«Понятно… — Зайцев секунду помолчал. — А как разбились стекла в окне и балконной двери?»

«Сквозняк. Когда открывается входная дверь, я всегда их закрываю. А тут было не до того…»

«И с этим ясно, — мягко произнес Зайцев. — Но на осколках брызги крови. Как они могли появиться, если вас в этот момент не было в комнате?»

Пауза.

«Ну, потом же я пришла! А кровь продолжала идти!»

Судя по голосу, она вполне искренне хотела помочь следователю разобраться в неясных для него вопросах.

«Недавно вы сказали, что зажали рану полотенцем и почти остановили кровь…»

«Да, но она просачивалась, продолжала капать…»

«Все ясно, все ясно…»

Я достаточно хорошо знал Зайцева, чтобы понять, что он намеревается задать неожиданный вопрос.

«А чьи тапочки стояли возле тахты?»

«Ничьи. Их надевают мои гости».

«В этот день у вас были гости?»

«Нет, я же сказала: никого не было».

«Почему же домашние туфли стояли возле тахты, а не в прихожей?»

«Не знаю. Это такая мелочь, на которую не обращаешь внимания. Наверное, переставили во время уборки…»

«И наконец, основной вопрос: кто мог в вас стрелять?»

«Понятия не имею! Скорее всего кто-то ошибся… Или случайность…»

«Враги у вас есть?»

«Нет, что вы! Наоборот — друзей много!»

Короткая пауза.

«И последнее. Почему вы сказали врачу, что звонили в милицию?»

«Я сказала?»

Удивление было ненаигранным.

«Да, вы».

«Ах да, действительно…»

Вспомнила? Что ж, звучит вполне естественно.

"Я же попросила того мужчину вызвать «Скорую» и позвонить в милицию.

Разве он этого не сделал?"

«Вы хотите еще что-нибудь сообщить по существу дела?»

«Нет, больше добавить нечего».

«В таком случае вам предлагается прослушать звукозапись допроса…»

Я выключил магнитофон.

— Ну, что скажешь?

Судя по едва заметной улыбке Зайцева, он был не очень склонен верить показаниям потерпевшей, во всяком случае в отдельных деталях. О том же говорила и схема, по которой он построил допрос.

Но, заново прокручивая в уме фонограмму, я не находил ничего такого, что могло бы насторожить. Отвечала Нежинская совершенно спокойно, ровно, уверенно. Тон, отдельные нотки, интонации — все было искренним, без малейшей напряженности или натянутости, которые всегда сопутствуют лжи.

Разве что паузы в нескольких местах… Но это объяснимо — вспоминала.

Кстати, на наиболее острые вопросы она отвечала без всяких раздумий.

Нет, придраться не к чему. Разве что логические зацепки?

— По-моему, она говорит правду.

— И тебе ничего не показалось странным?

— Показалось. Что она не послала тебя к черту, когда ты выяснял всякую ерунду насчет расположения пятен крови и домашних туфель вместо того, чтобы устанавливать преступника.

Зайцев засмеялся и многозначительно поднял палец:

— Вот то-то и оно. Значит, это не показалось ей ерундой. К тому же она, похоже, совершенно не интересуется перспективами следствия.

— Оба этих обстоятельства могут объясняться очень просто. Воспитанность не позволяет грубить следователю, деликатность — задавать лишние вопросы.

Зайцев как-то странно смотрел на меня.

— Может быть, может быть… Ну, а как тебе человек на лестнице?

Это самое слабое место в ее версии. Притянуто за уши. Слишком часто нам подсовывают таких случайных прохожих, которых невозможно установить и допросить. Но с другой стороны…

— Разве можно полностью исключить случайности?

Зайцев посмотрел на меня с тем же выражением.

— Признайся, тебе хочется ей верить?

— Я стараюсь верить каждому. До тех пор, пока он меня не убедит, что этого делать не следует.

— Брось, Саша! Ты же не интервью даешь для газеты! Мы с тобой профессионалы, постоянно имеем дело с ухищрениями разного рода, обманом, ложью. Это неизбежно сказывается на отношении к тому, что нам рассказывают, появляется критичность восприятия, в общем, ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Без этого мы не смогли бы успешно работать — любой обвел бы вокруг пальца… Но интересный психологический феномен: я поймал себя на том, что мне хочется верить Нежинской! И принимать за правду ее толкование самых сомнительных фактов! Вчера весь вечер ломал голову, пытаясь это объяснить, — не мог… А сегодня вижу, что ты тоже утратил специфику восприятия! Так?

А ведь действительно, Зайцев прав! Что же получается?

— Да, точно… Я тоже склонен ей верить. Даже с этим сомнительным человеком на лестнице…

— Вот видишь!

— Но, может, она действительно говорит правду! Мы это чувствуем и верим ей, несмотря на мелкие неувязки. И тут же удивляемся своей доверчивости. Значит, мы не чрезвычайно доверчивы, а слишком подозрительны. Все становится на свои места, и оснований для беспокойства нет!

— Подожди, Саша, давай без шуток.

Зайцев выглядел озабоченным, и мне стало неловко за свое зубоскальство.

— Противоречий и неточностей в рассказе Нежинской — вагон и маленькая тележка. Я буду раскручивать каждое, невзирая на субъективные ощущения, но сейчас речь даже не об этом. Тебе не кажется, что мы столкнулись с очень странным преступлением?

Следователь выжидающе поднял брови.

— А что в нем, собственно говоря, странного?

— Давай посмотрим. — Зайцев взял ручку и положил перед собой листок бумаги для заметок. — Необычный способ: выстрел с дальней дистанции в окно седьмого этажа из нарезного оружия. Раз!

Он поставил жирную единицу.

— Звука выстрела никто не слышал. Значит, глушитель? Два! Выстрел прицельный, точный, несмотря на расстояние. Скорее всего использовалось специальное прицельное устройство. Три!

— Стоп, стоп, стоп! — перебил я его. — Ты уж совсем расфантазировался! Глушитель, прицел! Это же Гусар придумал! Ну, ему-то простительно…

Мало ли почему не слышали выстрела! Уличный шум, машина проехала, ветер отнес звук — тысяча причин! Да и далеко! А малокалиберка, например, хлопает слабо — Что касается точности, то хороший стрелок и без прицела обойдется!

Зайцев слушал с легкой усмешкой.

— Я говорил с экспертами-баллистами. До крана — девяносто два метра.

Это много. Значит, стреляли из боевого оружия, а не из мелкашки. А в темноте по цели в освещенном окне даже хороший стрелок без специального устройства вряд ли попадет.

— Этак ты договоришься до инфракрасного стереоприцела!

— Не исключено.

Зайцев произнес это настолько серьезно, что мне стало не по себе.

— Далее. Пули у нас нет. Четыре! Стекла по случайному стечению обстоятельств разбиты вдребезги. Пять! Потерпевшая ничего не знает. Шесть!

Мет ни одного очевидца — семь! Неизвестно, кто звонил в «Скорую», — восемь! Противоречия между обстановкой места происшествия и показаниями Нежинской — девять! А мы с тобой склонны ей верить! Десять!

Зайцев намалевал на исчерченном листке огромную десятку и отбросил ручку.

— Не слишком ли много неясностей, стечении обстоятельств и мешающих следствию совпадений? У тебя в практике было хоть одно подобное дело?

Дело, в котором полностью отсутствуют улики, соображения о причинах и мотивах преступления и даже основания для выдвижения обоснованных версий? Лично у меня не было!

Он встал, обошел стол, выглянул в коридор и, плотно захлопнув дверь, подошел к сейфу. Позвенел ключами, с лязгом повернул стальную ручку, вытащил из внутреннего отделения лист бумаги и, вернувшись на место, положил перед собой текстом вниз.

— А Нежинская, между прочим, работает в НИИ проблем передачи информации и, насколько мне известно, в группе, разрабатывающей совершенно новый перспективный метод! Все вместе взятое заставляет проверить вот эту версию.

Он протянул лист:

— Прочти внимательно.

Я читал очень внимательно, потом еще раз и, не удержавшись, покрутил головой:

— Ну, ты придумал!

— Конечно, она совершенно непривычна и кажется невероятной, но полностью охватывает всю совокупность «случайностей». Поэтому игнорировать ее нельзя.