– Уловил, – заверил Акимов, потирая лоб, – спасибо! – Поторопил: – Ходу, Санька, ходу. Торопись. Антонине Михайловне поклон передай и скажи, что ничего страшного, жив и будет в полном порядке.

Приходько собрался было бежать на своих двоих. Но тут его внимание привлек автобус, точней, водитель. Он курил, отворив дверь, свесив ноги из кабины и поплевывая. Санька свистнул особым образом, с переливами, шофер удивленно поднял глаза, присмотрелся:

– Санька? Это ты тут?

– Тут.

– Твоя, что ль? – Он мотнул головой на голубятню.

– Моя, дядя Федор, моя.

Шофер, поискав глазами руководство, которое шлялось где-то под дождем, причем в стороне от прочих смертных и совершенно не там, где следовало бы, вдруг спросил:

– А что, ты спешишь куда? Подброшу тебя, чего по дождю бродить.

– Да мне тут, неподалеку, на Советскую.

– Так и мне в те края. Поехали.

– А остальные? – для очистки совести спросил мальчишка.

– Не растают, – заверил водитель, – я их там, у отделения, обожду. Пусть трудятся.

Автобус скрылся. Сергей лишь присвистнул:

– Ну Санька! Взял и уехал, автобус угнал. Что ж мы с ними-то не отправились?

– Подождем еще, Сергей Палыч, – тихонько попросил Колька, не отрывая глаз от Тихоновской дачи.

Акимов вздохнул и заметил:

– Хорошо, скоро уж. А вот уже сирена, слышь?

Гудела по новой дороге скорая, появилась и она, блестя мокрыми боками, причалила к даче Тихоновых, из нее вышли люди в халатах, с носилками, вошли в калитку.

– Подождем, – уловив Колькин умоляющий взгляд, заверил Сергей.

Симак, дойдя до указанной ему дачи, в которую перенесли пострадавшего, уткнулся в закрытую калитку. Подергал, потом, глянув вверх, заметил двоих, курящих под дождем на балконе на втором этаже дома. Один спросил:

– Вы к нам?

– А к кому ж, – подтвердил Борис Ефимович, – если вы тут за хозяев. Как к вам войти?

Человек сказал:

– Момент, – и уже через минуту, открыв дверь, пригласил внутрь, протянув руку:

– Тихонов. Зачем-то жена закрыла, уж простите.

– Ну бывает, – заверил Симак, – ну пойдемте, пойдемте.

Прошли в дом, аккуратно вытерев ноги, очутились в гостиной. Симак увидел на диване человека с перевязанной головой, закрытыми глазами, заботливо укрытого пледом, и капитана Сорокина, который сидел рядом на табурете, точно охраняя.

Какая-то черненькая дамочка за столом курила, куталась в платок и постреливала настороженными зелеными, как у кошки, глазами. Симак поздоровался:

– А вот и я. Мое почтение, Николай Николаевич.

– Здравия желаю, Борис Ефимович.

– Говорил же, что и без меня бы управились, – сказал медик, по-свойски подсаживаясь на диван. – И первым делом поинтересуюсь: кто ж такую красивую перевязку сделал?

Сверху по крутой лестнице спускался второй гражданин, который ранее курил на балконе. В отличие от своего товарища – в форме, со шпалами и медицинскими змеями на погонах:

– Я, товарищ следователь.

– Врач, – поправил Симак.

– И я, – признался тот, протягивая руку. – Золотницкий Владимир Алексеевич.

– Коллеге – мое почтение. Вот повезло товарищу пострадавшему, что вы оказались рядом, – заметил Борис Ефимович и скомандовал:

– А теперь всех попрошу выйти, исключая Николая Николаевича. Там на месте суетятся разные, ищут свидетелей. Вы, товарищи, с балкончика видели, что произошло?

Золотницкий подтвердил:

– Видели. Как раз с балкона.

– Очень полезная вещь – балкон, – признал Симак, – а теперь, если вы не против…

– Я против, – грудным голосом, обиженно промычала барышня за столом.

– Такое бывает иной раз. Но если бы все были со всеми согласны, не было бы никакой эволюции, – вежливо отозвался Симак.

И, как-то безошибочно определив, к кому обратиться за исправлением ситуации, попросил:

– Товарищ Золотницкий, окажите содействие. – И сам, сочтя инцидент исчерпанным, принялся осматривать лежащего.

Военврач, подойдя к барышне, деликатно похлопал по руке:

– Мария Антоновна, придется пройти.

– Мы еще увидимся, – с сомнительным радушием пообещал Сорокин.

Мурочка, раздув ноздри, прожгла его взглядом, но не нашлась, что сказать. Симак учтиво проводил всех аж до двери, вытолкал, запер на ключ. Потом, вернувшись к дивану, задал прямой вопрос:

– Товарищ капитан, что все это значит?

Между тем там, под дождем, работа не то что не кипела, но даже не ладилась. Главный опергруппы, попав в непривычную ситуацию и потеряв из виду автобус, проявлял себя полным нулем, годным лишь на то, чтобы раздавать начальственные пинки. Поскольку командовать особо было некем, он нервничал и допекал девушку-эксперта, требуя «соображений». И та, сама не шибко опытная, уже почти что плакала:

– Что же вы от меня хотите? Дождь проливной, народу понабежало, как в метро! Что я должна вам сообщить?

– Ну вам виднее, что. Оперируйте тем, что есть. – И с озабоченным видом все осматривался, ища, кого бы еще пожурить, ибо начальственный зуд требовал выхода.

Попался на глаза Акимов, который стоял с Колькой, и как раз здоровался с вновь прибывшими, четой Тихоновых и с Золотницким.

– Товарищ участковый, почему не обеспечили охрану места происшествия?

Однако тут не выгорело. Ему противостоял не какой-то новичок, а Акимов, порядком закаленный и обогащенный опытом, воспитанный неустанными поучениями Остапчука и нагоняями руководства.

Поэтому Сергей даже ухом не повел. Он был очень занят тем, что жадно внимал свидетельнице Тихоновой, которая вновь бубнила что-то взволнованно и мало понятно, видимо, излагала свои страхи и переживания. Лейтенант не желал упустить ни детали, и только когда поток невнятной болтовни иссяк, заботливо уточнил, все ли сказано, далее еще дал дамочке время подумать – и лишь потом ответил на вопрос постороннего, не своего руководства:

– Товарищ капитан, разрешите доложить: охрана места происшествия обеспечена тотчас по прибытии на место такового.

– Ну а следы почему не сохранили?

– Сохранность следов обеспечена, насколько позволили погодные условия.

Неопытный начальник не нашелся, как отругать в ответ, и проявил свое превосходство тем, что оттер Тихоновых и Золотницкого в сторону, принялся беседовать с ними. Мурочка, освежившись под прохладным душем, снова принялась бубнить. Капитан с многозначительным видом задавал вопросы, попытался даже что-то записать, но на бумагу и планшет вылилось не менее ведра дождевой воды, и все поплыло.

Колька инстинктивно схватил Акимова за рукав. Из калитки Тихоновской дачи выносили отца, прикрытого по горло простыней, и Сорокин заботливо держал над ним зонт. Симак что-то объяснял коллегам-медикам, те, видимо, знакомые с ним, посмеивались и беззлобно огрызались. Пострадавшего погрузили в автомобиль, хлопнула дверь, и скорая умчалась. Вскоре капитан и врач присоединились к обществу. Сорокин, подойдя и не дожидаясь вопроса, сообщил:

– Отвезут в Склифосовский.

– Правда? Здорово! – по-детски не сдержался от выражения эмоций Колька. – А что…

– Сотрясение мозга, переломы, потеря памяти и речи.

– Неужели? – уточнил военврач, как бы с удивлением: – Видать, сильный был удар.

– Я не могу вам сказать, товарищ, я не специалист, – заметил Сорокин, – транслирую услышанное. Критически тяжелое состояние.

– Спасибо, – хрипло выдавил Колька, отвернулся, сделав вид, что услышал что-то за спиной. Из глаз наконец полились слезы, хорошо, что под дождем не заметно.

– Товарищ Акимов, а что это вы тут, со свидетелями, да не в отделении? – поинтересовался Николай Николаевич.

– Ждали, пока отправят.

– Это я настоял, – твердо сказал Колька.

Капитан усмехнулся:

– Ну, заняли круговую оборону, два сапога пара. Отправляйтесь в отделение. А, между прочим, товарищи, где ваш автобус?.. Борис Ефимович!

– Уехал, – почему-то радостно подмигнул Симак, – так что лучше уж идите. Мы вас догоним. У меня тут еще воспитательный процесс.