Так вот ты какая, половинка моя…

— Поцелуй меня, — прошептала я, скользя по коже ладошками за спину, и припадая к нему всем телом.

Потом подняла глаза и обмерла. У него опять были глаза зверя. Он медленно сжал в своей лапище мою руку, которую ласкал, и неимоверная боль обрушилась на меня. Мои пальцы словно дробились под его сжатием, и я застонала, заплакала от этой боли, уткнулась ему плечо, целуя обнаженную кожу. Я не вырывалась — я делила с ним мою боль, прижимаясь к нему всем телом, впечатываясь в его тело своим.

— Что… что ты делаешь? — наконец глухо произнес он.

— Я тебя, кажется, люблю, — беспомощно сказала я сквозь слезы.

Ворон яростно посмотрел на меня и непроизвольно усилил нажим, и мы оба вскрикнули от синхронной пронзившей боли.

— Перестань, ты сломаешь себе и мне руку, — выдохнула я.

— Что ты делаешь? — закричал он.

— Я тебя люблю, — преодолевая боль сказала я, — и ты меня тоже. А любящие делят все пополам, и боль тоже.

— Ты врешь! — перекосился он. — Я — тебя — не — люблю!!!

Я промолчала, лишь вскрикнув от новой острой вспышки боли.

— Вот видишь…

И тиски на моей ладошке разжались. Ворон нежно — нежно коснулся пальчиков губами, слегка дуя на них.

— Что еще делят? — требовательно спросил он, ненавидяще глядя на меня. — Говори сразу, чтобы я знал. Счет в банке, квартиру, что ты еще со мной делить собралась???

— Все…

— А ты разве не знаешь, что я смертник? — издевательски сказал он. — Детка, если так, то через две недельки ты умрешь, вместе со мной!

— Это очевидно, — устало сказала я.

Ворон внимательно посмотрел и внезапно распахнул дверь.

— Разделишь мой дом?

— Конечно, — сквозь слезы кивнула я. — Я буду твоей гостьей сегодня.

— А навсегда никто и не зовет.

— Где у тебя кухня? — Я сделала вид что не расслышала и храбро шагнула через порог его квартиры.

— Пойдем, я тебе покажу, — он взял меня за руку и отвел на кухню.

Я оглядела большую и светлую кухню, села за стол и попросила:

— Свари мне кофе. В джезве. Умеешь?

— Леди, — поднял он бровь. — Это вообще единственное, что я умею готовить.

— Только мне слабенький, светло — коричневый и соли пару крупинок, — предупредила я.

— Извращенка, — покачал головой Ворон, и принялся за дело.

А я сидела, положив локти на холодную мраморную столешницу и рассматривала его. На него было приятно смотреть, странно что я раньше этого не замечала. Он был высокий — даже выше меня, по виду — старше меня лет на семь — восемь, а еще у него был потрясающий профиль — четкий, очень красиво выписанный. С такого профили надо было чеканить древние монеты. Мои уголовники по большей части красотой не блистали, но Ворона можно было спокойно снимать в рекламе Мальборо. Черные густые волосы сзади были коротко подстрижены, спереди падали до бровей. Единственно что его портило — прядь седых волос в челке. На виске я углядела белый шрамик, выделявшийся на загорелой коже, и меня это почему — то умилило. А еще я вспоминала, как он обнаженный лежал у меня в комнате. Я хотела вернуть тот момент, сидела на Вороновой кухне в двух метрах от него и жалела о той бездарно проведенной ночи. Уж теперь бы я не растерялась, я бы поцеловала каждый кусочек невыразимо притягательной смуглой кожи, я бы вырвала стон из этого самоуверенного безупречного тела, и проснулась бы на его плече наутро, в кольце его рук. Неосознанно я потянулась к своей руке и коснулась губами кожи, там, где касались ее губы Ворона.

— Мария? — тихо позвал он.

И я встрепенулась. Неверяще посмотрела свою руку. Что со мной?? Он привороженный !! Он не мог, просто не мог всколыхнуть во мне весь этот эротический бред. Но тем не менее…

— Ты хотела о чем — то поговорить?

— Да, — наконец собралась я с мыслями. — Послушай, меня хотят убить.

— Кто? — автоматически спросил он, помешивая кофе в джезве.

— Ты, — робко призналась я.

Он молча болтал ложечкой, сражаясь с поднимающейся пенкой, минуты шли, а я молилась про себя «Скажи, скажи, что это не ты, и я тебе поверю».

— Бред, — наконец коротко ответил он и разлил кофе по крохотным фарфоровым кружечкам.

— Мне в большую кружку и с молоком, что ты мне наливаешь, коленки мочить, — бесцветно сказала я.

Он мне соврал.

Это было так же очевидно как и то, что меня зовут Магдалиной.

— Ворон, не надо. Я все знаю, у меня сидит связанная ведьма, которой ты меня заказал. — Мой голос был тих и невыразителен. — Я не знаю, почему ты так решил, но я не опасна тебе. Особенно … после сегодняшнего…

Он молча поставил передо мной большую кружку.

— Ворон, — безнадежно позвала я. — Убивший ведьму долго не живет, спроси хоть у кого. Живая — я тебя люблю и все для тебя сделаю. А мертвая — это буду не я, а просто дух. Мстительный дух. И тебя от него никому не уберечь.

«Что ты делаешь? — застонал внутренний голос. — Ты что ему так прямо говоришь что его любишь? С мужчинами так нельзя!»

«Это очевидно», — устало ответила ему я.

Ворон спокойно поглядел мне в глаза, поморщился и попросил:

— Маш, а ты мне насчет Зыряна не можешь погадать? Мне б мыслишки его знать.

Он ставил меня на место. Мое дело — ворожить и колдовать. Все что ему от меня надо — это мой дар. Никаких бессонных ночей, полных обожания и нежности, никаких совместных завтраков. И у меня не будет его сына — темноволосого прехорошенького малыша, которому я буду лучшей на свете матерью. Я бы никогда не ругала малыша с его четким монетным профилем, ни за промоченные ботинки, ни за плохие отметки, непедагогично разбаловала бы его и во всем бы ему потакала. Ничего не будет этого. Никакой долгой — долгой жизни вместе, никакой смерти в один час — что может быть лучше. Никакого «forever together».

— Приходи завтра часиков в три, прогадаем без проблем, — мертвым голосом сказала я. А что мне оставалось делать? Он меня приговорил — непонятно за какие грехи, но приговорил, и не мне было оспаривать его решения.

— Нет, завтра наверно не устроит, вот если б ты сейчас могла, — отказался Ворон.

— Послушай, а как Зырян тебя отпустил? Я думала он тебя в подвале запрет, пока ты ему два миллиона не отдашь.