и заикалась так, что зуб на зуб не попадал.

Из меня текло, как из крана. Дождь всё лил и лил, усиливаясь с каждым часом.

— Сонька? Это ты?? — буркнула, видать, пьяная в стельку.

— Хто там? Очередной т-трахаль? Ик. — Какие-то помехи, матерщина, мужской, прокуренный бас. — Ты сёдня моя, шлюха, до самого р-рассвета! Я ж, нах*й, заплатил.

— Заткнись, долба*б. Подруга моя. — Связь постоянно обрывалась. Видимо, этот мат был адресован не мне. — Что т-такое?

— Прости, наверно не вовремя. — В трубке послышалась какая-то возня, пара шлепков, два грубых «бл*ть» от Карины, и быстрые, хлюпающие толчки. — Я из дома убежала. Навсегда н-наверно. — Продолжаю трястись, стучать зубами. — С матерью сильно поругалась. Мне некуда идти.

— ОХ ТЫ Ж БЛ*ЯЯЯ! — заорала в трубку, задышав часто-часто, а мужик на заднем плане рассмеялся, ответив на мат коротко, и неэтично: «Ещё отсосёшь, шлюха, за удовольствие».

Шлепки, пыхтящие вздохи в телефон лишь усилились.

— Карина! — взмолилась, понимая, что она меня совсем не слушает.

— Да! Да! Даааа! — заорала так громко, что мне пришлось убрать телефон на расстояние вытянутой руки. Но вскоре затихла. А мужской голос, всё ещё продолжал что-то бубнить, разумеется, что-то с матами, неприличное.

Через пару секунд, она всё-таки вспомнила, что я, уже минут пять как на связи, «наслаждаюсь» их весёлой еблей.

— Так что такое? Хош приехать? Ну давай. Раз такое дело. — Вздохнула. — Только у меня тут маленько кавардак. Ничё?

— Ничего. Мне только переночевать. — Заскулила, помирая от дьявольского холода.

— Окей. Жду. Бай.

Конец связи. Монотонные гудки.

***

Через полчаса я уже стояла возле двери Карины.

Постучала.

Ещё раз.

И ещё раз.

Долго никто не открывал. А потом, когда я уже собиралась обустроиться на коврике, в коем-то веке услышала заветный щелчок замка.

Сначала было подумала, что ошиблась комнатой, но протерев глаза кулачками, таки узнала бывшую одногруппницу. Её волосы были чернее ночи и собраны в какую-то жуткую причёску в виде ирокеза. Лицо — заплывшее, с синяками под опухшими глазами, под которыми ещё и в придачу красовалась размазанная тушь. В носу и в губе поблескивал свежий пирсинг, а шея была увечена многочисленными гематомами, в виде засосов.

На тощее тело Карины был наброшен лёгкий, шёлковый халат, еле-еле прикрывающий пятую точку, с прожженными на ткани дырищами от сигарет.

Она пьяно улыбнулась, кивком приглашая внутрь и, шатающейся походкой, двинулась вглубь комнаты. Ноги девушки, покрытые синяками и ссадинами, заплетались на каждом шагу. В одной руке — бутылка с пивом, в другой — дымящийся бычок

Это была не ОНА. А, скорей всего, ОНО.

Какое-то жуткое существо, с планеты «Чужих», овладевшее моей, некогда доброй, миловидной подружкой с озорным блеском в глазах, яркими рыжими волосами.

У меня от шока даже челюсть отвисла. Ну прям «Звезда Улицы Красных Фонарей». Не иначе.

Только такая вся потасканная, пожмаканная.

Когда я вошла в комнату, то впала в ступор!

От её этого… «маленького кавардака». Но не успела я переступить порог комнаты, как тут же наступила на что-то скользкое и, кажется, липкое.

Меня затошнило вдвойне! Не только от запаха дешёвого курева, возможно даже наркотического, а и от того, что там, на грязном полу, не пометавшемуся годами, я обнаружила использованный гандон.