Такой случай действительно был, они вдвоем съели сваренную Галиной курицу, он испытал неловкость и пожалел, что не выбросил приготовленный дома пакет, а Мария со смехом проехалась по поводу неверных мужей и сомнительных командировок. Значит, она просто скрыла, что ей так же неприятно, как и ему, значит, она тонко чувствует все шероховатости в их отношениях, отсюда и различаемый им холодок.
— И вообще, ты думаешь о моем положении? Что могут говорить обо мне?
Шлюха, принимающая чужого мужа!
Мария вскочила и возбужденно ходила по комнате.
— Но я люблю тебя! Очень люблю! Мне тяжело, я страдаю…
— А может быть, это месть? — Она опять села рядом. — Свыше? — Пальчик указал на потолок.
— Но за что?
— За твое отношение ко мне три года назад! Нет, она не забыла незастеленных диванов, будь они прокляты!
— Но тогда я был совсем другим! — в отчаянии выкрикнул Сергей.
— А сейчас я другая! — отрезала Мария, и фраза причинила ему боль.
Что она хочет этим сказать?
— Но что же делать?
— Да ничего. Пусть все так и остается. Чувства есть, будем встречаться время от времени на час-два…
Ну что ж, получай по заслугам. Бумеранг возвращается. Значит, всего-навсего один из четырех углов.
— Ты хотя бы сняла эту побрякушку, — он схватил ее запястье.
— Не буду! — с упрямой злостью она выдернула руку. — Браслет ни о чем не говорит! По крайней мере, о том, на что ты намекаешь!
Элефантов снова поморщился. Да что она его, дураком считает? Когда мужчина делает женщине такой подарок, все ясно и без намеков. В память о совместной работе или товарищеских отношениях золотые браслеты не дарят.
Зачем же отрицать очевидное? Впрочем, есть бабы, уверяющие, будто в постели с любовником их застали во время невинного отдыха!
Но тут она тяжело вздохнула и, закрыв глаза, начала массировать веки — неприятные мысли ушли бесследно, как вода в песок.
— Я тебя расстроил? Извини… — порыв прошел. Остались только любовь, нежность и непереносимая горечь.
— Да ничего, — судя по тону, она уже успокоилась. — Пойдем, я обещала сходить с Игорьком в кино. Ты выходи первым.
Что интересно: когда он приходил к ней просто так, она не стеснялась уходить вместе. А после близости предпочитала расходиться поодиночке.
Женская логика!
Поджидая ее на трамвайной остановке, Элефантов думал о состоявшемся разговоре. И чувствовал себя виноватым: Мария — прямая и честная женщина, сама не затрагивала щекотливую тему, а он напросился, и она ясно дала ему понять, что он эгоист, думающий только о себе и ни в грош не ставящий интересы женщины, которую будто бы любит.
Она права. Иметь комнатные туфли в ее квартире и жену — в своей может только махровый эгоист. Разойтись с Галиной? Та уже давно не волнует его как женщина, но она прекрасный человек, любит его и совершенно не заслужила такого финала семейной жизни. И потом, Кирилл… Он никогда не поймет, как это его любимый папка будет жить где-то в другом месте, с чужой тетей и каким-то незнакомым мальчиком. И объяснить ничего ему будет невозможно. И как он будет существовать без Кирилла? Но без Марии он тоже не может…
— О чем задумался? — Мария, как всегда, подошла незаметно, почему-то он не мог своевременно увидеть ее, даже если специально поджидал.
— О тебе.
Она никак не отреагировала. И вообще держалась как посторонний человек, как будто не она металась в его объятиях час назад.
Сергей проводил ее до дома матери и смотрел вслед, пока не захлопнулась дверь, ожидая, обернется она или нет. Она не обернулась. Как всегда. Тогда он поехал в аэропорт и вылетел в Москву, в командировку, которая для его жены началась еще вчера вечером.
В самолете он размышлял о разговоре с Марией и грустил, но это была светлая грусть: его возлюбленная — умная и порядочная женщина, она отвечает взаимностью, но более трезво смотрит на жизнь. И она права — от фактов не уйти…
Но эта правота казалась не правильной и несправедливой, мириться с ней было невозможно, но опровергнуть или поколебать невозможно тоже. Оттого и щемила душа и тоска требовала выхода.
Сергей достал ручку и пристроил на колене блокнот.
… Но внезапно проступают слезы россыпью, Глаз твоих заледенеет свет, Больно колешь острыми вопросами, На которые ответа нет.
И не первый я над ними мучаюсь — Это ведь одна из вечных тем:
Гибнут чувства, безнадежно путаясь В паутине жизненных проблем.
Если бы она его не любила… Парадокс, но было бы легче: нет, значит, нет! А так… Вдвое, втрое обидней от злой гримасы судьбы, до боли, до слез жалко себя и ее. Нет, надо что-то делать! Черт возьми, но как же разорвать проклятую паутину?
За иллюминатором поплыл вверх горизонт, сильно накренилось крыло. Самолет заходил на посадку.
Элефантов снова ходил по кабинетам, снова демонстрировал таблицы, расчеты, схемы и графики, доказывал, убеждал, спорил и не соглашался, находил союзников и противников, в общем, варился в котле, избежать которого не может ни один человек, пробивающий новую спорную идею. Но странное дело: все это не затрагивало его как обычно, воспринималось отстранение, словно происходило с кем-то другим. Потому что значимость вопроса, который ему предстояло разрешить, отошла на второй план, оттесненная мыслями о Марии.
После окончания рабочего дня Элефантов не бродил по столице, не ходил в музеи, театры и выставочные залы, отклонял предложения ребят из головного НИИ «сообразить» чего-нибудь, хотя это, несомненно, способствовало бы установлению более тесных контактов, так необходимых человеку в его положении. Он просиживал вечера в отдаленной гостинице и остановившимися глазами смотрел в окно, разрываемый противоречивыми чувствами.
Ему все на свете стало неинтересно. Все. Кроме одного.
До-тошноты грустно в синий вечер, И по телу пробегает дрожь, Я другой, такой, как ты, не встречу, Но и ты меня второго не найдешь.
Втайне, не признаваясь даже себе, он надеялся: стихи сделают то, чего не смогли слова, — переубедят Марию. В конце концов, логически безупречные решения далеко не всегда являются правильными, любовь выше трезвого расчета.
Сергей писал Марии через день, как бы разговаривая с ней, ощущая ее присутствие. Часто рвал исписанные листы и начинал все заново: оказывается, сказанное и написанное здорово различаются между собой, на бумаге слова приобретают иной оттенок и из возвышенных могут стать стыдными и пошлыми.
Понимая, что при нынешних темпах почтовой связи он вряд ли успеет получить ответ, Сергей имел затаенную мысль: может, Мария напишет и, когда не заставшее его в Москве письмо вернется обратно, даст ему прочитать. А может, напишет и сохранит до его приезда…
Когда он вернулся, оказалось, что Мария писем не писала.
— Они бы все равно не дошли.
От ее трезвого тона мысли о написанных и неотправленных письмах показались ему совсем глупыми.
Отсутствовал он немногим более недели, но за это время Мария отдалилась от него еще больше. Иногда оказывалось, что им не о чем говорить, и Сергей, многократно извинившись, рассказывал привезенные анекдоты, большинство из которых совсем не подходили для нежных ушек Прекрасной Дамы. К его удивлению, Марию это ничуть не шокировало, более того, многие она уже откуда-то знала. Пытаясь вернуться к общему делу, Элефантов завел разговор о науке, но выяснилось, что Мария не раскрывала принесенных им книг.
— Знаешь, все некогда: то домашние дела, то с Игорьком надо позаниматься. Да и чувствую себя неважно, головокружения донимают.
Это объяснение тоже не показалось убедительным, тем более что Мария затеяла ремонт и тратила уйму сил и времени, чтобы добыть паркет, импортную плитку, необычную сантехнику.
— Валечка, здравствуй! — радостно говорила она в телефонную трубку, и Сергей удивлялся такой сердечности, ибо Мария всегда была невысокого мнения о соседке, считала ее сплетницей и за глаза пренебрежительно называла Валькой. — Я достала тебе чудесные босоножки. Да, да, шпилька, двенадцать сантиметров. Что-что? Югославские. Да, сто. В общем, принесу, посмотришь. А как там мой вопрос? Сейчас запишу. Как зовут? Молодой?
