Основателю психоанализа импонировало желание русского писателя заглянуть по ту сторону сознания личности, обнажить внутренний мир индивида, обычно тщательно скрываемый от других людей. Достоевский пытался раскрыть тайну человека и с этой целью в своих произведениях стремился докопаться до самого дна души, используя различные приемы проникновения в существующие драмы и коллизии, особенно разыгрывающиеся в критических ситуациях, на грани безумия и помешательства, пылкой любви и яростной ненависти, жизни и смерти. Фрейд с не меньшим увлечением посвятил свою жизнь изучению тайников человеческой психики. И тот и другой рассматривали человека как существо, наделенное не только высшими, благородными помыслами, но и низменными желаниями, неудержимыми страстями, выворачивающими наизнанку расхожее представление о доброй природе человека.
Достоевский и Фрейд уделяли важное значение сновидениям. Интересно отметить, что в их понимании внутренней логики образования сновидений наблюдались поразительные сходства. И тот и другой считали, что в основе любого сновидения лежит какое-то желание человека. Так, в рассказе «Сон смешного человека» Достоевский писал: «Сны, как известно, чрезвычайно странная вещь: одно представляется с ужасающей ясностью, с ювелирски мелочной отделкой подробностей, а через другое перескакиваешь, как бы не замечая вовсе, например через пространство и время. Сны, кажется, стремит не рассудок, а желание, не голова, а сердце, а между тем какие хитрейшие вещи проделывал иногда мой рассудок во сне». Эту же мысль, по сути дела, повторил и основатель психоанализа, с той лишь разницей, что он привнес некоторую конкретизацию в характер желания человека, которому снится сон. Отмечая, что одни сновидения могут быть совершенно прозрачными, ясными для понимания, в то время как другие – нелепыми, абсурдными на первый взгляд, в работе «Толкование сновидений» Фрейд подчеркнул, что по своей сути сновидение представляет собою скрытое осуществление подавленного, вытесненного желания.
Интервал между высказываниями Достоевского о сне, который вызывается желанием, и Фрейда о сновидении как реализации некоего желания человека составляет 23 года. Но речь идет не о заимствовании основателем психоанализа идей, ранее выраженных русским писателем. Нет каких-либо сведений о том, что Фрейд был знаком с творчеством Достоевского до написания им работы «Толкование сновидений». Поэтому речь может идти об удивительном совпадении в трактовке происхождения снов, что само по себе весьма примечательно. И в этом плане нет ничего удивительного в том, что, ознакомившись с творчеством Достоевского, Фрейд впоследствии неоднократно обращался к наследию русского писателя. Он усматривал в нем образное подтверждение ряда своих психоаналитических идей или черпал из него новые идеи, используемые им при подготовке работ, написанных в конце 20-х годов и в более поздний период своей теоретической деятельности.
Сравнительный анализ работ Достоевского и Фрейда показывает, что в ряде случаев основатель психоанализа действительно использовал идеи русского писателя. Речь идет о контекстуальном совпадении, свидетельствующем о том, что Фрейду импонировали многие идеи Достоевского, и некоторые из них он воспроизвел в своих работах.
Фрейд высоко оценивал роман Достоевского «Братья Карамазовы» и содержащуюся в нем поэму о Великом Инквизиторе. Затронутые в этой поэме проблемы соотношения между свободой и рабством, Богом и человеком, грехом и искуплением неоднократно привлекали к себе внимание различных мыслителей. Применительно к освещаемым вопросам о влиянии Достоевского на Фрейда важно обратить внимание на то, что некоторые размышления, содержащиеся в поэме о Великом Инквизиторе, нашли свое отражение в работе основателя психоанализа «Будущее одной иллюзии» (1927).
В легенде о Великом Инквизиторе девяностолетний старец говорит Богу о том, что люди с охотой подчинятся воле служителей церкви, будут гордиться своим смирением перед ними, а последние разрешат им грешить. Сходные мысли звучат и у Фрейда при рассмотрении им религиозных верований и роли священников в отпущении грехов простым смертным. Так, говоря об усвоении религиозных предписаний человеком, он обратил внимание на то, что, наблюдая за религиозным послушанием, священники всегда шли навстречу людям, позволяя им грешить.
Если учесть, что Фрейд трудился в одно и то же время над своими работами «Достоевский и отцеубийство» и «Будущность одной иллюзии», то вряд ли покажется удивительным сходство между некоторыми высказываниями русского писателя и основоположника психоанализа. Время написания работы «Достоевский и отцеубийство» приходится на начало 1927 года. Время написания книги «Будущность одной иллюзии» – промежуток между весной и осенью того же года. Другое дело, что, начав работу над «Достоевским и отцеубийством», Фрейду пришлось приостановить ее на несколько месяцев, в результате чего публикация данной работы задержалась и она вышла в свет после книги «Будущность одной иллюзии».
Сравнительный анализ работ Фрейда и Достоевского свидетельствует также о том, что основателю психоанализа настолько понравились некоторые высказывания и эпитеты русского писателя, что он охотно взял их на вооружение и использовал в своих трудах. В частности, Фрейду импонировала характеристика Достоевским психологии как «палки о двух концах», вложенная в уста героев романов русского писателя «Преступление и наказание» и «Братья Карамазовы». Фрейд не просто воспринял это образное сравнение, но и использовал его в исследовании «Достоевский и отцеубийство», в статье, посвященной анализу одного случая истерии (1931), а также в работе «О женской сексуальности» (1931).
Таким образом, в своих работах Фрейд действительно использовал ряд идей, ранее высказанных русским писателем. Это свидетельствует о том, что, во-первых, Фрейд были близки по духу многие размышления Достоевского о человеке, мотивах его поведения, преступлении и наказании, вине и раскаянии, а во-вторых, он был не прочь заимствовать некоторые из них, находя их верными, художественно привлекательными, способствующими лучшему пониманию человеческой души. Его не могли не привлечь мастерски описанные Достоевским сюжеты, образно демонстрирующие силу бессознательных влечений человека, не доходящих до его сознания и вызывающих раздвоенность, расщепленность личности, а также бурное проявление чувств, стирающих грань между гением и злодейством, мудростью и глупостью, прозорливостью и идиотизмом, здоровьем и болезнью. Как никому другому, ему были близки размышления Достоевского о разрушении целостности ощущений человека и его восприятия мира, которое производит «нервозная, измученная и раздвоившаяся природа людей нашего времени» («Бесы»).
Фрейд не только опирался на художественную литературу в качестве иллюстративного материала к своей исследовательской и терапевтической деятельности, но и черпал в ней вдохновляющие его сюжеты, образы и мысли, способствующие формированию тех или иных психоаналитических идей и концепций. Художественная литература была для него той необходимой, важной и неотъемлемой частью его жизни, которая питала его воображение, расширяла рамки привычных представлений о драмах и треволнениях человека, давала пищу для глубоких размышлений над людскими страстями и служила мощным импульсом для осуществления исследовательской и терапевтической деятельности.
Выдвижение Фрейдом психоаналитических идей и концепций осуществлялось на основе осмысления и переосмысления того материала, который он черпал из различных источников, включая медицинский, философский, литературный и самоанализ. Рассмотрение этих источников дает возможность понять всю сложность и неоднозначность исторического процесса, в рамках которого взаимодействие и переплетение личных качеств неординарного человека и воспринятых им из наследия прошлого многообразных знаний могут привести к великим прозрениям и открытиям.
Прежде всего необходимо иметь в виду, что в интеллектуальном развитии Фрейда эти истоки не выступали в качестве самостоятельных, независимых друг от друга составляющих, предопределивших направленность его мышления и становление психоанализа. Взятые сами по себе, порознь и в отдельности друг от друга, они способны дать в руки исследователя необходимые исходные ориентиры для раскрытия истории возникновения психоанализа. Однако их абсолютизация может приводить к таким концептуальным искажениям, в результате которых одни из них считаются первостепенными, наиболее важными и существенными для возникновения психоанализа, а другие – второстепенными, не имеющими принципиального значения и служащими лишь дополнительным материалом для более полного понимания истории развития психоаналитических идей.
