Опасения были не напрасны. Нырнув так однажды, Андрей нашел Альвареса крепко зацепившимся трубками своего акваланга за сучки торчащего из ила дерева. Он пришел на помощь профессору вовремя. Вместо того чтобы выпутываться из этого капкана медленно и осторожно, Альварес, конечно, пришел в ярость и пытался сломать сучья. Но они лишь податливо гнулись в его медвежьих лапах, а трубки запутывались еще больше. В любой момент они могли оборваться, в маску хлынула бы вода, перемешанная с илом, и профессор задохнулся бы этой липкой гущей, так и не успев освободиться от предательского крючка.

Андрею пришлось повозиться, освобождая Альвареса и в то же время сдерживая его нетерпеливые движения. А потом, когда они выбрались из колодца, он отвел профессора в сторонку, чтобы не подрывать авторитета начальника экспедиции перед рабочими, и долго отчитывал его за пренебрежение правилами безопасности. Альварес пыхтел, багровел, отмахивался от него, словно от надоедливой мухи, но выслушал Андрея без возражений. Вид провинившегося школьника ему очень не шел.

Находки были любопытными. Альварес нашел в залежах ила человеческий череп и медный, со следами позолоты небольшой медальон с гротескной маской какого-то бородатого божества.

Андрей добыл в этот день из колодца нефритовое ожерелье и три медных колокольчика — все расколотые и с оторванными «язычками».

— Чем объяснить, профессор, что металлических находок становится больше? — поинтересовался он. — Может, даже после того, как древние города оказались покинуты, люди жили по-прежнему в окрестных селениях, возвращались на старые места, снова приносили жертвы к прежним святилищам?

— Кое-какие данные как будто говорят за это, — задумчиво ответил Альварес, разглядывая колокольчики. — К сожалению, мы не можем точно датировать каждую находку. Копаемся в иле наугад, а по-настоящему надо бы вести раскопки постепенно, снимая слой за слоем. Но под водой этого не сделаешь.

Вечером старый Бенито отозвал профессора в сторону и долго что-то говорил ему, то и дело оглядываясь на сумрачную чащу леса.

— Что случилось? — спросил Андрей, когда помрачневший Альварес вернулся к костру,

— Говорит, что кто-то бродит в лесу. Он наткнулся, гоняясь за мулами, на сломанную ветку. И след свежий.

— Может, ее сломал ягуар? — сказал Андрей.

— Нет, ветка сломана на высоте человеческого роста.

— Это могла сделать и обезьяна.

— У Бенито глаз острый.

— А может, тут бродят лакандоны? — высказал предположение Франко. — Индейцы ведь обычно таятся, без крайней нужды не выходят к незнакомым людям. Кому еще взяться в этой глуши?

— Возможно, ты и прав, как всегда, — вздохнул Альварес.

На другой день профессор выкопал из ила глиняную маску с изображением бога огня, а Буланов нашел два наконечника от копий — один кремневый, другой из превосходно обработанного обсидиана — и еще два медных колокольчика.

— Опять разбитые, — с огорчением и даже вроде бы виновато сказал он, подавая их Альваресу.

Тот посмотрел на его обескураженное лицо, покрутил головой и расхохотался.

— Нет, вы все-таки неисправимый дилетант, мой друг, — сказал профессор насупившемуся Андрею. — Вот вас даже огорчает, что колокольчик разбит. А меня это радует.

— Почему?

— Франко, я устал, объясните ему вы.

Помощник начал втолковывать Андрею своим тихим, печальным голосом:

— Эти находки лишний раз подтверждают: да, мы не ошиблись, и колодец, несомненно, имел жертвенное назначение. Ведь эти колокольчики — тоже жертвы богам и достаточно ценные, если учесть, что их выменивали на ткани, птичьи перья, может быть, даже на рабов и везли сюда откуда-то издалека по дорогам — сакбе, проложенным через джунгли. Они потому и расколоты, что приносились в жертву. Видимо, это делалось специально…

— Зачем?

— А вы встаньте на точку зрения какого-нибудь из древних майя, приносившего эту жертву, — ответил Альварес, опередив своего помощника, — попробуйте хоть на миг перевоплотиться в него. Человека, принося в жертву богам, убивают. Значит, так же следует поступить и с вещами, приносимыми в жертву: сначала сломать, «убить» их. Поэтому-то и разбивали колокольчики, раскалывали вот такие ритуальные диски, половину которого мне сегодня посчастливилось найти. А вам подавай непременно целую хрустальную вазу или золотую статую, тогда только вы обрадуетесь находке!

Профессор рассуждал, стоя у костра, и, все более распаляясь, размахивал руками. Его чудовищная тень металась и приплясывала по глянцевитой листве деревьев, обступивших костер плотной стеной со всех сторон. А по другую сторону костра сидели на корточках рабочие в огромных соломенных шляпах и, полуоткрыв рты, внимательно и завороженно слушали Альвареса.

Когда он угомонился, присел рядом с Андреем и, посасывая неизменную сигаретку, начал делать какие-то записи в пухлом блокноте, время от времени останавливаясь и надолго в задумчивости глядя в огонь, рабочие начали потихоньку переговариваться между собой, словно обмениваясь впечатлениями от его бурного монолога.

Это было забавно, но еще больше развеселило Андрея, когда Альварес вдруг опять вскочил на ноги и разразился новой речью, на сей раз обращаясь уже прямо к рабочим и даже гневно грозя им пальцем.

«Уж не уточняет ли он какие детали, опасаясь, что рабочие его не так поняли? Форменный семинар какой-то в джунглях получается», — подумал Андрей. Он понимал лишь отдельные слова, так запальчиво и быстро говорил профессор.

Выждав, когда он кончил, снова уселся у костра, Андрей с интересом спросил:

— Что это вы им доказывали? Я ничего не понял, но у вас несомненный дар проповедника.

Франко хихикнул.

— Просто мне надоела их глупая болтовня, — сердито ответил Альварес. — Такое плетут, уши вянут.

— По поводу ваших рассуждений?

— Да нет! — отмахнулся профессор. — По-моему, из всего, что я вам говорил, они поняли только слова: «приносить в жертву». Да еще, пожалуй, выражение «залезть в шкуру», только они его неверно истолковали…

— То есть?

— Все это дало странный толчок их полудетской буйной фантазии, и они начали рассуждать о каком-то священном змее, якобы обитающем на дне сенота. И при этом еще ссылались на меня! — негодующе повысил голос Альварес, строго посмотрев через костер на притихших индейцев.

— Чепуха, — согласился Андрей. — Никакое крупное пресмыкающееся или земноводное в таком маленьком бассейне существовать не может. Оно там быстро подохло бы с голоду. Падают в колодец обыкновенные змеи с деревьев, увлекшись охотой, это я сам видел. Но чудовищному змею тут спрятаться негде, с чего это они выдумали?

— Черт их знает, — пожал плечами Альварес. — Может, отголоски каких-то древних легенд и преданий. Ведь у майя был широко распространен культ змей, изображения их часто встречаются в развалинах древних городов. Опять загадка, — покачал он седеющей головой. — С одной стороны, эти индейцы вроде ничего не знают о древней славе своих забытых предков. А в то же время, видите, какие-то отголоски старых преданий донеслись, оказывается, к ним сквозь века.

Он вздохнул, подбросил в костер валявшуюся рядом суковатую корягу, взметнув к черному небу высокий столб искр, и предложил:

— Вы бы объяснили им всю нелепость их глупых страхов перед этим мифическим чудищем с биологической точки зрения. А то я уже не первый раз слышу подобные разговоры. И — обратили внимание? — вечером никого из них силой не заставишь близко подойти к сеноту…

— Ну, уж такого лектора, как вы, из меня не получится, — засмеялся Андрей. — К тому же я ведь так говорю по-испански, что они, чего доброго, пожалуй, все наоборот поймут. Вам же придется потом растолковывать.

Франко засмеялся.

— Все я, все мне, — сокрушенно покачал головой профессор. — И ныряй, словно какой-нибудь юнец, и обрабатывай потом находки, и просвещай суеверных индейцев. Да и не только их: убеждай еще скептического медика в небесполезности наших находок для науки. Ну что ж, раз у меня столько обязанностей, то я требую себе и диктаторских прав, полного повиновения. Приказываю спать, а то завтра вы у меня еще уснете в колодце. Меня уже давно настораживает, почему это вы, мой друг, так долго находитесь на дне и так мало оттуда приносите? Признайтесь, что вы просто дремлете там на мягком ложе из ила? Так что отправляйтесь спать, и пусть вам в наказание приснится этот чудовищный змей — хранитель священного колодца!