Лишь бы шляться

      Во дворе брат с сестрой распрощались, пожелав друг другу приятно провести время. Напоследок Миша что-то сунул Алине в ладонь и удалился со словами:

       А то ведь знаешь какие они, эти парни.

      Алина разжала руку. Пачка презервативов. Мишель в своем репертуаре.

      А кругом шел снег, пушистый и мягкий. У соседнего подъезда в три глотки орали песню, и в центре двора, возле песочницы двое мальчишек готовились запустить фейерверк. За домами, на бульваре царил непрекращающийся треск: там взрывали петарды. В окне дома напротив Алина увидела маленькую елку, двух благообразных старичков и мальчика лет четырех рядом, наверное, их внука спокойная, искренняя и чистая картинка. Алина улыбнулась, и, словно отвечая на ее улыбку, малыш в окне засмеялся, а мальчишки справились-таки со своим фейерверком, и красная звезда взвилась в небо, в бурые тучи.

      Алина улыбнулась снова, не заметив, что по ее щеке прочертила дорожку слезинка. Раскинула руки, словно хотела обнять кого-то. И не глазами, а неизвестным доселе, сердечным зрением увидела, как заструились из ее ладоней золотые нити. Накрывая двор тонкой сетью.

      Теперь все было ею. И малыш с бабушкой и дедом, и нетрезвые хиппи, и гости родителей, и свернувшаяся на трубах теплотрассы кошка, и пара в соседнем доме, занимавшаяся любовью, и ребенок соседки, которому предстояло родиться через пять недель, и спящий уже мальчик, который мечтал о фигурке человека-паука, а в подарок получил коробку конфет все слились с Алиной, и от умопомрачительного ощущения родства у нее счастливо закружилась голова.

      И сразу же пришла боль. Казалось, не было в теле мышцы и сустава, которые не натянулись бы и не задрожали.

       Дыба?

      На мгновенье ей стало страшно. Более того. Алина ощутила самый настоящий ужас, распахивающий двери во тьму без выхода. Вязко хрустнули суставы, сдвигаясь в своих гнездах.

       Все?

      Мышцы, чудилось, вот-вот лопнут. И за минуту до неизбежного надрыва Алина внезапно осознала, что ужас становится радостью, огромной, нахлынувшей подобно волне радостью и ожиданием чуда.

       Это было как?

      Завтра они проснутся счастливыми. И еще долго будет жить в них такая хорошая новогодняя ночь, и еще долго они не станут ни с кем ссориться. Только улыбки, цветы и стихи, ничего больше.

      Всхлипывая, Алина опустила руки. Золотая сеть медленно растворялась в тех, кого коснулась, и Алина вдруг с невероятной ясностью поняла, что прежней ей не быть уже никогда, что она изменилась совершенно и окончательно, что пути обратно не стало.

       Я не хочу быть богом, произнесла она, видя двор через дрожащую пелену наползающих слез. Я не хочу Это подавляет

      Шаги. Теперь ей не надо было оборачиваться, чтобы увидеть идущего Дэна. Картинка темный силуэт и звездочка сигареты всплыла перед внутренним взглядом без каких-либо усилий с Алининой стороны.

      Тогда Алина обернулась и встретилась с Дэном глазами.

* * *

      Он не знал, что сказать ей.

      У Алины было такое лицо, что Дэн замер, не в силах отвести от него взгляда и не желая, страшась смотреть.

      И в глазах ее была тьма. Или что-то хуже тьмы. Черные шторы, которые отдернешь и провал. Колодец без дна, вселенское распахнутое горло. Ночь.

      Он не знал, видит ли она его.

       Я не хочу быть богом.

      Помедлив, Дэн протянул руку и дотронулся до ее плеча.

       Мы не выбираем.

      Слезы брызнули из ее глаз крупными горохами. Прокатились по лицу, оставив влажные полоски. Дэн почувствовал, как сердце болезненно стукнуло в ребра и замерло, парализованное невиданной, немыслимой доселе тоской.

      Все горе Вселенной. Вся тоска Вселенной. Все одиночество Вселенной.

      Это была пустота.

      Так страдают боги.

       Это это слишком. Я не смогу, не смогу

      Он успел подхватить ее. С коротким всхлипом Алина осела Дэну на руки, и он удивился тому, какая она маленькая и хрупкая; казалось неосторожное прикосновение способно сломать ей ребра. Фарфоровая статуэтка тончайшей работы; такой ли выполнять Миссию

      Такой, ответил в его голове голос Исцелителя. Выбранный путь должен быть пройден. В конце она поймет смысл пути.

      Сквозь свитер и куртку Дэн чувствовал ее горячее, мокрое лицо. Боги не плачут. Им не положено плакать. Слишком большая, слишком человеческая роскошь.

      Алина плакала.

      Сколько времени ей понадобится для того, чтобы перестать быть человеком?

* * *

      Земля висела во мраке, словно драгоценный камень, голубой с прозеленью.

      Провозвестник лежал на лунном грунте, закинув руки за голову и отдыхал, глядя на звезды и планету людей.

      Люди сколько с ними хлопот.

      Неимоверным, разрывающим на части усилием Совет смог-таки возвратить ось мироздания на место. Каким образом это делалось, Провозвестник не помнил: в памяти осталась только тьма внешняя, которую усмиряли новыми границами и треск эфирной материи, его тела; еще немного, и все бы легли костьми. Когда было кончено, то у Провозвестника осталось сил ровно на то, чтобы махнуть рукой и приказать: Луна. И опустившись на серую поверхность огромного мертвого камня, он понял окончательно все, дело сделано.

      Потом сознание его остановило, и за миг до мрака Провозвестник увидел Просветителя, погружавшегося в пламя Солнца. Кому легко Это люди думают, что высшие существа не испытывают боли (и много чего еще) как говорится, вы преувеличиваете наши возможности. Провозвестник сам составлял легенды для человечества, кои оно жадно схавало, ни о чем не задумываясь в своем желании знать, что им управляют всевидящие, всезнающие и всеблагие. К тому же неуязвимые, неустрашимые и непреклонные. Ну да.

      В себя Провозвестник пришел довольно-таки быстро: Луна, его любимица, напитала своего создателя и владыку новыми силами, как обычно щедро и можно сказать, хлебосольно. Для него она ничего не жалела, и Провозвестник платил ей тем же, даруя возможность управлять океанами Земли и всеми живыми существами, населявшими ее.

      Вдвоем им было хорошо. Абсолютная тишина, спокойствие, умиротворенность что еще нужно, чтобы скоротать вечность? Тем более, что и вечность однажды окончится, и править Вселенной будут уже другие. Провозвестник шевельнул плечом, отбрасывая мешающий ему камушек; нескоро. Конец наступит не скоро, а когда он все-таки придет, то горевать будет некогда.

      Земля висела во мраке, словно дорогая игрушка. Одна из множества обитаемых планет, не самая большая и не самая ценная, а забот с ней полон рот. Опять же, скучать не приходится, как сказал бы Исцелитель, этот чистоплюй и филантроп, но все же Всегда проблемы. Почему то в остальных мирах Миссии проходят без эксцессов, а тут нате пожалуйста, не хочу быть богом. И Совет сливает воду, сушит перья, потому что сделать ничего нельзя. На то он и Совершенный, чтобы создавать совершенную систему страховки: так нефалима укрыл, никто и не заметил. Как знал, что понадобится. И что это за чувство сейчас буровит грудь обида? Друг и соратник переметнулся к извечному врагу; боль? Их сегодняшний труд был просто непостижим; или, страшно подумать, ненависть?

      Закатив себе пощечину, беззвучную, но оттого не менее болезненную, Провозвестник оборвал мысль. Ересь. Крамола. Между прочим, так и становятся отступниками. Нет-нет, все нормально, все как раньше. Заметив, что мысли путаются, Провозвестник сел и энергично растер ладони. Можно заняться делом, тем более, что он давно не видел Лизы. Очень давно; с нее станется решить, что Провозвестник забыл о ее существовании.

      Как бы он мог

      Лиза была ученицей Провозвестника, его надеждой и гордостью когда земной срок выйдет, она сможет занять далеко не последнее место в небесной иерархии. Несколько лет назад Лиза стала случайной жертвой одного из младших ангелов Смерти: автобус с пятеркой тех, чье время вышло, сорвавшись с моста, превратился в могилу и для нее. Вырванная из тела грубой силой, девушка с трепетом и ужасом увидела перед собой самого Второго архангела, который грозно делал проштрафившемуся подчиненному внушение о необходимости быть более внимательным на рабочем месте. Когда перепуганная Лиза была водворена обратно в свою оболочку, что-то сдвинулось в ее душе, сделав веселую и общительную девушку мрачной затворницей теперь у нее был другой товарищ, а дружба с Провозвестником, который неизвестно почему снизошел до смертной (то, что она запала на него, едва увидев, естественно и понятно), накладывает отпечаток, знаете ли.