— Кто еще при этом присутствовал? Фредди Корбин там был?

— Нет. Только актеры и подсобные рабочие.

— Когда вы уходили, они все еще были там?

— Да.

— Но они ушли из театра раньше Мишель — так?

— Да, она отправилась на примерку. Она минут на пятнадцать-двадцать нужна была художнице по костюмам.

— Итак, все остальные в половине седьмого ушли на обед...

— Мне кажется, Эшли так рассчитывал. Да, я уверен, что он сказал «половина седьмого».

— И в театре остались только Мишель и художница по костюмам.

— Ну, там должен был оставаться еще Тори.

— Тори?

— Наш охранник. Он стоит на служебном входе.

— Его так зовут? Тори?

— Ну, на самом деле его настоящее имя Сальваторе Андруччи. Но он выступал под именем Тори Эндрюс. Вы не помните Тори Эндрюса? Лет двадцать — двадцать пять назад он показывал очень неплохие результаты в среднем весе. Это и есть Тори.

— Не знаете, где я могу его найти?

— В театре. Хотите еще кофе? Я попрошу, чтобы эта чернушка принесла свежего.

— Спасибо, нет, — отказался Карелла. — С меня хватит.

— Тогда позвольте, я отыщу эти расчеты. Если, конечно, они вам все еще нужны.

— Они мне все еще нужны, — подтвердил Карелла.

Джиллиан Пек жила в верхней части города, в солидном доме со швейцаром. Швейцар позвонил по домофону и сообщил о госте. Клинг услышал, как женский голос произнес с британским акцентом:

— Да, пожалуйста, пусть он поднимется.

Женщине, открывшей дверь, на вид было сорок с небольшим. Это была хрупкая брюнетка с буйной гривой волос, одетая в зеленую тунику из шелка и парчи, расклешенные пижамные брюки и зеленые тапочки с золотой отделкой. Она прямо с порога сообщила Клингу, что на полдень у нее назначена встреча — а уже было десять минут двенадцатого, — и потому она надеется, что детектив будет краток. Клинг пообещал постараться.

Хозяйка провела его в гостиную. По стенам ее были развешаны в рамочках рисунки костюмов, которых, похоже, хватило бы на сотню разных пьес, — но Джиллиан заявила, что они относятся всего лишь к десяти постановкам.

— Моей любимой работой была «Двенадцатая ночь», я ее делала для Марвина. — Хозяйка лучезарно улыбнулась и провела Клинга мимо серии эскизов, на которых были изображены люди в ярких нарядах. В углу каждого эскиза карандашом было написано имя персонажа: сэр Тоби Белч. Сэр Эндрю Агвичек. Мальволио. Оливия. Виола...

— Мне нравятся имена, которые он им дал, — кивнула в сторону своих творений художница. — Вы знаете полное название этой пьесы?

— Нет, — сказал Клинг.

— Шекспир назвал ее «Двенадцатая ночь, или Что угодно». Я восприняла это как намек на костюмы. Я решила, что взгляд должен беспрепятственно проникать повсюду.

— Думаю, вам это удалось, — проронил Клинг.

— Да, вполне, — согласилась Джиллиан, изучая рисунок. — Ну да ладно, — сказала она, внезапно повернувшись и подойдя к мягкому уголку, состоявшему из дивана, обтянутого красным бархатом, и двух кресел по бокам, обтянутых черным. Женщина уселась в одно из черных кресел — возможно, потому, что ей не хотелось слишком уж напоминать новогоднюю елку — зеленый наряд на красном фоне. Клингу стало любопытно, делает ли она наряды и для себя тоже.

— Не хотите присесть? — спросила Джиллиан, указав на софу.

Клинг сел.

Хозяйка посмотрела на часы.

— Я по поводу мисс Кассиди, — начал детектив.

— Ох, бедное дитя! — воскликнула Джиллиан.

— Насколько я понимаю, вы были вместе с ней вчера вечером. Как раз перед тем, как она подверглась нападению.

— Да. Мы примеряли один из ее костюмов.

— А сколько их у нее?

— Она трижды переодевается по ходу пьесы. Это был костюм для первого действия. Белый наряд — он создает ощущение невинности, девственности. Предполагается, что она приходит в театр совсем юной девушкой. Вы знакомы с пьесой?

— На самом деле нет.

— Дрянь редкостная, — сказала Джиллиан. — Если уж начистоту, Марвин должен благодарить Бога за это нападение — такая реклама!

— Я уверен, что он и вправду его благодарит, — согласился Клинг.

Хозяйка посмотрела на детектива и хмыкнула.

— Ну, я бы не удивилась. В общем, в пьесе три действия и, соответственно, три наряда. Один девичий — белый, второй — серый, когда она, так сказать, теряет невинность (полная чушь, на самом деле) и красный наряд для третьего действия, после того, как она подверглась нападению — Бог его знает, что это должно означать. И кто ее ранил, тоже, кстати, непонятно. Вот вам случай, когда жизнь подражает искусству, не так ли?

— Полагаю, что так.

— Вы кого-нибудь подозреваете?

— Пока что нет.

— Жизнь точь-в-точь следует за искусством, — сказала Джиллиан. — В пьесе так и остается неизвестным, кто ее ранил.

— Ну, мы ведем расследование.

— Но ведь это означает, что человек, который ранил Мишель, все еще неизвестен, разве нет? И он может так и остаться неизвестным. И это не будет таким уж нетипичным случаем для нашего города, ведь так?

— Увы, да, — согласился Клинг.

— Это я не в обиду.

— Где происходила примерка, мисс Пек?

— У Мишель в уборной.

— Во сколько она началась?

— В половине седьмого, может, в тридцать пять минут.

— И сколько она продлилась?

— О, не больше десяти минут.

— То есть до без двадцати семь?

— Я бы сказала — до без четверти.

— И что потом?

— Что вы имеете в виду?

— Что вы делали после примерки?

— Ну, мы ушли.

— Из театра?

— Нет, из уборной.

— Вы ушли вместе?

— Нет. Я отправилась в костюмерную, чтобы повесить наряд на место, а Мишель пошла в туалет.

— Вы еще видели ее тем вечером?

— Да, перед выходом из театра.

— И где вы ее видели?

— Рядом со служебным выходом на стене висит телефон-автомат. Когда я выходила из театра, Мишель там стояла.

— Она с кем-нибудь разговаривала?

— Нет. В тот момент она просто набирала номер.

— Во сколько это было?

— Э-э... где-то без десяти семь.

— И что было потом?

— Я попрощалась с Тори и вышла.

— Кто такой Тори?

— Наш охранник.

— А где он находился?

— Сидел у выхода. Он всегда там сидит. Там его стул.

— Далеко от телефона?

— Не то пять, не то шесть футов. Точнее не скажу.

— Видели ли вы кого-либо в переулке, когда вышли из театра?

— Ни единой души.

— Когда Мишель вышла, вас уже не было в переулке, так?

— Да, так.

— То есть вы не видели, как она выходила?

— Нет, не видела.

— И, конечно же, вы не видели, кто ее ранил?

— Совершенно верно.

— Куда вы отправились, выйдя из театра?

— На встречу с одним моим другом.

— Где она происходила?

— В городе, в ресторане. Я прямо у театра поймала такси.

— Во сколько это было?

— Без пяти семь.

— Вы помните точное время?

— Да, я как раз посмотрела на часы. Мы с моим другом должны были встретиться в четверть восьмого, и я смотрела, не опаздываю ли я. До этого ресторана довольно далеко добираться.

— Что это за ресторан, мисс Пек?

— «Да Луиджи», на Мерси-стрит.

— Ну и как, вы опоздали?

— Нет, я добралась одновременно с Дороти.

Клинг посмотрел на Джиллиан.

— Все, точка, — сказала она.

Тори Эндрюс, он же Сальваторе Андруччи, внимательно изучил жетон Кареллы, потом еще раз проверил его удостоверение и только после этого спросил:

— Вы по поводу Мишель?

— Да.

— Я думал, что вы уже поймали эту сволочь.

— Мы ведем расследование.

— Надеюсь, меня вы не подозреваете? — хмыкнул Тори. Во рту у него недоставало нескольких зубов.

В мистере Эндрюсе было примерно пять футов десять дюймов роста, и весил он около двухсот сорока фунтов. Теперь он уже вряд ли смог бы выступать в среднем весе. Его левый глаз был частично закрыт старым шрамом, а нос свернут набок, и поэтому его голос был похож на голоса забияк, подравшихся по пьяной лавочке, с которыми Карелле приходилось время от времени иметь дело. Но в живых зеленых глазах Тори Эндрюса светился несомненный ум, и Карелла понадеялся, что мистер Эндрюс ушел с ринга до того, как ему вышибли мозги.