От его взгляда сердце холодеет. Сам Онку перед братьями сидит.

Поклонились ему Канда с Егдой. Лосиным мясом поклонились, пищей простых людей поклонились. Говорят:

— Отец, помоги нам Соболиного Хозяина поймать. Сказали простым людям — поймаем! Как можно своё слово поломать?

Заговорил Онку — на соседних скалах от его голоса трещины сделались, снежные лавины с гор обрушились, земля задрожала:

— Слышал я о вас. Большая обида на вас лежит. Простые люди обижаются: зачем всех соболей перевели! Соболиный Хозяин в обиде; нечего на земле ему делать теперь. Вам его не поймать. Вы соболей убивали — их души на небо пастись уходили. За ними и Хозяин ушёл…

Задумались братья. Трубки закурили. Хозяину дали. Закурил Онку. Тут из вершин сопок дым повалил, огонь к небу вскинулся, камни вверх полетели. Закружились над сопками облака, молния засверкала, огненный дождь захлестал.

Сидят братья ни живы, ни мертвы — испугались. Ещё раз подумали — плохое дело вышло: хотели силу свою да удаль показать, а вышло так, что люди теперь на них в обиде. Соболиный Хозяин в обиде, да и сам Онку, видать, тоже сердит.

Говорит Канда:

— А как, отец, соболей на землю вернуть?

Вынул трубку Хозяин изо рта — перестали сопки дымить. Говорит:

— Если на небе соболя убить — душа его на землю идёт, в нового соболя входит…

Тогда сказал Канда:

— Что ж, брат, видно, нам с тобой в другие места придётся идти соболевать.

— Видно, так, — откликается Егда.

Собрались они в обратный путь. Вниз взглянули — голова закружилась, на такую высоту они к Хозяину забрались. Как спускаться — не знают, никаких дорог не видать, кругом обрывы. Подхватили их тут филины, в воздух подняли. Пропало сразу всё: нет ни Хозяина, ни гор, ни камней, на людей похожих. Стоят братья от родного стойбища неподалёку.

Стали братья верёвку вить. Целый лес тальника извели. Такую верёвку свили, что от одного её конца до другого хороший бегун от восхода до заката солнца не добежит. Крепкую верёвку свили. Зацепил Канда верёвку одним концом за красную скалу, другим — за чёрную. Посредине кулаком ударил. Рассыпались скалы в пыль, а верёвка цела осталась.

Закинул Егда верёвку на небо. Крючком небо зацепил. Поднатужились братья. Подтянули небо к земле. Верёвку сопочкой прижали. Припас охотничий да еды с собой взяли и по верёвке полезли на небо за соболиными душами.

До половины долезли, на землю взглянули, родное стойбище увидели — люди там, как муравьи, копошатся, головы вверх задирают, смотрят, куда это Канда с Егдой полезли.

Добрались братья до неба.

Сначала внизу землю видели, потом в облака вошли.

Лежат облака, будто снег. Наст хороший, крепкий. Вокруг соболиных следов — видимо-невидимо! Разгорелось сердце у охотников:

— Вот теперь пособолюем, брат!

…Долго охотились они.

Сколько соболя ни бьют, а его всё не убывает.

На земле же тем временем соболя всё больше становится. Даже уставать братья начали. Говорит Канда, что по дому соскучился — сходить бы домой надо.

Пошли братья искать то место, где они на небо залезли, и не могут найти.

Пока охотились они, на земле весна наступила.

Стали молодые кабаны клыки точить о ту верёвку, которой Канда и Егда небо к земле притянули. Точили, точили — перетёрлась верёвка. Небо на своё место стало.

Ходили, ходили братья по небу — дорогу протоптали, а на землю так и не спустились. Ту дорогу на небе ночью хорошо видно: через всё небо тянется она. По-разному люди называют её, а удэ говорят: «Это — Буа Гидыни, Дорога небесных людей!» Ходят по ней Егда и Канда — соболя бьют.

А на земле с тех пор соболь не переводится.