Поспорили же мы немного позже. Я сказал, что получив, письменные подтверждения наших полномочий, первым делом заскочу на автозаправочную станцию, чтобы побеседовать с Гилбертом Хейтом. Вульф же сказал, что нет, мол, Хейт подождет. Я начал упрямиться, делая упор на то, что, помимо всего прочего, хотел бы посмотреть на его физиономию, когда он увидит мои новые документы.

– Нет, – отрезал Вульф. – Чтобы разоблачить его алиби, нужно доказать, что лгут свидетели, подтверждающие его, а это может подождать.

– Я хочу сказать Хейту, что у меня есть к нему пара вопросов, а потом спрошу, предпочтет ли он ответить сразу или пройти со мной в контору прокурора, чтобы ответить там. Да, именно так я и сделаю.

– Нет.

– А я говорю – да!

Столкновение. Наши взоры скрестились. Мой дружелюбный взгляд выражал позицию равноправного компаньона, сознающего свою правоту и понимающего, что спорить бесполезно. А вот глаза Вульфа превратились в едва различимые щелочки. Он сомкнул их, испустил два тяжелых вздоха, потом раскрыл глаза до нормального уровня.

– Сегодня восьмое августа, – произнес он. – Четверг.

– Совершенно верно.

– Твой отпуск закончился в среду, тридцать первого июля. Как ты знаешь, я захватил чековую книжку с собой. Выпиши чек на свое жалованье за полторы недели, которые истекают в воскресенье, а затем выписывай чек еженедельно, как обычно.

Я приподнял одну бровь, что меня частенько выручает, поскольку Вульф так не умеет. Нужно взвесить «за» и «против»: я знал местный народец и местные обычаи, а Вульф – нет; отпуск за свой счет я взял по собственному желанию, а не по предварительной договоренности с Вульфом. «За»: приезд сюда Вульфа, чтобы побыстрее вернуть меня в Нью-Йорк, также состоялся по его собственной инициативе, а не по договоренности со мной; если для него две тысячи долларов – пустяки, то для меня такая сумма небезразлична; наконец, напряжение, вызванное необходимостью вспоминать о том, чтобы говорить «пожалуйста», оказалось явно непосильным для Вульфа и портило его манеру выражаться. В итоге доводам «за» потребовалось около минуты, чтобы взять верх. Я набросал цифры на листке бумаге, который выдрал из блокнота. 600 долларов за вычетом федерального подоходного налога (153 доллара 75 центов), подоходного налога штата Ню-Йорк (33 доллара) и социального страхования (23 доллара 88 центов) потом достал из ящика стола чековую книжку, выписал на имя Арчи Гудвина чек на сумму 389 долларов 37 центов и передал книжку Вульфу вместе с ручкой. Вульф молча подмахнул чек.

– О'кей, – сказал я. – Каковы указания? Что вы считаете более важным, чем допрос Гилберта Хейта?

– Не знаю. – Вульф встал. – Пора спать. Завтра решим.

А назавтра, в пятницу, погода внезапно испортилась. Обычно здесь, на восточных отрогах Скалистых гор, солнце летом жарит вовсю. За весь июль не набралось и трех дней, когда, седлая лошадей, мы подумывали о том, не прихватить ли с собой пончо. А вот именно в эту пятницу ни с того ни с сего зарядил дождь. Он лил не переставая – и когда я встал поутру, и когда поехал в Тимбербург, и когда вернулся, опоздав к обеду, и в пять часов, когда я отправился в Лейм-Хорс за «Вестником округа Монро». Я не обвиняю Вульфа в бездействии. Наши полномочия, отпечатанные на фирменном бланке прокуратуры и подписанные самим Джессапом, выглядели и впрямь впечатляюще, но я согласился с Вульфом, когда тот предложил дождаться выхода «Вестника» с сенсационными новостями.

Ужинали мы на кухне, поскольку дождь лил как из ведра и на террасе было холодно и сыро. Экземпляр «Вестника», привезенный мной для Лили, лежал на полке – должно быть, Лили подумала, что Мими тоже не помешает узнать о новом статусе двоих гостей. Остальные уже прочитали газету; когда мы с Вульфом вошли, Диана оторвалась от тарелки и одарила нас таким взглядом, словно видела нас впервые, а Уэйд сказал:

– Поздравляю! Я и не знал, что вы такие знаменитости. Когда начнется потеха?

Я ответил, что только после ужина, поскольку у нас не принято обсуждать деловые проблемы за едой. Мы с Вульфом решили, что пока не станем рассказывать Лили о моем звонке Солу. Вряд ли ей пришлось бы по душе, что мы копаемся в прошлом ее гостей; а если Сол убедится, что оба они в порядке, то Лили никогда и не узнает о нашей затее. Я и сам испытывал неловкость, передавая Диане соль или спрашивая Уэйда, как продвигается работа. Вульфу, должно быть, тоже было не по себе. Тем не менее, пока мы уплетали телячью ногу, зеленую лимскую фасоль, хлеб выпечки миссис Барнес, помидоры, черничный пирог и кофе с мороженым, мне доставляло удовольствие наблюдать за тем, как Диана решает проблему, менять ли свое поведение с нами. Что касается Уэйда, то он решил сразу. Для него мы попрежнему оставались собратьями-гостями, с которыми можно было вести беседы о бейсболе (со мной) или о структурной лингвистике (с Вульфом).

В дождливую погоду не сыскать лучшего занятия, чем провести вечер возле приятно потрескивающего камина. Вся орда отправилась туда пить кофе, а мы с Вульфом уединились в его комнате, чтобы обсудить планы на завтрашний день. Однако вместо того, чтобы плюхнуться в кресло, Вульф остался на ногах и спросил меня:

– У мистера Фарнэма есть телефон?

Я ответил, что да.

– Он прочитал «Вестник»?

– Наверное.

– Позвони ему. Скажи, что мы хотим приехать и поговорить с ним и всеми остальными.

– Утром?

– Сейчас.

Я едва не сморозил глупость. Мои губы уже раскрылись, чтобы произнести слова: «Там же дождь», – но я вовремя сдержался. Люди удивительно быстро ко всему привыкают. Не счесть, сколько раз Вульф отказывался посылать меня по всяким поручениям только из-за того, что шел дождь или снег. А уж его самого выманить из дома в плохую погоду могло только что-то исключительное, например, возможность приобрести новый вид орхидеи. Видимо, теперь случай был еще исключительнее – Вульф стремился как можно быстрее вернуться домой, – поэтому я, ни слова не говоря, протопал по коридору до гостиной, вошел, прошагал к столу, на котором стоял телефон, снял трубку и набрал номер. Четыре гудка, потом мужской голос сказал:

– Алло.

– Билл? Арчи Гудвин.

– О, привет. Я прослышал, что вы заимели полицейские бляхи.

– Не совсем. Пока только удостоверения. Вы, судя по всему, прочитали «Вестник»?

– Еще бы. Надо же: и вы, и Ниро Вульф! Теперь только пух и перья полетят, да?

– Надеюсь. Мы с мистером Вульфом хотели бы заскочить к вам и побеседовать с вами, вашими работниками и постояльцами… если вам удобно. И особенно с Сэмом Пикоком. Скоротаем дождливый вечер.

– Почему «особенно с Сэмом Пикоком»?

– Потому что человек, нашедший тело, всегда заслуживает особого внимания. Но и остальные нас интересуют… в особенности те, кто больше знал Броделла. Хорошо?

– Конечно, почему нет? Мистер Дюбуа как раз сказал, что мечтал познакомиться с Вульфом. Приезжайте.

Он положил трубку. Лили, Диана и Уэйд сидели возле камина, уставившись в телевизор. Я спросил Лили, можно ли нам воспользоваться ее машиной, чтобы съездить к Фарнэму, и она ответила, что да, мол, конечно, и не стала задавать лишних вопросов. Тогда я отправился в свою комнату, чтобы взять пончо.

Мне никогда прежде не доводилось видеть Вульфа в непромокаемой накидке с капюшоном, а у Лили все пончо были ярко-красного цвета. И все – одного размера, так что Вульф с превеликим трудом натянул одно из них на свою необъятную тушу. Зрелище вышло – обхохочешься. Представляете: ярко-красная накидка в сочетании с его мрачной физиономией? Она оставалась мрачной и тогда, когда мы, добравшись до ранчо Фарнэма, вылезли из машины и пошлепали по лужам к дому, светя себе под ноги фонариками. Добравшись до входа, я постучал. Дверь нам открыл сам Уильям Т. Фарнэм.

Поздоровавшись за руку с Фарнэмом, Вульф отдал ему пончо, а потом выступил во всем блеске. Он вообще обожает показуху, но в данном случае убил сразу двух зайцев: произвел впечатление на зрителей и избежал необходимости обмениваться с ними рукопожатиями. Помимо Фарнэма, в гостиной было еще шестеро: трое мужчин и одна женщина сидели за карточным столиком у камина и еще двое мужчин стояли рядом с ними и разговаривали. Вульф прогромыхал в гостиную, остановился шагах в четырех от карточного столика и сказал: