Он провел гостя в библиотеку – пожалуй, самое приятное место для ожиданий. Комната была удобно обставлена старинной мебелью. Обитые кожей кресла были потерты на подлокотниках, а выцветшие ковры сохранили первоначальные краски лишь там, где их не касалась нога человека. Весело горел огонь в камине, а на полках стояли сотни книг, и любую из них Уильям мог взять и заглянуть, если б захотел, но он был слишком нетерпелив, чтобы интересоваться книгами и тем более читать их. Он ходил по ковру от стены к стене, через каждые семь шагов поворачивая обратно.

Так Монк прождал десять минут, пока наконец не открылась дверь и не вошла Эстер. На ней было темно-синее платье, которое очень ей шло, и она не казалась такой усталой, какой он ее запомнил в их последнюю встречу. Наоборот, женщина выглядела чудесно – легкий румянец, блестящие красивые волосы… Почему это вызвало у него такое раздражение? Разве ее не тревожит то, что Рэтбоун на грани катастрофы? Неужели она так глупа, что не понимает ее размеров?

– Похоже, у тебя свободный день и ты куда-то собралась? – неожиданно спросил детектив.

Эстер окинула взглядом его отлично сшитый костюм, безукоризненно подобранный галстук и дорогую обувь.

– Как приятно, что ты вернулся и что ты жив и здоров, – улыбаясь, сказала она. – Как в Венеции? И в Фельцбурге? Ведь ты там был, не так ли?

Уильям проигнорировал ее вопрос. Мисс Лэттерли прекрасно знала, где он был.

– Если твой пациент выздоровел, что ты делаешь здесь? – вместо ответа спросил ее Монк; в его голосе звучал вызов.

– Ему лучше, – очень серьезно ответила Эстер, прямо глядя в глаза Монку. – Но мой пациент не выздоровел. Нужно время, чтобы привыкнуть к тому, что ты больше никогда не сможешь ходить. Иногда это бывает очень тяжело. Если ты сам не способен понять трудности человека, парализованного от пояса до кончиков пальцев ног, я не стану объяснять тебе, что он чувствует. Перестань демонстрировать свой дурной характер и лучше расскажи, удалось ли тебе узнать что-либо, что сможет помочь Оливеру.

Это было похоже на пощечину, неожиданную и причиняющую боль, и как бы напомнило детективу, что Эстер соприкасалась с самыми горестными реальностями жизни, пока он был в отъезде. Она была свидетелем того, как у молодого человека в одночасье были отняты многие годы активной жизни и все надежды. Но хуже всего Монк чувствовал себя оттого, что, видя на ее лице надежду и зная ее доверие к нему, он был бессилен помочь Рэтбоуну. Эстер ждала от него вестей, которых у него не было.

– Гизела не убивала Фридриха, – тихо произнес он. – Она не могла этого сделать физически, а кроме того, у нее сейчас было еще меньше причин, чем когда-либо, сделать это. Я ничем не могу помочь Рэтбоуну. – Уильям произнес это охрипшим от гнева голосом.

В эту минуту он ненавидел Оливера за его незащищенность, за то, что он глупо поставил себя в такое положение, и за то, что возложил все надежды на Монка, который должен выручить его. Злился он и на Эстер за то, что та ждет от него невозможного, и за то, что так беспокоится о Рэтбоуне. Все это было написано на ее лице – бесконечная способность переживать и все вынести.

Мисс Лэттерли была потрясена. Прошло несколько секунд, пока она снова не обрела дар речи.

– Это действительно был… несчастный случай? – Женщина тряхнула головой, словно хотела прийти в себя, прогнать досаду или раздражение, однако ее лицо было полно тревоги, а в глазах застыл испуг. – Разве уже ничем нельзя помочь Оливеру? Найти хоть какое-то оправдание поступку графини? Если она верит в это… должны же у нее быть какие-то причины! Я хочу сказать… – Эстер сбилась и умолкла.

– Конечно, у нее была причина, – нетерпеливо прервал ее гость. – Но не та, которая могла бы помочь ей на суде. Скорее, это давняя ревность, от которой она не смогла избавиться и о которой не способна забыть. Выбрав момент, когда ее противница была наиболее уязвимой, Зора решила свести с нею счеты. Вот тебе и причина, хотя и отвратительная и глупая.

Кровь прилила к лицу медсестры.

– Ты хочешь сказать, что причиной смерти Фридриха был несчастный случай и что это все, что тебе удалось узнать? Для этого тебе понадобилось три недели времени и поездка в две страны? Я полагаю, дорогу туда и обратно тебе оплатила Зора?

– Конечно, я воспользовался ее деньгами, – резко отозвался Уильям. – Я поехал в Европу ради ее дела и мог там узнать лишь то, что можно было узнать, как это бывает и с тобой, Эстер! Разве тебе удается вылечить всех твоих пациентов? – Он невольно повысил голос от гнева и обиды. – Ты возвращаешь деньги, когда пациент умирает? Что ж, отдай свой гонорар родителям этого юноши, который, как ты сказала, никогда уже не сможет ходить!

– Это глупо! – раздраженно воскликнула мисс Лэттерли и отвернулась. – Если тебе больше нечего сказать, то лучше уходи! – Она снова повернулась лицом к сыщику и тут же спохватилась: – Нет! – Женщина сделала глубокий вдох и, понизив голос, сказала: – Нет, пожалуйста, не надо уходить! Не важно, что мы думаем друг о друге. Мы будем ссориться потом. Сейчас нам нужно думать только об Оливере. Если он ни с чем явится на слушания в суде и не сможет защитить Зору, или хотя бы объяснить ее поступок, или найти ему оправдание, его репутация и карьера будут погублены. Не знаю, видел ли ты последние газеты – думаю, что нет, – но они решительно на стороне Гизелы, а Зору изображают как порочную особу, которая не только намеренно оклеветала невинную и убитую горем женщину, но и посягнула на все, чем дорожит общество.

Задевая широкими юбками за стулья, Эстер подошла ближе к детективу.

– Некоторые газеты намекают на ее бурную жизнь, зарубежных любовников и прочие грехи, о которых предпочитают не говорить открыто, давая простор читательскому воображению.

Монк подумал, что и ему не мешало бы поинтересоваться этими делами, но он почему-то этого не сделал. В этом процессе сыщику казался главным его политический аспект. Он понимал, что будет много всяких домыслов о Зоре, о ее личной жизни и о мотивах выдвинутого ею обвинения. Но ревность – это всегда первое, что в таких случаях приходит в голову широкой публике.

Он хотел было сказать об этом Эстер, но, увидев на ее лице боль и прочтя робкую надежду в ее глазах, неожиданно почувствовал, что разделяет ее тревогу как свою собственную. Ведь все, что происходило, не имело отношения к ее жизни, однако она так глубоко и сильно сопереживала другим людям… Все ее помыслы были направлены на борьбу против несправедливости, а если возникала другая опасность, заботой мисс Лэттерли было уберечь от нее Рэтбоуна.

– Существует довольно серьезное основание считать, что Фридрих был убит, – неохотно признался Монк. – Но убила его не бедняжка Гизела, а кто-то из его политических противников. – И, не удержавшись, он добавил: – Возможно, это был брат герцогини.

Эстер болезненно поморщилась, но отступать не собиралась.

– А мы можем доказать, что принц был убит? – быстро спросила она. Местоимение «мы» девушка употребила так, будто была коллегой Уильяма в этом следствии. – Это бы очень помогло. В конце концов, можно было бы доказать, что Зора ошиблась лишь в том, кто был убийцей, но не в том, что такое преступление было совершено. Лишь выдвинув подобное обвинение, она смогла привлечь всеобщее внимание. – Голос медсестры становился все громче. – Если б она молчала, никто не узнал бы о том, что принца убили. И это была бы ужасная несправедливость и ошибка.

Видя ее волнение и чувствуя, как это задевает его, детектив не стал сдерживаться в выражениях.

– Неужели ты думаешь, что в Фельцбурге предпочтут версию об убийстве члена королевской семьи, возможно, даже совершенного с ведома самой герцогини? – спросил он с горечью. – Если ты воображаешь, что кто-то будет благодарен Зоре за эту правду, то ты гораздо глупее, чем я думал!

Эстер была раздавлена тяжестью его аргументов, но быстро оправилась.

– Кое-кто из соотечественников Зоры, безусловно, не поблагодарит ее, – тихо промолвила она. – Но найдутся и такие, кто скажет ей спасибо. Суд присяжных состоит из англичан, а мы все еще считаем убийство самым тяжким преступлением, особенно если жертвой становится покалеченный и больной человек. К тому же нас восхищает смелость. Нам может не понравиться то, что скажет Зора, но мы поймем, чего ей стоило выдвинуть такое обвинение, и проникнемся к ней уважением. – Девушка смотрела на сыщика в упор, словно ждала возражений.