Я много раз встречался в своей жизни с несправедливостью, но только теперь узнал высшую, чудовищную несправедливость – твою смерть. Перед нею меркнут, кажутся ничтожными, исчезают все прочие несправедливости (18 февраля).

Твоя смерть меня раздавила. А как же я жил до встречи с тобой? (20 февраля).

Ты умерла для других, но не для меня (25 февраля).

Ты была лучше всех. Но преждевременная смерть забирает лучшую. Нет правды на земле (27 февраля).

Я живу теперь вот с каким настроением: не жить собираюсь, а помирать. Надеюсь, что это пройдет. Я возлагаю надежды на книги. По-видимому, по неразумию моему мне кажется, что я воспряну духом, когда они выйдут. Да, это будет, но недолго, потому что тебя они мне все равно не вернут. Все отступило на второй план. Моя подлинная жизнь – с тобой, в общении с тобой, в воспоминаниях о тебе, в жалости к тебе. Эта жизнь загоняет меня в эпикуровскую атараксию – полное безразличие к внешнему миру (1 марта).

Изданием оставшихся книг я облегчу свою душу, но не уменьшу свое горе. Точнее надо говорить – наше горе. А твое горе неизмеримо больше моего. Это разрывает мое сердце на клочки (3 марта).

Л.Н. Толстой говорил о плодотворности страдания. А вот сейчас я думаю, что он не умел страдать о родных. Отсюда его умиленное состояние после смерти Маши, а раньше – Ванечки. Он никогда не был способен на такие страдания, которые испытывал Ф.И. Тютчев о Е.А. Денисьевой. Не потому ли ты недолюбливала Л.Н. Толстого? Ты считала несправедливым его отношение к Софье Андреевне (12 марта).

У меня, Лариса, сегодня праздник: я получил свою седьмую книгу, изданную в Москве, – «Методы лингвистического анализа». Она писалась легко, но по почте шла из Москвы целых три недели. Habent sua fata libelli. Я ее начал писать в больнице, на Синюшке, в 2009 г. Лежал весь июль с пневмонией. Ты вытащила меня с того света дорогим лекарством – avelox (будь здоров, лох). Ты вытащила меня из могилы во второй раз. Первый раз – в 2006-м. От инфаркта. Ты привезла мне на такси aqualize – за 20 тысяч рублей. Больше меня с того света вынимать некому. Лето 2009 было твоим предпоследним летом. Красивая, молодая, энергичная, ты каждый день ходила ко мне в гости, приносила вкусненькое. Я вспоминаю теперь об этом как о великом счастье, навсегда ушедшем в прошлое (22 марта).

Я теперь засыпаю поздно, а встаю рано. Ночь – самое мучительное время. Как ни пытаюсь заснуть пораньше, ничего не выходит. Думаю о тебе. Сегодня ночью вспомнил, с каким воодушевлением ты спрашивала зав. отделением гастроэнтерологии о диете перед выпиской из больницы. В своем выздоровлении ты не сомневалась. Как тебя радовали продукты, которые тебе можно было есть! Теперь я вспоминаю об этом с болью. Эта беседа состоялась в конце июля, а 8 сентября ты умерла (25 марта).

Приближается вечер – приближается мое горе. Днем я его разгоняю работой. Вечером из-за усталости я не могу работать (27 марта).

Смотрю на твои последние фото и вижу, что твои грустные глаза смотрят как бы внутрь себя, а не вовне (2 апреля).

Почему мое горе обостряется при смене сезона? Пришла зима – худо, пришла весна – еще хуже. Потому что и зима пришла, и весна пришла, а тебя нет. Ты их не увидела и на балкон не выйдешь, чтобы подышать теплым воздухом (3 апреля).

Сущность человека (человечность) состоит в творчестве и созидании. Ты была человечной – творцом и созидателем нашей семьи. Вот почему жить с тобой было так радостно (6 апреля).

Волны боли – от противоестественности твоего физического исчезновения из нашего дома (9 апреля).

Ты – лучшее, что было в моей жизни. Ты и книги (15 апреля).

Я как жил с тобой, так и буду жить с тобой до конца своих дней (17 апреля).

Каждую минуту я ощущаю твое присутствие в доме. Время от времени я слышу твой голос. То иронический, то одобрительный, то поучающий, то веселый. Но всегда с болью я чувствую твое страдание. Ты верила, что не умрешь. Смерть недоступна сознанию (24 апреля).

Ф.И. Тютчев писал своей Леле стихи, а я, видишь ли, стеснялся говорить тебе о своей любви. Олух царя небесного!

Что может быть бедственнее прощания с жизнью?

Какая глупость, что мы не родили дочь! Она напоминала бы мне о тебе (30 апреля).

В последние годы ты чувствовала себя глубоко несчастной. Но во время болезни поняла, что была счастливой (7 мая).

Переключая каналы на ТВ, я спрашивал:

– Оставить?

– Как хочешь.

Раньше ты не была такой сговорчивой.

Идут за днями дни, и каждый день приносит мне боль.

Из своих книг я пытаюсь соорудить укрытие, где я смог бы прятаться от мира, в котором тебя нет вот уже ровно восемь месяцев (8 мая).

Когда обыденная действительность врывается в мое одиночество и будоражит душу, я обращаюсь за помощью к тебе. Вот и сегодня ты говоришь мне: «Все это так ничтожно...» (12 мая).

В нашей «гугнивой родимой матушке России» (А.А. Блок) трудно найти человека, закончившего свою жизнь без груза накопившихся обид. Со своим грузом обид закончила свою жизнь и ты.

Вчера в первый раз посмотрел съемки, которые Арсений сделал за четыре дня до твоей смерти. Ты уже была без сознания. Руки ходили ходуном – вверх, вниз, вверх, вниз... С каким тягостным трудом из тебя выходила жизнь!

Тучи твоей смерти не рассеются надо мной никогда.

Тоска и жалость сливаются в горе воедино и рождают невыносимое, безысходное страдание. Это страдание доводит меня «до чего-то такого, чему и имени нет ни на каком человеческом языке» (Ф.И. Тютчев) (17 мая).

Раньше я все больше думал о своей смерти, а теперь – о твоей. Думы о ней делают меня отрешеннее от мира, загоняют в келью схимника. С той разницей, что схимник удаляется от мира для соединения с Богом, а я – для соединения с тобой.

Тебе оставалось до смерти четыре шага, а ты боялась остаться без работы. Живой живое и думает (18 мая).

Вчера тебе позвонила какая-то таинственная дама из общежития № 8 (я так и не добился от нее, чтобы она представилась). Значит, не для всех ты умерла.

Чудеса! Ты мне приснилась молоденькой девчонкой.

Я, Лариса, продолжаю жить с тобой. Смотрю на этот мир не только своими глазами, но и твоими. А мир этот сама знаешь какой: кругом одни шуты гороховые (19 мая).

Сделал картошку и вспомнил, как ты меня попросила привезти тебе в реанимацию жареной картошки. Они тебя, изможденную, не кормили четыре дня. Как относиться к нашей медицине? (22 мая).

Вот, Лариса, и лето пришло. Без тебя. Какая нелепость! (1 июня).

Перед смертью ты много спала, а я, дурак, думал, что это хорошо.

Ты тщательно почистила зубы даже в последний сознательный день твоей жизни (7 июня).

Мне легче жить, когда я веду себя так, будто мы продолжаем жить вместе, будто ты живая (8 июня).

В какие моменты я ловлю себя на мысли, что на моем лице выражение твоего? На кухне, когда лежу в постели, когда сижу на балконе, перед зеркалом... – повсюду, где я внимательно наблюдал за тобой, стараясь запомнить на всю жизнь.

С помощью науки люди научились творить чудеса, но, несмотря на все гигиенические и медицинские ухищрения, они по-прежнему беспомощны перед смертью.

Видел тебя во сне жалко плачущей (12 июня).

Я нашел собратьев по горю – А.И. Герцена, Ф.И. Тютчева, А.Ф. Лосева, К.И. Чуковского, Г.К. Жукова. Все они пережили своих любимых женщин. Первый – на 18 лет, второй – на 9, третий – на 35, четвертый – на 14, пятый – на 7 месяцев. Смерть самых дорогих для них людей захватила А.И. Герцена в 40 лет (1852), Ф.И. Тютчева – в 60 (1864), А.Ф. Лосева – в 60 (1954), К.И. Чуковского – в 73 (1955), Г.К. Жукова – в 78 (1973). Моими ближайшими «соседями» здесь оказались Ф.И. Тютчев и А.Ф. Лосев.