— Зачем это? — как-то растерянно спросила она, увидев яркий шелк и тонкие кружева. Губы ее дрогнули — за все годы, что он ее знал, это было первое неконтролируемое проявление эмоций.

— А зачем дарят? — он опять погладил ее руку. — Чтобы сделать человеку приятное. Нравится?

Она помолчала, ему показалось, для того, чтобы побороть дрожь в голосе.

— Очень красиво, но… Мне даже неудобно…

Она действительно смущена и растрогана, хотя, как обычно, пытается скрыть свои чувства. И ей действительно было неловко. Это омрачало радость Элефантова: ведь от Астахова она принимала более дорогие подарки.

Когда он вышел из ванной, Мария, как обычно, приготовила постель, убрала верхний свет и включила ночник.

— Уже поздно, а я так устала сегодня, — ему показалось, что она смотрит немного виновато. — И чувствую скверно. Голова кружится, поташнивает…

— Значит, давай спать, — не раздумывая, ответил Элефантов. — Просто спать.

Жертвуя радостью, которую ему доставляла близость с Марией, он не испытывал ни малейшего разочарования или досады. Напротив — удовлетворение от того, что может таким образом проявить искренность и чистоту своих чувств.

Предусмотрительная Мария достала два одеяла, и, лежа рядом, они не касались друг друга. Чуть слышно тикал будильник, четко прорисовывалась на полу посредине комнаты тень от рамы. Лунный свет ласкал полированную «стенку», отражался в зеркале, дробился в рюмках и фужерах. Несмотря на усталость, спать не хотелось. Было хорошо, покойно, уютно. Нервотрепка в министерстве, спешка, неурядицы с билетами, ночной полет — совсем недавние события казались страшно далекими и совершенно нереальными. А остальное? Призрачный серебристый свет, зыбкие очертания малознакомой комнаты, блики и полутени, упругость непривычной тахты… Это разве реально? Или всего-навсего чуткий предрассветный полусон, который легко исчезает, оставляя разочарование и огорчение от того, что не сбылось что-то желанное, важное и хорошее, до которого было рукой подать?

— Чем у тебя пахнут волосы? — он ожидал, что ответ убедит в реальности происходящего и все опасения тут же исчезнут.

— Не знаю, — похоже, она не была расположена к разговорам.

— Лесом, — он зарылся в них лицом. — Ты русалка…

— Разве русалки живут в лесу?

— Да, в бездонных таинственных озерах, в самой чащобе.

Он поймал себя на мысли, что болтает чепуху. Аромат, исходящий от Марии, достигался умелым применением дорогой парфюмерии, никакого колдовства тут не было. Но разве это имеет значение?

— Я люблю тебя.

— Успокойся и спи.

— Да я не к тому, — его несколько обидело, что Мария так приземленно истолковала его слова. — Просто я хочу, чтобы ты это знала.

— Спокойной ночи.

— Спокойной.

Всю ночь Элефантов не спал. Он смотрел на тонкий профиль Марии, слушал ее тихое дыхание, поправлял одеяло и думал, что первый раз ночует в чужой квартире, но странно — чувствует себя здесь как дома. Стыдно сказать, но даже лучше, чем дома. И спящая рядом женщина близка и дорога ему, как никто другой. Что же это будет?

За завтраком Мария спросила:

— Почему ты вчера сидел в сторонке и не встречал меня?

Элефантов пожал плечами. Говорить напрямую об унизительной неопределенности своего положения ему не хотелось.

— Я же не знал, с кем ты идешь… Вот и ожидал, как развернутся события.

— А представляешь, если бы мы с тем парнем спокойненько зашли в дом и поднялись ко мне? — пошутила Мария и засмеялась.

Две серии опытов прошли удачно, как говорится, «в цвет». Поскольку визит в министерство дал обнадеживающие результаты, директор выделил Элефантову персональную лаборантку — совсем юную пухленькую Леночку, которая с осознанием важности выполняемой работы производила измерения и чертила на больших листах ватмана красочные графики. Благодаря этим графикам результаты экспериментов приобрели солидную и вполне наглядную форму.

К Сергею вернулась прежняя работоспособность. Он оформил первую главу диссертации, подготовил выступление к предстоящей конференции и написал статью «Биополе человека как носитель информации (Постановка проблемы)».

Внизу он поставил фамилию автора — М. Нежинская.

Мария прочла, размашисто подписалась, поблагодарила.

— Я хочу, чтобы ты начала вникать в проблему. Может, что-то непонятно? Спрашивай, я объясню.

— Честно говоря, я не ухватываю сути. Только общий смысл, и то очень расплывчато.

— Ничего, малыш, это вполне естественно: ты же только начинаешь. Вот, почитай.

Он принес стопку специально подобранных книг. В нужные места уже были вложены закладки, особо важные, ключевые моменты он отчеркнул карандашом. Ни один научный руководитель не опекает так своего ученика. Духовная пища добыта, приготовлена и даже разжевана. Осталось только проглотить. А ведь основная масса непроизводительных затрат времени и сил при научной работе приходится на подбор, анализ литературы, выборку нужного материала. Уж кто-кто, а Элефантов это хорошо знал. И ощущение своей полезности для любимой женщины согревало ему душу.

Нежинская лечилась в пригородном санатории, но часто приезжала. Она предупредила, что будет давать один звонок и класть трубку, это послужит условным сигналом, и когда через несколько минут звонок повторится, у телефона должен находиться Элефантов. А он в разговоре называл ее именем своего товарища, и, таким образом, коллеги не должны были ничего заподозрить. Правда, Спирька каким-то шестым чувством улавливал, в чем дело, вздыхал, хмурился и мрачнел. Но Сергей не обращал на это внимания: все мысли концентрировались на взаимоотношениях с Марией. Наличие общей тайны, казалось, объединяло их, и он даже не задавался вопросом: откуда у Нежинской опыт в ухищрениях по части конспиративных телефонных звонков?

Может быть, оттого, что самый естественный ответ был бы ему неприятен.

Как правило, она назначала свидание, он отвечал нейтральными, ничего не значащими фразами, а в условленное время уходил по выдуманным неотложным делам.

Они встречались у Марии, и встречи эти были кратковременными: она спешила к ребенку, или на очередную процедуру, или куда-то еще, и самое неприятное заключалось в том, что Элефантов в глубине души не верил вполне убедительным и, казалось бы, безупречным во всех отношениях объяснениям. Хотя очень хотел им верить.

Он влюблялся в Нежинскую все сильнее и сильнее. Мельчайшие детали в ее облике, черточки, на которые Сергей не обращал внимания в других женщинах, подчеркивали необыкновенность Марии. Его восхищала изящная прямая фигура, стремительная летящая походка, манера держать голову. Восхищала чистоплотность и аккуратность, даже в сильный дождь она не забрызгивала ноги, не надевала несвежих или чуть примятых вещей. На стельках ее обуви не было следов пота, а кожа ступней была тонкой и гладкой, как пергамент, ни огрублений, ни мозолей, будто она ходила, не касаясь земли.

Он умилялся детской привычке употреблять слова с ласкательным оттенком: дождик, трамвайчик, зубик, полотешко.

Необыкновенная, возвышенная, чудесная — женщина из мечты. Прекрасная Дама. И помыслы она пробуждала соответствующие: чистые, романтичные и возвышенные. Преклонять колени, стремглав поднимать упавшую перчатку, салютовать шпагой, целовать край платья, выполнять прихоти и капризы, драться из-за нее на дуэли. Прекрасной Даме должны были соответствовать окружение и обстановка, и Элефантову хотелось ходить с ней в картинные галереи, театры, на концерты. Вспоминая свое прежнее отношение к ней, вспоминая пыльные неприбранные квартиры и незастеленные диваны, Элефантов содрогался от ужаса и отвращения. Надо же! Он обращался с ней, как со шлюхой! Она не подавала виду, что это ее унижает, но в душе, наверное, сильно переживала. Забыла ли она? Простила ли? Или до сих пор стоят между ними эти проклятые замызганные комнатушки с мышиным запахом и порождают тот холодок, который, он явственно ощущает, иногда проскальзывает в ее отношении?