На бронетранспортёры и бойцов спецназа торговец и его сопровождающие реагировали, как и многие здешние аборигены — открыв от удивления рот, и сделав большие и круглые глаза. Правда, едущим мимо дружинникам не задали никаких любопытных вопросов, предпочтя тихонько шушукаться друг с другом. Когда БТРы прокатились мимо встреченного обоза, я ради интереса обернулся назад, и наблюдал забавную сцену.
Князь подъехал к купцу вплотную, и, не слезая с лошади, с минуту-другую общался с торговцем. После чего тронул своего коня, вливаясь в колонну едущих по трое ратников. Купец же, со смурным видом постояв на месте секунд двадцать, не медля, развил бурную деятельность, принявшись строить и подгонять своих возничих и охранников. До меня донеслись обрывки его эмоциональных восклицаний, чем-то напомнившие пешеходно-сексуальную маршрутизацию нашего времени. К гадалке не ходи — услышав из уст Остея про ордынский поход, торговец сразу же взялся кромсать по живому свои коммерческие и прочие планы.
— То московитский купец, из Коломны путь держит, — немного позднее подтвердил мои догадки всезнающий сотник Владимир. — Как Олександр Андреевич дурные вести о татарах промолвил, тот сразу же озаботился. Семья у него на Москве имеется.
После форсирования водной преграды и встречи с московским торговцем мы ещё какое-то время ехали по лесу, пока дорога не вывела колонну к очередной деревеньке. Можно сказать, к целому посёлку со стоящей чуть поодаль, у берёзовой рощицы, усадьбой местного боярина. Здесь, ещё на лесной опушке нас встретили вездесущие мальчишки, первыми оповестившие окрестное население о появлении пары стальных чудес света. Как и в предыдущий раз, дружинники князя практически не общались с крестьянами, ограничиваясь стандартными по местным меркам приветствиями и вопросами. Сам Остей к этому времени переместился в авангард отряда, оставив сотника Владимира рядом с нашей бронетехникой.
Сопровождаемая десятками любопытных взглядов мужиков и баб, колонна прошла через всю деревеньку, и на восточной околице нас встретило самое главное здешнее начальство — чернобородый боярин собственной персоной, на лошади, с шестью конными же ратниками в роли сопровождения. Князь подъехал к чернобородому, кивнул тому в ответ на учтивое приветствие, и завёл какие-то речи. Задумчиво поглаживая окладистую бороду, здешний хозяин слегка посторонился со своей охраной, пропуская передовую сотню «литовских» дружинников. Сразу же следом за авангардом тащился наш «триста первый» БТР, вызвавший острейший интерес со стороны боярина. Я прекрасно видел, как чернобородый буквально пожирает глазами восьмиколёсную стальную повозку, с подозрением косясь на Остея.
— …Ещё по весне Дмитрий Иванович про ордынцев разговор вёл, — до меня донеслась часть беседы двух облачённых реальной здешней властью лиц. — Называл Тохтамыша добрым другом и ратным союзником. Ежели татары не верны данному слову стали, да нашему князю про то не ведомо, то на Москве прольётся большая руда.
— Отправлены гонцы на Москву к Дмитрию Ивановичу, ты об том, Мстислав Никитич, можешь не кручиниться, — повертев головой, ответил «литовец». — Тебе же, боярину, надобно собственных воев исполчить, да смердов по лесам попрятать.
— А коли не придут татары, не нагрянет Орда, кто ж жито молотить станет? — взгляд боярина впёрся в невозмутимое лицо капитана Вонга. — Опять же, ратников напоить да накормить надобно, а как без жита?
— Вижу, что не веришь ты мне, Мстислав Никитич, а зря, — покачал головой князь. — Не стану я сотнику отца своего лживую весть молвить.
— Бывшему сотнику твоего батюшки, княже, — нахмурился чернобородый. — Не про то говорю, что не верю, а про иное…
В общем, мне стало примерно ясно, что за беседа идёт между Остеем и боярином. Князь сообщил собеседнику о предстоящем нашествии Тохтамыша, а тот ведёт себя, как мужик в известной русской пословице. Вот она, третья беда нашего народа, после дураков и дорог — то мы перестрахуемся, где не надо, то мы такой пофигизм разведём, что хоть стой, хоть падай. А потом, ёшкин кот, удивляемся циничной предусмотрительности и коварству «цивилизованных» врагов. Мол, обманули нас, наивных младенцев, а мы — и знать ничего не знали. Да ещё церковь проповеди поёт: подставь другую щёку, если тебя по первой стукнули. А надо не рожу под удар подставлять, а самим бить первым. По методу дядьки Фишера — бей первым, бей сильно, бей до конца. Как гордящуюся американскими памперсами грузинскую армию в две тысячи восьмом, как японскую Квантунскую армию в сорок пятом. Иначе у нас всегда будут Порт-Артур, Цусима, да оборона Севастополя первая. Как гласит другая хорошая пословица: паровозы следует плющить, пока они ещё чайники.
Оставляя продолжающих неспешную беседу боярина и князя позади, колонна потянулась через большое поле, на котором тут и там были разбросаны многочисленные скирды сена. Это поле, местами пересечённое небольшими оврагами и зарослями кустарника, тянулось километра на три в длину, не меньше. Чуть впереди и правее, метрах в пятистах от дороги, трудились десятка два крестьян, убирая, скорее всего, рожь. Наше появление лишь на какой-то момент отвлекло их от работы, но, как мне показалось, нисколько не заинтересовало.
— Володимир, а скажи мне, кто этот чернобородый боярин? — я потихоньку подъехал к сотнику, и занялся сбором оперативной информации.
— То боярин Мстислав Никитич будет, сотник Андрея Ольгердовича, отца Олександра Андреевича, — внимательно взглянув на меня, ответил «литовец». — Поранили его татары на Непрядве, сильно поранили, до сих пор едва ходит. Благо, что хоть живой остался.
Что же, исчерпывающая информация. Старый сотник, повидавший виды, вряд ли сразу поверит кому-нибудь на слово, даже сыну своего бывшего сюзерена. Сначала послушает, разузнает, откуда у новостей растут ноги. Тем более что татары вовсе не стоят на его пороге, не засели в соседнем лесу, не придут завтра-послезавтра. Хотя, кто его знает, вдруг первые ордынские разъезды объявятся в этих краях уже через пару дней. История — штука не всегда надёжная, точность её относительна, это вам не математика.
Погрузившись в собственные мысли — старею, наверное — даже не заметил, как нас нагнал князь со своим личным десятком приближённых. Остей лихо промчался почти вдоль всей колонны, осадив жеребца возле «триста первой» машины, и ухватил одного из обозников за шиворот. Выслушав князя, мужик — а это был старший над головной упряжкой, Кондрат — замахал руками, привлекая внимание своих подчинённых.
— Стой! Останавливай! Исидор, тормози жеребца! — густым басом закричал Кондрат. — Выпрягайте лошадей, братия, пошевеливайтесь!
— Бояре, давний друг отца моего, сотник Мстислав Никитич дал мне верёвок пеньковых, сколько смог, — объясняя незапланированную остановку, произнёс князь. — Посему мы сейчас соорудим упряжи заново, дабы они столь часто не рвались.
— Добро, княже, — высунувшись из люка, ответил наш командир. — Мы поможем обозникам в меру наших возможностей.
Сказано — сделано. Объединив усилия с обозниками, офицеры один за другим выпрягали четвероногих помощников из хитроумного переплетения ремней и дерева. Пока этим занимались, со стороны деревни прикатила телега, нагруженная несколькими бухтами пеньковых канатов. Не корабельных, конечно, но на вид солидных и крепких. В общем, потратив пару часов на сооружение новой упряжи, мы нисколько в дальнейшем об этом не пожалели. Разрывы хлипких хомутов и прочего раз и навсегда прекратились.
Дальше ехали без встреч и приключений, до самого вечера, пока солнце не закатилось за горизонт. Заночевать остановились на берегу небольшого озера, на противоположном берегу которого смутно виднелись с полдюжины изб, и оттуда доносился тревожный собачий лай. Раскинув княжеский шатёр поближе к воде, вокруг бронетранспортёров расположились дружинники, расседлали и обиходили лошадей, выставили дозоры, занялись поздней трапезой. С появлением четвероногого транспорта у некоторых из офицеров слегка прибавилось обязанностей и забот, поэтому я с тремя спецназовцами подсел к костру чуть позднее остальных. Прислушиваясь к всплескам рыбы, игравшей в озере, наскоро перекусили, обменялись дорожными впечатлениями, и отправились отдыхать. Доктор вновь отправился проведать своих пациентов, возвратился спустя полчасика, по его словам, не найдя у раненых никаких признаков осложнений. Мне, если честно, показалось, что некоторые бойцы стали вести себя более задумчиво и отстранённо, чем обычно. Что ни говори, а моральное и физическое напряжение последних дней давало о себе знать.
