С надеждой на то, что ещё не всё потеряно, я осмотрела коридор на предмет наличия кота чёрного кудрявого одна штука, а потом и кухню. Дверь во вторую и последнюю комнату, то есть спальню, была закрыта, на заискивающее кискискание животина не отзывалась, на дурацкое гламурное имечко — тоже. Делать нечего, пришлось идти на балкон — обычный, несовременный, незастеклённый балкон, заваленный всяким хламом. У меня четвёртый этаж, много это или мало для гипотетически рухнувшего на землю кота? И почему я его сразу не закрыла? Людмила меня убьёт и будет совершенно права, между прочим. Взялся за гуж, то есть, за котосодержание, не говори, что не дюж, то есть… Я тяжело выдохнула и выглянула вниз. Размазанного чёрного, точнее, чёрно-красного, прости Господи, пятна под балконом не наблюдалось, уже хорошо. Но всё равно паршиво — для меня, ну, и для Милы, наверное, она уже привязалась к хвостатому, вон, корм ему подобрала, к лотку приучила. А я его раз — и с балкона, тут вон метров двенадцать будет. Казался таким тихим и безобидным, и вот нате вам — стоило минут на десять оставить без присмотра, как кот тут же попытался покончить жизнь самоубийством или сбежать к прежней бродячей жизни.

Хорошо, что Людмила не оставила мне, например, ребёнка или свою банковскую карточку.

Что поделаешь, законный выходной закончен, проклятие проблем, приносимых друзьями, в действии, пора выходить на улицу, обшаривать кусты и опрашивать старушек на лавочках.

Я уже было повернулась, чтобы вернуться в комнату, как вдруг замерла, а полотенце попыталось сползти с груди. Смотреть на меня в принципе было некому, да и зрелище не обещало быть завлекательным, но всё же…

Вцепившись одной рукой в полотенце, другой я безнадёжно поскребла стену, уставившись на совершенно никуда не падавшего чёрного кудрявого кота, мирно сидящего на узких балконных перилах.

Вот только балкон был не мой, а соседский, почти вплотную примыкавший к нашему по какой-то дурацкой прихоти когда-то крепко обкурившихся архитекторов доперестроечных времён. Большинство жителей нашей доисторической хрущёвки свои балконы застеклили, тем самым вложившись в поддержание соседского суверенитета, но моя тётя последние годы была увлечена исключительно хорватским двухметровым красавцем, а соседка баба Валя в принципе не жаловала все эти навороты, мешавшие её старенькой русской спаниелихе Норе обгавкивать редких прохожих. Нора уже год как преставилась, а одинокая и старенькая баба Валя так и не нашла в себе ни сил, ни денег, ни желания заниматься остеклением этого прыща на физиономии доживавшей свой век пятиэтажки.

И теперь кот сидел, точнее, лежал — буханка буханкой — и смотрел на меня, почти великодушно, без вполне понятных ноток превосходства, скорее, с жалостью.

— Ксамурр Людмилович! — постыдно залебезила я. — Кс-кс-кс!

Хотелось запустить в него чем-нибудь тяжёлым и не особо ценным для тёти, например, сгоревшим сто лет назад утюгом, который тётя так и не выбросила… Но моя задача заключалась в возвращении кота без резких звуков и движений, дабы напуганный зверь всё-таки не сверзился вниз. Впрочем, кот избрал эффективную тактику тотального игнора. Я сбегала за кормом, за лотком, за помытой банкой от сметаны, за самой сметаной, поискала — безуспешно — валерианку в аптечке (кроме просроченных таблеток, названиями которых можно было ненароком вызвать демона, там ничего не было), попробовала проложить между балконами чудом найденную, но, к сожалению, слишком короткую доску — всё бесполезно. Кот поджал лапы, обернулся тощим длинным хвостом, моргнул зелёным глазом и впал в нирвану.

— Ах, ты… — я неинтеллигентно выругалась, переоделась в футболку и джинсы, схватила телефон и отправилась к бабе Вале в соседний подъезд, искренне надеясь на то, что гадский котяра меня дождётся, что баба Валя окажется дома, что больше никогда и никому не придёт в голову считать меня человеком, который сможет присмотреть за дебильным питомцем. — Ах, ты!

Глава 3.

В соседний подъезд я попала не сразу — домофон не работал. Насколько я помнила из более чем двухмесячной давности случайной улично-дворовой беседы, ни телефон, ни домофон одинокая престарелая соседка не оплачивала принципиально: «И приходить ко мне некому, и звонить тоже, пусть платют те, к кому ходют и кому звонют!». К моему великому сожалению, по этой же причине соседке нельзя было позвонить. Нервно поглядывая на балкон — отсюда кот казался маленьким чёрным облачком — дождалась-таки степенно выходящего из подъезда старичка с мопсом, поднялась на четвёртый этаж, мысленно сочувствуя пожилой женщине — ступеньки были высокие, неудобные, местами щербатые, сам подъезд — прокуренный, грязный и тёмный, с мутными, будто бы задымлёнными стёклами, лампочки на лестничных клетках реагировали на движение, угрюмо, неохотно вспыхивали и гасли. Когда я добралась до нужного мне пролёта, то даже слегка запыхалась — точно, скоро обзаведусь панкреатитом и коллекцией мемов про раннюю старость. Почему-то теперь мне показалась, что баба Валя поднимается не в пример бодрее меня. Я безнадёжно понажимала потёртую кнопочку звонка и прислушалась — шаркающих шагов бабы Вали не было слышно. На лавочке у подъезда её тоже нет, логично предположить, что женщина в поликлинике или в магазине. Скорее даже второе — все-таки сегодня суббота, выходной день, как-никак. К врачам старушка относилась с подлинным пиететом, так что вряд ли рискнула бы тревожить своих кумиров в выходной день, несмотря на то, что у представителей самой благородной профессии их не бывает в принципе.

Одна маленькая деталь — если глаза меня не подводят, балкон был открыт. Уйти и оставить балкон открытым было чем-то из ряда вон выходящим, это я ещё по своей бабушке помнила, пусть даже лето и жара, пусть даже четвёртый этаж, пусть даже «красть у меня нечего».

А вдруг с ней что-то случилось? И мистически чёрный кот почувствовал эманации смерти из соседней квартиры, и…

Тьфу-тьфу-тьфу, не буду я об этом думать, всё нормально, всё в порядке, подумаешь — не открывает человек дверь субботним летним днём, что теперь, сразу самое плохое предполагать? Всё будет в порядке, всё будет в порядке, — твердила я самой себе, а рука уже тянулась к узкой и острой дверной ручке. «Отпечатки пальцев останутся!»

Я разозлилась и, ни на что не рассчитывая, сердито дёрнула ручку. А дверь взяла да и открылась.

В квартире было темно, тихо и — холодно.

Я обернулась, огляделась — три других двери на лестничной клетке были заперты, в подъезде царила полная тишина. Никого. И правильно — самый конец июня, суббота, день, время дач и выгула детей в парках и торговых центрах, что за удовольствие сидеть дома?

— Баба Валя? — позвала я, голос будто тонул в смутных очертаниях прихожей — заваленной несезонной одеждой вешалки, свисающей с потолка люстры, почти что раритетного трюмо с низкими деревянными тумбами и раскрывающегося книжкой высокого овального зеркала. На тумбе лежал кнопочный проводной телефон, а рядом — старенький кожаный собачий ошейник, отчего моё сердце вдруг болезненно сжалось.

«Быстро забирай чёртова кота, по сторонам не смотри, ну же, давай, одна нога здесь, другая там», — шепнул, видимо, тот самый рогатый невидимый советник, сидящий у каждого на левом плече. Тот самый, слушать которого не надо ни при каких обстоятельствах, но чей голос так чарующе-убедителен, попадает прямиком внутривенно в душу, а потом ты недоумённо бьёшься головой о стену, не понимая, в каком таком бреду творил то, что творил? Если верить тем же неутомимым мемосоздателям, на правом плече должен сидеть белокрылый представитель противоположной, разумной и здравой, точки зрения, но у меня он свалился с плеча где-то ещё в раннем детстве, или охрип, короче, голоса того, кто посоветовал бы мне плюнуть на кота и ни в коем случае не заходить в чужую открытую квартиру, слышно не было от слова «совсем».

— Баба Валя? Это Камилла из второго подъезда. Вы дома?

Тишина. На всякий случай я ещё покискискала, без особой надежды ожидая, что кот услышит мой голос и выйдет сам — ничего подобного. Ксамурр Людмилович и я были слишком мало знакомы для такого акта высочайшего доверия.