Она на мгновение задумалась и продолжила:

— Итак, второй пункт: вам необходимо, чтобы вы и ваша семья по-прежнему принадлежали к высшему обществу, но у вас нет средств, чтобы вести роскошный образ жизни. Вы несколько лет находились на грани банкротства. Что приводит меня к третьему пункту — к вам.

Она вперила в него взгляд.

— Судя по всему, вы не рассматриваете женитьбу как способ поправить свои денежные дела. Полагаю, вы не хотите обременять себя женой, у которой могут оказаться большие запросы, не говоря уж о том, чтобы в принципе обременять себя женой и связанными с ней обязательствами. Это и есть причина, по которой я хотела поговорить с вами наедине.

Собравшись с духом, она еще выше вздернула подбородок.

— Мне кажется, что мы — вы и я — могли бы достичь взаимовыгодного соглашения. Я получу значительное приданое — более чем достаточное, чтобы восстановить семейное состояние Эшфордов, по крайней мере его хватит на жизнь. Мы знаем друг друга целую вечность и, я уверена, могли бы быстро притереться друг к другу. К тому же я прекрасно знаю вашу семью, и они знают меня, и…

— Вы предлагаете нам пожениться?

Судя по его тону, он был потрясен, и она сердито посмотрела на него.

— Да! И прежде чем вы скажете, что это чушь и бессмыслица, подумайте. Я не жду…

Он не стал слушать, чего она не ждет. Он смотрел на нее в полумраке. Губы ее продолжали шевелиться, вероятно, она что-то говорила. Он пытался слушать, но ум его отказывался воспринимать ее слова. Он застыл, застигнутый врасплох этим невероятным, невозможным фактом.

Она предлагает ему стать его женой.

Если бы упали небеса, он не был бы так поражен. Не ее предложением — своей реакцией.

Он хотел жениться на ней, хотел взять ее в жены.

Минуту назад он и не помышлял об этом. Десять минут назад он презрительно посмеялся бы над этим. Теперь же он просто знал — это была абсолютная, непоколебимая, пугающая своей мощью правда. Странное чувство охватило его, разбудив силы, которые он всегда старательно скрывал за элегантной внешностью.

Он снова сосредоточился и разрешил себе посмотреть на нее — только сейчас он понял, что до сих пор не делал этого. Раньше она была раздражающей помехой, эта женщина, к которой его влекло телесно, но к которой он, учитывая его всегдашнее безденежье, не мог приблизиться даже в мечтах. Он сознательно запретил себе думать о ней, о единственной женщине, к которой, как он понимал, никогда не сможет прикоснуться. Это совершенно невозможно, тем более невозможно, что их семьи связывает дружба.

— …и вовсе не нужно воображать…

Золотые локоны, губы, как бутон розы, гибкое, чувственное тело греческой богини. Синие, как васильки, глаза, темные брови и ресницы, кожа, как самые густые сливки. Он не видел ее в темноте, но память хранила ее облик. И напомнила ему, что за этим женственным изяществом скрываются быстрый ум и сердце, которое никогда не ошибается.

И несгибаемая стальная воля.

Впервые он позволил себе взглянуть на нее как на женщину, которую он может взять. Иметь. Обладать. Настолько, насколько ему захочется.

В одном она права — он вовсе не хотел жениться, не хотел связывать себя семейными узами. Но при этом он хотел ее. Насчет этого у него не было никаких сомнений.

— …незачем знать. Все получится замечательно — нам нужно только…

В этом она тоже права — путь, который она предложила, действительно может привести к цели. Потому что предложение сделала она, и ему нужно только…

— Ну так что?

Ее возглас вырвал его из дебрей размышлений, в которых он окончательно заблудился. Она сложила руки. Она хмурилась. Он не видел этого, но не удивился бы, если бы она постукивала ногой об пол.

Вдруг он осознал, что она стоит так близко, что до нее можно дотянуться рукой.

Ее глаза сузились, блеснув в полумраке.

— Итак, не кажется ли вам, что это хорошая идея — вступить в брак со мной?

Он встретился с ней взглядом, его рука слегка обвела ее подбородок, он поднял пальцем ее лицо. Открыто, неторопливо всмотрелся в ее черты, подумал — что она сделает, если он просто… и внимательно посмотрел ей в глаза.

— Да. Давайте поженимся.

В ее глазах появилась настороженность. Интересно, что такое она увидела в его лице? Он снова натянул на себя маску, в какой появлялся перед людьми. Улыбнулся.

— Я с величайшим удовольствием, — его улыбка стала шире, — стану вашим мужем.

Он опустил руку и отвесил ей элегантнейший поклон…

Ошибка. Не успел он наклониться, как в глазах у него потемнело.

Он рухнул на пол у ее ног.

Амелия растерянно уставилась на его обмякшее тело — она даже подумала, вот сейчас он поднимется и начнет, шутить. Смеяться…

Он не шевелился.

— Люк?

Ответа не было. Она осторожно обошла его так, чтобы заглянуть в лицо. Его длинные ресницы были как черные полумесяцы, лежащие на бледных щеках. Его брови, лоб и щеки казались странно расслабленными; его губы, длинные, тонкие, так часто складывающиеся в суровую улыбку, были слегка искривлены…

Она разочарованно вздохнула, с шипением выпустив воздух. Пьян! Черт бы его побрал! А она-то собралась с духом, ушла из дома поздно ночью, простояла столько времени на холоде и умудрилась произнести свою отрепетированную речь без единой запинки — а он был пьян?!

Терпение ее уже готово было лопнуть, но тут она вспомнила, что он согласился. Да, согласился. Может, он и нетрезв, но не до такой же степени, чтобы ничего не соображать, — ведь пока он не рухнул, она ничего не заметила, даже предположить не могла ни по его поведению, ни по его словам. Ведь пьяные говорят невнятно, да? Но она знала его голос, его дикцию — речь у него была точно такой же, как и всегда.

Да, то, что он молчал и позволил ей высказаться, не прерывая ее, это, разумеется, необычно, но это было ей на руку. Если бы он, как всегда, подшучивал над ней, придирался к ее доводам, ей ни за что не удалось бы выложить все.

И он согласился. Она слышала это, и, что важнее всего, она уверена, что он сам себя тоже слышал. Пусть сейчас он ничего не сознает, но когда придет в себя — вспомнит. А это единственное, что имеет значение.

Эйфория — ощущение победы — охватила ее. Она это сделала! Глядя на него, она с трудом в это верила — но она здесь, и он тоже, ей это не мерещится.

Она пришла к нему в дом и сделала предложение, и он его принял!

От радости у нее закружилась голова. Рядом, у стены, стоял стул. Она опустилась на него, откинулась назад и принялась рассматривать лежащего Люка.

Вид у него, распростертого на плитках пола, был на редкость безмятежный. Она решила, что это даже хорошо — то, что он пьян, это неожиданная удача, потому что твердо знала, что напиваться до положения риз не в его правилах. Пьянство — это совсем не похоже на Люка; он всегда держит себя в руках. Для этого нужен какой-то действительно редкий повод — большая удача кого-то из друзей или что-то вообще необычное, чтобы он оказался в таком состоянии.

Его длинные руки и ноги замысловато сложились; его лицо казалось спокойным, но вот тело… Она выпрямилась. Если она собирается выйти за него замуж, тогда ей, по-видимому, следует позаботиться, чтобы он не очнулся со свернутой шеей или искривленным позвоночником. Она задумчиво оглядела его. Не могло быть и речи о том, чтобы сдвинуть его с места или оттащить в сторону. В нем было больше шести футов росту, он был широкоплеч и хотя поджар и гибок, но костяк имел типичный для человека его происхождения — тяжелый. Она вспом нила, с каким грохотом он рухнул на пол, и поняла, что ни за что не сумеет с ним справиться.

Вздохнув, она встала, сняла плащ и прошла в гостиную. Звонок был рядом с каминной полкой; она потянула ленту и подошла к двери. Неплотно прикрыв ее, она стояла в темной гостиной и ждала.

Маятник часов отсчитывал минуты. Она уже собиралась вернуться к камину и снова дернуть за ленту звонка, как вдруг услышала скрип двери. В коридоре, ведущем на кухню, мелькнул свет, он становился все ярче и ярче. Потом тот, кто нес его, остановился, ахнул и с приглушенным возгласом бросился вперед.