— Финн, похоже, не знает, что значит следовать инструкциям, — прорычал Джонсон мальчикам. — Он считает, что может возражать мне и отпускать шуточки за моей спиной.

Если бы Джонсон не поддерживал меня, крепко удерживая за футболку, я бы упал на свои, вдруг ставшие ватными, ноги.

— Тщедушная комплекция для вашего возраста — не оправдание тому, чтобы не стараться изо всех сил, — завопил Джонсон. — Финн, по всей видимости, не знает разницы между спринтом и бегом трусцой.

Джонсон толкнул меня в спину, в сторону Джека.

— Я облегчу тебе задачу, Финн. На этот раз тебе не придется соревноваться с мальчишками твоего возраста. Черт, тебе даже не придется соревноваться с мальчишками на один или два года младше тебя. Я выбрал самого мелкого, самого жалкого ребенка во всей нашей школе.

Джек склонил голову еще ниже.

— Что думаете? — обратился Джонсон к ста тридцати мальчикам. — Думаете, Финн сможет обогнать Джека? Или даже десятилетний ребенок окажется быстрее его?

Никто не ответил.

— На счет три вы дважды пробежите вокруг школы наперегонки. Мы будем ждать здесь. Посмотрим, кто больший неудачник.

Джек занял позицию, пока я думал лишь о том, чтобы просто посидеть. В моем состоянии я никак не мог наматывать круги вокруг школы. Я был измучен и испытывал такую сильную боль, что обычная ходьба отнимала у меня все силы.

— 3. 2. 1. Марш! — крикнул Джонсон, и Джек сорвался с места. Обычно я мог с легкостью его обогнать, но сегодня я просто поплелся к зданию школы. Каждый шаг был для меня словно пройденная миля, а когда я передвигал ногами, пот от напряжения стекал по моему лицу. Сердце бешено колотилось, а мое измученное тело двигалось как в замедленной съемке.

Когда Джек проносился мимо меня после своего первого круга, он бормотал что-то о том, что нельзя сдаваться и лучше не провоцировать наставника Джонсона.

Мое зрение было слишком размытым, чтобы ясно видеть, да и тело слишком устало, чтобы ответить на его предупреждение. Опираясь плечом и руками на здание школы, я кое-как волочил ноги, пока колени не подогнулись подо мной, и я не рухнул.

Потерев лоб, я надеялся стереть воспоминания. Если бы это помогало, я бы еще несколько лет назад прибегал к этому методу и тер до тех пор, пока моя кожа не начинала бы кровоточить.

Порыв холодного ветра вынудил меня подняться с корточек и повернуть голову на звук, донесшийся со стороны мельницы.

На пороге дома сидела кошка Афины, вылизывая свою шерсть и строя какие-то коварные планы.

— Да, в этом я с тобой согласен, Бестия, я тоже не доверяю Хансу, — произнес я и подошел ближе. — С людьми, которые кажутся милыми, нужно быть начеку. Вот скажи мне, зачем он красится? Что он пытается скрыть? Ему нравится капуста, или он просто пытается показать, что он на стороне Афины? — Во время своего монолога, я поглаживал кошку, и она начала мурлыкать. — Ага, тебе это нравится, да?

В последний раз погладив ее за ухом, я встал и глубоко вздохнул, после чего открыл дверь.

Афина и Ханс сидели на диване, но тут же повернули головы и посмотрели на меня.

— Твоя кошка пыталась войти, — сообщил я. — Я старался убедить ее, что гораздо лучше ей остаться со мной снаружи, но скоро ноябрь, холодно, так что… — я пожал плечами и замолчал. — Она настояла, чтобы мы зашли в дом.

— Баст — мудрая кошка, — заявила Афина.

— Настолько мудрая, что никогда не ругается в твоем присутствии, — пошутил я.

Афина похлопала Ханса по руке, затем встала и повернулась ко мне лицом.

— Хочешь, чтобы я нанесла твое имя на торт? — спросила она, и вот так наше общение вернулось в прежнее русло.

Глава 15

Отвлечение

Афина

— Вместо того, чтобы жаловаться, почему бы тебе просто не попытаться расслабиться? — предложила я и приподнялась на локте, лежа рядом с Финном.

— Предупреждаю тебя, — произнес он сварливым тоном. — У меня заканчивается терпение. Вся твоя медитация действует мне на нервы, а привязывать меня к этой кровати — глупо, в этом нет необходимости.

— Это Карма, — ответила я. — Разве ты никогда не слышал поговорку о том, что тебе не понять, какой вред ты причиняешь другому человеку, пока то же самое не случится с тобой?

Наши взгляды пересеклись.

— Я уже усвоил урок прошлой ночью. Это было ужасно, — пожаловался Финн.

— Ясно, — сказала я, чувствуя, как во мне пробуждается сочувствие. — Я не собираюсь развязывать тебя, но, может, я смогу как-то тебя отвлечь.

Финн замер и выгнул бровь.

— Стриптиз-шоу?

— Нет, я имела в виду кое-что другое, — рассмеялась я.

— Что? — Он дернул за веревки. — Пожалуйста, скажи, что это включает в себя возможность, вставить в тебя часть меня.

— Ааа, мы вернулись к разговору о занятиях любовью.

— Именно, — нахмурился он. — Помнишь, ты говорила, что мы могли бы раздеться, и я мог бы начать осваивать тебя.

— Помню. Но освоение — это метафора духовной связи. И я сказала «возможно».

Наклонив голову, Финн одарил меня обнадеживающей улыбкой.

— Признай, красавица, тебе тоже любопытно. Ты хочешь узнать, каково это — заняться со мной любовью.

— Верно, — согласилась я и снова пристально на него посмотрела. — Какая-то часть меня обдумывала эту мысль, но, в отличие от тебя, меня не прельщает ее практическая составляющая.

— О чем ты?

— Когда дело доходит до секса, меня больше интересует опыт духовной связи с помощью энергии. В моем представлении это больше похоже на то, чтобы слиться с кем-то воедино.

Финн выглядел слегка обеспокоенным.

— Ты вообще знаешь, что такое секс? — спросил он. — Это не какая-то духовная хрень, это нечто грубое и пошлое. Секс — это когда я укладываю тебя на спину и лижу твои сиськи, пробую твое тело на вкус и растягиваю твою дырочку, чтобы она приспособилась к размеру моего члена. Секс — это когда ты отдаешься мне и позволяешь вознести тебя на небеса.

— На небеса? — Я улыбнулась и сдула прядь волос с лица. — Ты вознесешь меня на небеса?

На лице Финна появилась самодовольная улыбка.

— Развяжи меня, и я тебе покажу.

— Нет, — нежно улыбнулась я. — Но у меня для тебя хорошие новости.

— Какие?

— Проклятие.

Его глаза загорелись.

— Слушаю.

— Я нашла способ обратить его вспять. Но мне потребуется по крайней мере три раза, чтобы мы могли быть уверены в успешном результате.

— Хорошо, а ты знаешь, что делать?

— Угу.

— Тогда чего ты ждешь?

Я заглянула ему в глаза, пока говорила на латыни, мертвом языке, используемом только учеными и теологами, такими как я. Изучение религий прошлого требовало знания языков, поскольку книги, обнаруженные при археологических раскопках, часто были написаны не на английском, а на других языках. Нашу работу осложняло то, что наши предки похоронили прежний мир со всем, что в нем было. Ужасная гибель миллиардов людей привела к тому, что у выживших возникли серьезные проблемы со здоровьем в связи с распространением радиоактивного загрязнения, а также количеством трупов, разлагающихся в зданиях и на улицах. Опустели целые страны, в то время как выжившие сосредоточились на восстановлении тех районов в мире, которые еще были пригодны для жизни. В результате было утрачено большое количество знаний и технологий, и на протяжении сотен лет единственной задачей Совета было очистить планету и вернуть ее к жизни. Считалось, что прежний мир лучше оставить в покое, и из-за такого отношения археологические раскопки недофинансировались. Только последние пятьдесят лет вернули повышенный интерес к тому, что было когда-то, и теперь мы восстанавливали все по частям.

— Что ты сказала? — спросил Финн.

Я снова повторила слова на латыни.

— Что это значит?

— Дословный перевод гласит, что ты найдешь удовлетворение и блаженство в объятиях женщины.

— Хорошо, — кивнул он. — Мне нравится. — Пробуя слова на вкус, он повторил: — Удовлетворение и блаженство!