Да и волки – не волки вовсе, а пастушьи собаки, их специально дрессируют, чтобы они по-волчьи выли. А так они совсем ручные и очень преданные.
Эти люди приняли наших беглецов, а узнав их грустную историю, отнеслись к ним очень ласково. Слепой убийца и немая девушка поселятся в пещере, со временем у них родятся дети, которые будут видеть и говорить, и все они будут очень счастливы.
А тем временем их сограждан перережут? – усмехается он. Ты одобряешь измену родине? Лучше личное счастье, чем благополучие общества?
Их хотели убить. Между прочим, сограждане.
Не все – только те, кто наверху, козыри в колоде. А ты вместе с ними приговорила и остальных? Заставила нашу парочку предать свой народ? Довольно эгоистично с твоей стороны.
Такова история, отвечает она. В «Завоевании Мексики» этот – как его? – Кортес… так вот, его ацтекская любовница сделала то же самое. И блудница Раав – при падении Иерихона. Помогла людям Иисуса Навина, и потому её с родными пощадили.
Принято, говорит он. Но ты нарушила правила. Нельзя по собственной прихоти превращать обитательниц гробниц в невинных пастушек.
В твоей истории их толком и не было, отвечает она. Прямо – не было. О них ходили разные слухи. Слухи могли быть ложными.
Он смеется. Тоже верно. А теперь послушай мою версию. В лагере Народа Радости все произошло, как ты сказала, – только речей больше. Наших молодых людей доставили к подножью западных гор и оставили среди гробниц; а варвары проникли в город, как им подсказали, и грабили там, уничтожали и убивали жителей. Не уцелел никто. Короля повесили на дереве, Верховной жрице вспороли живот, заговорщик-придворный погиб вместе с остальными. Невинные дети-рабы, гильдия слепых убийц и жертвенные девы из Храма – все погибли. Целая культура стёрта с лица земли. Не осталось никого, кто умел бы ткать удивительные ковры, а это, согласись, никуда не годится.
Тем временем двое молодых людей, держась за руки, одиноко бредут по западным горам. Их поддерживает вера в то, что скоро их найдут и приютят твои великодушные огородники. Но, как ты правильно заметила, слухи не всегда верны, и слепой убийца поверил в ложную легенду. Мертвые женщины действительно мертвы. Более того, волки тоже настоящие и повинуются покойницам. Не успеешь оглянуться, а наша романтическая пара уже стала их добычей.
Ты неисправимый оптимист, говорит она.
Я исправимый. Но я предпочитаю, чтобы истории были правдивы, а значит, в них должны быть волки. В том или ином качестве.
Почему это правдиво? Она отворачивается, смотрит в потолок. Она обижена, что её версия разбита.
Все на свете истории – про волков. Все, что стоит пересказывать. Остальное – сентиментальная чепуха.
Все?
Вот именно, говорит он. Подумай сама. Можно убегать от волков, сражаться с волками, ловить их или приручать. К волкам могут бросить тебя или других, и тогда волки съедят их вместо тебя. Можно убежать с волчьей стаей. Обернуться волком. Лучше всего – вожаком. Ни одна приличная история не обходится без волков.
По-моему, ты не прав, говорит она. По-моему, в истории о том, как ты мне рассказываешь историю про волков, волков нет.
Я бы не ручался, говорит он. Во мне тоже есть волк. Иди сюда.
Подожди. Я хочу тебя кое о чем спросить.
Ну валяй, лениво соглашается он. Его глаза опять закрыты, рука легла ей на живот.
Ты когда-нибудь мне изменяешь?
Изменяешь – какое чудное слово.
Оставь в покое мой лексикон. Изменяешь?
Не больше, чем ты мне. Он замолкает. Я не считаю это изменой.
А чем считаешь? – холодно спрашивает она.
С твоей стороны, рассеянностью. Закрываешь глаза и забываешь, где находишься.
А с твоей?
Скажем так: ты первая среди равных.
А ты действительно ублюдок.
Я просто говорю правду.
Может, не стоило.
Да не взрывайся ты! Я просто дурачусь. Я и пальцем другую женщину тронуть не могу– Меня же вырвет.
Молчание. Она целует его, отодвигается. Говорит осторожно: мне надо уехать. Я должна была тебе сказать. Чтобы ты не ломал голову, куда я делась.
Куда уехать? Зачем?
Первое плавание. Все едут, вся компания. Он говорит, это нельзя пропустить. Говорит, событие века.
Прошла только треть века. Думаю, в нём осталось место для мировой войны. Шампанское при луне вряд ли сравнится с миллионами мертвецов в окопах. Или с эпидемией гриппа, или…
Он имеет в виду светские рауты.
О, простите, мэм. Признаю свою ошибку.
В чем дело? Меня не будет где-то месяц – ну, примерно. Зависит от того, как все сложится.
Он молчит.
Не то чтобы я этого хотела.
Понимаю. Я и не думаю, что ты хочешь. Слишком много перемен блюд и танцев перебор. Девушка совсем вымотается.
Не надо так.
Не учи, как надо! Не становись в очередь – тут уже целая толпа желающих меня исправить. Я чертовски устал. И буду, какой есть.
Прости. Прости. Прости. Прости.
Ненавижу, когда ты унижаешься. Но, клянусь Богом, у тебя здорово получается. Могу спорить, на домашнем фронте у тебя хорошая практика.
Наверное, мне лучше уйти.
Уходи, если хочешь. Он поворачивается к ней спиной. Делай, черт побери, все, что хочешь. Я тебя не держу. И не надо торчать здесь, умолять, хныкать и передо мной лебезить.
Ты не понимаешь. Даже не пытаешься. Ты представить не можешь, каково это. Мне от этого никакой радости.
Правильно.
Мейфэйр, июль 1936 года
В ПОИСКАХ ЭПИТЕТА
ДЖ. ГЕРБЕРТ ХОДЖИНЗ
…Никогда морские просторы не бороздил корабль прекраснее. Плавность и обтекаемость корабля снаружи под стать богатому интерьеру и великолепной отделке внутри – все это вместе делает его поистине чудом комфортабельности, надежности и роскоши. Его можно смело назвать плавучим отелем «Уолдорф-Астория».
Я долго искал подходящий эпитет. Корабль называли удивительным, потрясающим, восхитительным, царственным, величественным, великолепным и превосходным. Все эти определения ему в общем подходят. Но каждое дает лишь частичное представление об этом «величайшем достижении в развитии британского судостроения». «Куин Мэри» невозможно описать: её нужно увидеть, «прочувствовать» и принять участие в той жизни, какую ведут пассажиры.
…Каждый вечер в главной кают-компании, разумеется, танцуют; здесь невозможно представить, что ты в море. Музыка, танцплощадка, элегантно одетые люди – все, как в танцевальных залах крупнейших отелей мира. Здесь можно увидеть самые последние, с иголочки, лондонские и парижские модели. И последние веяния в аксессуарах: очаровательные маленькие сумочки; разнообразные воздушные шали, подчеркивающие цветовое решение вечерних платьев; роскошные меховые накидки и пелерины. Пышные платья из тафты или тюля здесь особенно в почете. Если нужно подчеркнуть изящный силуэт, платью непременно сопутствует элегантный жакет из тафты или набивного атласа. Шифоновые накидки разнообразны и текуче ниспадают с плеч в героической манере. На одной очаровательной молодой женщине с фарфоровым личиком и светлыми волосами была сиреневая шифоновая накидка поверх свободного серого платья. А на высокой блондинке в розовом платье – белая шифоновая накидка, отделанная горностаевыми хвостами.
Слепой убийца: Женщины-персики с Аа'А
Вечером танцы, изящные сверкающие пары на скользком паркете. Вынужденное веселье: сбежать не удается. Повсюду фотовспышки; никогда не знаешь, что именно снимают: раскрываешь газету и вдруг видишь себя – голова запрокинута, и все зубы напоказ.
Утром у неё болят ноги.
Днем она спасается в воспоминаниях – лежит в шезлонге на палубе, прячась за темными очками. Она отказывается от бассейна, серсо, бадминтона, бесконечных бессмысленных игр. Развлечения – это чтобы развлекаться; у неё свои развлечения.
По палубе кругами ходят собаки на поводках. За ними – те, кто их выгуливает, первоклассные специалисты. Она притворяется, что увлечена чтением.