Пролог
Пепел кружился грязными хлопьями и не спешил оседать на землю, в горле ощутимо першило. Ужас заключался в том, что меньше десяти минут назад эти хлопья были живыми людьми, со своими мыслями и надеждами. Родовой замок Шаритов сгорел за секунды, теперь на его месте в воздухе парило серое облако.
Колт в бессильной ярости упал на колени посреди пепелища. Он слишком поздно узнал и не успел, не остановил удара. Пепел – все, что осталось от его семьи и дома. В беззвучном танце серых хлопьев ему мерещились лица отца и матери, сестренка, старая кормилица. Неразличимым эхом слышались их радостные голоса, лай гончей Глеты, цокот лошадиных копыт по булыжникам двора… Смертельный огонь, пущенный из катапульты, не оставил даже камня, превратив в мертвую пыль замок и его обитателей.
Горячая земля под коленями сотрясалась в отзвуках отступающей армии симарцев, и ветер донес до Колта хлопки открывающихся телепортов.
- Будьте вы прокляты, - простонал он сквозь стиснутые зубы и оперся о землю руками, опустив голову.
Он стоял так долго, пока равнодушное солнце не скатилось к горизонту за зеленые холмы. Симарцы давным-давно ушли, наверное, сейчас праздновали окончание похода. Король Симарии, Диглепт, жестоко покарал магов-изменников короны. Колт догадывался, почему на него обрушился гнев короля: Лючия Лаит, вероломная и злопамятная тварь, могла соврать мужу о некоторых запрещенных опытах в родовом замке Шаритов, а тот, будучи советником Диглепта, нашептал королю. Гнездо подлых тварей! Знал бы он, что отвергнутая Лючия способна на предательство – уничтожил бы её прямо тогда, в коридоре дворца! Бесстыжая хотела одновременно жить с богатым и влиятельным мужем, и в то же время крутить роман с придворным магом.
- Сучка, ты дорого заплатишь за смерть моей семьи, клянусь! Ты будешь умирать долго и мучительно, и муженек составит тебе компанию на тот свет!
Колт поднялся на ноги и вытер слезы. Ярость улеглась в его душе, свернулась змеей и приготовилась выжидать своего часа. Месть. Это слово грело заледеневшее сердце, иссушало беззвучные слезы на щеках. Они обвинили светлого мага в черных делах? Что ж, он зря наказан? И его семья погибла зря? Не-е-ет, он займется тем, за что его причислили к изменникам. Светлого мага Колта Шарита больше нет. Они назвали Колта черным магом, некромантом? Да будет так!
Несколько лет спустя
- Леди Эльвина, отец зовет вас, - с грустью сообщила няня, и я поняла, что это конец.
Отец умирает.
Впрочем, это его естественное состояние, не помню его или мать не умирающими.
Давным-давно их проклял очень сильный некромант, и сколько не пытались избавиться от проклятия, ничего не получалось. Когда-то отец был советником короля, важным человеком в Симарии, а моя мать считалась первой красавицей (после королевы, разумеется). Это было очень давно, до моего рождения. Их прокляли, когда мне было года три, не больше. Из-за постоянных мучений, болей и приступов слабости, родители мало обращали на меня внимания, предоставив заниматься мной няне и слугам.
Я росла проказливым и непослушным ребенком, сейчас, вспоминая некоторые свои выходки, стыжусь себя. Однажды по моей вине погиб человек: тайком подрезала жилы на воротах стойла самого буйного коня в конюшне, и тот затоптал бедного конюха. Я сидела на балках под крышей конюшни и поначалу хохотала над мечущимся под копытами, а потом вдруг поняла, ЧТО наделала, и заорала. Сбежались слуги, но конюху ничем нельзя было помочь.
Когда заплаканную меня привели к отцу в кабинет (а тогда отец еще мог сидеть), он очень разозлился, долго кричал, до крови из горла. Мать потом сказала, той ночью он чуть не умер. Родители решили заняться моим воспитанием: отослали в закрытую школу для девочек. И забыли о дочери.
«Обитель роз» славилась умением усмирять и воспитывать. С помощью розог, и строгого поста. Благодаря им, фигуры воспитанниц всегда оставались подтянутыми и стройными, даже в мешковатой форме. Воспитанницы обители считались в аристократическом обществе лучшими женами: красивыми, тихими и покорными.
Мне нечего вспомнить о тех десяти годах, пролетевших за высокими стенами школы. Все они слились в один долгий и беспросветный день: темная келья, длинные выскобленные столы столовой, класс с черной грифельной доской, розги, замоченные в кадке около учительского стола. Я не завела подруг, впрочем, как и врагов. Девочки, учившиеся со мной, происходили в основном из обедневших аристократических семей. Я считалась среди них самой знатной, а потому белой вороной, изгоем. Нет, они не подшучивали надо мной, но и не звали в свой круг общения. Что мне оставалось? Выплакав слезы по бедным родителям, по несчастной себе, я смирилась и окунулась в учебу. Книги, занятия, конспекты, библиотека… Изредка, после посылок из дома, вышивка и вязание, пока не кончатся нитки и ткани.
Позже няня показала внушительный сундук в маминой гардеробной, доверху наполненный моим даже нераспакованным рукоделием. Десять лет…
И каждый год, каждый день слышать от других, что твои родители умирают. Поневоле станешь равнодушно относиться к таким вещам.
Мать умерла, не дожив дня до моего совершеннолетия. Слуги, посланные за мной, очень спешили, и половина милых сердцу вещей так и осталась в обители. Несмотря на первые заморозки, добрались до замка Лаитов довольно быстро, не иначе домоправитель выделил магические подковы для лошадей.
Конечно, никто и не вспомнил о дне моего рождения. Не поздравил, не подарил подарка… Я и не надеялась.
И вот через три дня после похорон матери за ней отправляется отец. Лекари облегченно разводят руками, кажется, им самим надоела бесполезная пятнадцатилетняя война с проклятьем.
- Леди Эльвина, где же вы? – Няня повторно заглянула в комнату, вырвав меня из оцепенения.
- Иду, - я поспешно поднялась и поспешила в спальню отца, придав лицу скорбное выражение.
В спальне, как и всегда, царил полумрак. Тусклый свет настенных светильников освещал восковое лицо мужчины, являющегося моим отцом. Почему я говорю подобные неуважительные слова в адрес родителей? Горько признаваться, но они были и навсегда остались чужими и далекими людьми, от которых я не получила и капли душевного тепла. В те редкие минуты, когда болезнь отступала, отец с матерью предпочитали ругаться и выяснять, кто виноват в проклятии больше: он или она. Пожалуй, их крики и вопли – одно из самых ярких воспоминаний моего детства о семье.
Бывший советник короля выглядел жалко. Скелет, обтянутый кожей. Запах тления, витавший в воздухе, напоминал о фамильном склепе, куда уже отнесли тело той, что считалась моей матерью.
- Ближе, - прохрипел полутруп, вращая белками запавших глаз.
Содрогнувшись от отвращения, склонилась над отцом. Кроме меня в спальне находился лекарь Сипарк и нотариус Соражес. Остальные лекари и маги разъехались еще после похорон матери.
- Я советник Диглепта, - вновь раздался его хрип, - должность наследственная. Во время болезни меня заменяет безродный Робер, ты выйдешь за него, дашь свою фамилию и родишь наследника мужского пола в течение пяти лет, чтобы сохранить наш род при короле…
Дар речи вернулся ко мне не сразу. Потрясенная, склонялась над лицом отца и замечала очертания его черепа, тонкие вздувшиеся вены на шее. Он не может заставить меня! Я совершеннолетняя!
- Отец, не понимаю…
- Тупая безмозглая девка! – Неожиданно громко вскричал полутруп, и сразу же испустил дух.
За моей спиной послышался вздох облегчения. Сипарк подошел к телу, пощупал пульс и констатировал смерть. Нотариус приложил к губам покойного магическое свидетельство, заверив слова лекаря.
- Господин Соражес, мой отец видимо был не в себе…
- Нет, леди Эльвина, вот документы, ознакомьтесь.
Соражес протянул незапечатанный конверт. В нем оказалось два листа стандартного магического договора, с соответствующей гербовой печатью отца и неизвестного мне Робера. По этому документу я должна была выйти замуж за Нейта Робера и выполнить условия отца, или добровольно заточить себя в башне Отверженных.
