— Мы — домой, — заявила я, поднимаясь со скамейки.

— Мы не договорили.

— Я против, это я тебе уже сказала. И я знаю, как будет дальше, — с этими словами я ушла.

Я покатила коляску ближе к дому. Конфликт не был исчерпан.

Дилан так и не уступил мне. Спустя полтора месяца он окончательно уволился с прошлой работы и вернулся к отцу. Домой он старался приходить не очень поздно, но при этом все вечера просиживал за ноутбуком, купленным специально для работы. Номинально он присутствовал дома, но был непригоден ни для общения, ни для игр с детьми, ни для помощи по хозяйству.

Даже Полина, для которой Дилан хотел стать хорошим отцом, лишилась внимания с его стороны.

Поднять отцовскую фирму с колен оказалось делом принципа, и Дилан с горящими глазами принялся сдвигать горы.

Снова начались бесконечные звонки Седого, в общем, всё, чего я опасалась. И меня это здорово бесило. Период нашего сближения завершился, теперь мы общались почти как чужие люди.

Больше никто не обнимал меня по ночам, не тёрся колючей щетиной о мою кожу, не баловал сладостями, не ходил с нами гулять. Дети лишились отцовского воспитания, и даже Максим, только-только нашедший общий язык с Диланом, снова стал считать его чужим.

Наша семья стала похожей на растрескавшийся по всей поверхности глиняный черепок: с виду целый, но слегка надави — и рассыплется. При попытках поговорить и прийти к компромиссу мне совали в руки деньги, предлагали купить себе и детям что-нибудь, лишь бы я отстала и не разводила истерику.

Стоило ли мне поддаваться слабости и пускать Дилана в свою жизнь? В этот раз я старалась быть образцовой женой и матерью, избегала опасных ситуаций, а итог оказался плачевным: мы были несчастливы друг с другом. Прежнего Дилана я потеряла, а тот, что жил с нами, являлся бледной копией отца с главной целью в жизни — поднять свою строительную империю до новых высот.

Какой бы сильной я ни была, в моменты, когда мне удавалось побыть одной, я самозабвенно ревела. Мне больше некуда было девать негативные эмоции. Максим замечал и мои опухшие глаза, и подавленное состояние, и наше с Диланом избегание друг друга.

Сын, как я и ожидала, встал на мою сторону и при случае заявил об этом отцу, после чего тот вызверился и стал бывать дома ещё реже.

«Неужели это конец?» — каждый день задавалась я вопросом. В душе всё ещё теплилась надежда, что Дилан однажды придёт, обнимет, скажет, как же ему плохо без меня, и предложит помириться.

Но Дилан был счастлив. Он попал в свою стихию и забыл о нас.

Иногда мне казалось, что Дилан начал потихоньку отдаляться с тех пор как перестал принимать транквилизаторы, блокирующие агрессию. Он утверждал, что отлично контролирует свои эмоции и приводил неоспоримый аргумент: «Я же не распускаю руки». Но порой его слова и поведение пугали меня, словно это внутренний зверь временами пробивался через человеческую оболочку.

Мой муж был одновременно тем и не тем. И вроде бы я должна была радоваться тому, что он наконец-то нашёл своё место в жизни, но как-то было тоскливо на душе. Мне ведь обещали, что у нас будет крепкая семья, где все решения принимаются вместе, где оба родителя заботятся о детях…

Обещания — самая лживая вещь на свете.

Я с сожалением понимала, что, если бы можно было переиграть, то на свадьбе сестры я ни за что не купилась бы на уговоры Дилана. Мы бы не переспали, не родилась бы Полина. Мы с Максимом жили бы вдвоём на мою скромную зарплату.

Нет-нет, свою дочь я люблю, просто мой жизненный ресурс исчерпался, и я не знала, смогу ли дать Полине столько любви, сколько ей требуется. Чем же ребёнок заслужил таких бестолковых родителей?

Ошибочный или нет, но выбор уже был сделан. На слабости типа «лечь и умереть» у меня не было права. Всё своё свободное время я посвящала детям, снова задвинула в дальний угол личные хотелки. Пару раз в месяц мы ездили в деревню, причём уже не с Диланом, а с Сашкой и Светой.

Осенью я воплотила в жизнь свою идею о превращении в волка перед Полиной. Как я и ожидала, Полина приняла меня за собаку и стала щипать за шею и гладить. Я пыталась также научить её замечать меня: превращалась то в волка, то в человека, то застывала в пограничном состоянии. Как только я становилась похожей на человека, взгляд Полины потухал, и она снова забывала о том, что рядом с ней кто-то есть.

Мы встречались с Егором, полдня провели у него дома, пока Полина не устала и не начала капризничать.

С тех пор как узнал о появлении на свет будущей невесты, Егор возмужал. Он словно обрёл цель в жизни и твёрдую почву под ногами. А мне нравилось просто наблюдать за тем, что он делает, как говорит. Хороший парень, надёжный, хозяйственный и без заскоков. И Полину он обожал, хоть она и не замечала его, как всех остальных.

Той же осенью я обошла всевозможных врачей в надежде, что хоть кто-то сможет дать ответы на вопросы относительно состояния Полины. Я нарочно не упоминала, что я тоже врач, и услышала очень много страшных вещей. Нам прописали такие препараты, которые я не рискнула бы назначить даже взрослому человеку. Мне также предложили отправить Полину в интернат для детей с отклонениями, на что я дала резкий отказ.

Отечественная медицина не знала, как помочь такому особенному ребёнку, как Полина, поэтому я выискивала в интернете разные методики развития, виды массажа и прочие полезности.

Первая попытка Дилана пойти на сближение произошла зимой, в начале декабря. Я уже не ждала от мужа никаких нежностей или ласковых слов, но он сумел меня удивить.

— Диана? — он сел рядом. — Вспомни, как мы жили раньше. Я очень рад, что весь тот кошмар кончился. Сейчас у нас всё хорошо. Давай не будем драматизировать, — он поцеловал меня в плечо. — Мне не хватает тебя.

Я почувствовала волнение внизу живота, но сдержалась и не стала показывать своего возбуждения. И вроде бы надо было поднять наружу все наши проблемы, чтобы решить их, но я настолько истосковалась по мужской ласке, что готова была прямо сейчас раздеться и отдаться ему.

Дилан, словно почувствовав отклик, обнял меня и прислонил к себе.

— Иди ко мне. Давай больше не будем злиться друг на друга? М?

— Я постараюсь, — задвинув подальше обиды, кивнула я. — Сейчас уложу детей…

— Хорошо, я жду тебя.

Полина уснула сама, так что мне осталось только укрыть её одеялом. Я отняла у Максима компьютер, пожелала доброй ночи и вернулась к себе.

— Теперь нам никто не помешает, — прошептал Дилан, когда я легла в постель, и начал стягивать моё бельё.

— Я уже забыла, как это… — сыронизировала над собой я.

— Тс-с-с… — и Дилан поцеловал меня.

Его пальцы заскользили от моего подбородка всё ниже и ниже, пока не остановились на бедре. От прикосновений по коже пробежали мурашки, спина прогнулась. Наше дыхание стало глубоким и шумным, сквозь поцелуи прорывались нетерпеливые возбуждённые стоны. Дилан нарочно медлил, распаляя моё желание слиться воедино.

Мы занимались любовью, как в старые времена, почти до утра, до полного изнеможения. По всему телу гудела кровь, в глазах мелькали белёсые точки. Я раскрепостилась и решила применить все навыки, какие у меня были, и превратилась в ураган.

Постель измялась, одеяло и подушки свалились на пол, простынь намокла. За три месяца воздержания во мне накопилось столько сексуальной энергии, что хотелось кричать. Эх, если бы не дети в соседней комнате…

Когда я встала с постели, то с непривычки еле удержалась на ногах, всё тело дрожало от переутомления.

— Я завтра, наверное, не встану… — сказал Дилан. По его голосу я поняла, что он улыбается.

— Надо почаще тебя насиловать, — само собой вырвалось у меня.

— То есть это было изнасилование? — нарочито удивлённым тоном спросил он.

— Ой, извини, это я уже брежу. Всё, давай спать.

Он придвинулся ко мне и поцеловал в губы.

— Люблю тебя.

— И я тебя, — немного помедлив, ответила я. — Доброй ночи.

— Доброй ночи. Я скинул с себя сегодня лет десять…