Мы основали немецкий коммунистический клуб[261] и в нем убеждали рабочих не идти в легион, а поодиночке возвращаться на родину и действовать там в интересах движения. Наш старый друг Флокон, будучи членом временного правительства, добился для отправляемых нами рабочих таких же путевых льгот, какие были обещаны легионерам. Таким способом мы отправили обратно в Германию триста — четыреста рабочих, среди которых члены Союза составляли огромное большинство.
Как легко было предвидеть, перед лицом поднявшегося теперь движения народных масс Союз оказался слишком слабым орудием воздействия. Три четверти членов Союза, которые жили раньше за границей, переменили с возвращением на родину свое местожительство; общины, в которые они до сих пор входили, были вследствие этого большей частью распущены, и всякая связь с Союзом была для них потеряна. Часть наиболее честолюбивых из них даже не пыталась восстановить эту связь, но каждый в отдельности начинал на свой собственный страх и риск создавать в месте своего пребывания маленькое сепаратное движение. Наконец, условия были настолько различны в каждом отдельном маленьком государстве, в каждой провинции, в каждом городе, что Союз был бы в состоянии давать лишь самые общие директивы; а такие директивы было гораздо лучше распространять через прессу. Словом, с того момента, как исчезли причины, которые делали необходимым тайный Союз, и самый тайный Союз, как таковой, потерял всякое значение. И это меньше всего могло удивить тех, кто только что освободил этот самый тайный Союз от последних остатков заговорщического характера.
Теперь, однако, обнаружилось, что Союз был превосходной школой революционной деятельности. На Рейне, где «Neue Rheinische Zeitung» представляла надежный центр, в Нассау, в Рейнском Гессене и т. д., — повсюду во главе крайнего демократического движения стояли члены Союза. То же было в Гамбурге. В Южной Германии этому мешало преобладание мелкобуржуазной демократии. В Бреславле с большим успехом действовал до лета 1848 г. Вильгельм Вольф; он получил в Силезии также мандат заместителя депутата Франкфуртского парламента. Наконец, наборщик Стефан Борн, бывший деятельным членом Союза в Брюсселе и Париже, основал в Берлине «Рабочее братство», которое получило значительное распространение и просуществовало до 1850 года. Борн, весьма талантливый молодой человек, несколько поспешил, однако, стать политической величиной. Он «братался» с самым разношерстным сбродом, лишь бы собрать вокруг себя толпу, но был вовсе не из тех людей, которые способны внести единство в противоречивые стремления, внести свет в хаос. В официальных публикациях его «Братства» попадается поэтому пестрое смешение взглядов «Коммунистического манифеста» с цеховыми воспоминаниями и пожеланиями, с обрывками взглядов Луи Блана и Прудона, с защитой протекционизма и т. д., — одним словом, было желание всем угодить. В особенности занималось «Братство» организацией стачек, профессиональных союзов, кооперативных товариществ, забывая, что задача состояла прежде всего в том, чтобы путем политической победы завоевать себе сначала такую почву, на которой только и возможно прочное осуществление таких вещей. А когда успехи реакции заставили руководителей «Братства» почувствовать необходимость прямого участия в революционной борьбе, тогда, само собой разумеется, сбитая с толку масса, группировавшаяся вокруг них, покинула их. Борн принял участие в дрезденском восстании в мае 1849 г.[262] и спасся по счастливому случаю. «Рабочее братство» же осталось по отношению к великому политическому движению пролетариата совершенно обособленным союзом, который существовал большей частью на бумаге и играл столь второстепенную роль, что реакция нашла нужным закрыть его лишь в 1850 г., а его продолжавшие еще существовать ответвления — лишь несколько лет спустя. Борн, настоящая фамилия которого Буттермильх, стал не крупной политической величиной, а незначительным швейцарским профессором, который переводит теперь не Маркса на цеховой язык, а благодушного Ренана на свой собственный слащавый немецкий язык.
Тринадцатым июня 1849 г. в Париже[263], поражением майских восстаний в Германии и подавлением венгерской революции русскими закончился целый период революции 1848 года. Но победа реакции пока еще отнюдь не была окончательной. Необходима была реорганизация рассеянных революционных сил, а вместе с тем и сил Союза. Как и до 1848 г., обстоятельства делали невозможной какую бы то ни было открытую организацию пролетариата; приходилось, следовательно, опять организовываться тайно.
Осенью 1849 г. большинство членов прежних центральных комитетов и конгрессов снова собралось в Лондоне. Только Шаппера и Молля недоставало. Шаппер находился в заключении в Висбадене и после своего оправдания весной 1850 г. также прибыл в Лондон. Молль, завершив ряд опаснейших поездок с ответственными поручениями и агитационными целями, — в последнее время он занимался вербовкой среди прусской армии в Рейнской провинции верховых канониров для пфальцской артиллерии, — вступил в отряд Виллиха, в безансон-скую рабочую роту и в сражении на Мурге перед Ротенфельским мостом был убит пулей в голову. Но зато на арену выступил Виллих. Виллих был одним из столь часто встречавшихся в Западной Германии начиная с 1845 г. коммунистов по чувству и уже в силу одного этого инстинктивно находился в скрытой оппозиции к нашему критическому направлению. Но мало того. Это был настоящий пророк, убежденный в том, что ему судьбой предопределено стать освободителем немецкого пролетариата, и в качестве такового он прямо претендовал и на политическую и на военную диктатуру. Наряду с раннехристианским коммунизмом, который раньше проповедовал Вейтлинг, возникало, таким образом, нечто вроде коммунистического ислама. Впрочем, пропаганда этой новой религии пока не выходила за пределы эмигрантской казармы, которой командовал Виллих.
Итак, Союз был вновь организован, выпущено «Обращение» от марта 1850 г.[264], напечатанное в приложении (IX, № 1), и Генрих Бауэр был отправлен в Германию в качестве эмиссара. Это «Обращение», отредактированное Марксом и мной, представляет интерес и в настоящее время, потому что мелкобуржуазная демократия еще и теперь является той партией, которая при ближайшем европейском потрясении — а оно должно скоро наступить (промежутки между европейскими революциями — 1815, 1830, 1848–1852, 1870 — длятся в нашем веке от 15 до 18 лет) — в Германии безусловно должна будет сначала прийти к власти в качестве спасительницы общества от коммунистических рабочих. Следовательно, многое из сказанного там применимо и к сегодняшнему дню. Миссия Генриха Бауэра увенчалась полным успехом. Этот маленький веселый сапожник был прирожденным дипломатом. Он снова собрал в активную организацию бывших членов Союза, которые частью отошли от работы, частью действовали на собственный страх и риск; в частности, он привлек также тогдашних вождей «Рабочего братства». Союз стал играть руководящую роль в рабочих, крестьянских и гимнастических обществах в гораздо большей степени, чем до 1848 г., так что уже очередное (раз в три месяца) адресованное общинам «Обращение» от июня 1850 г. могло констатировать, что объезжавший Германию по заданию мелкобуржуазной демократии студент Шурц из Бонна (будущий американский экс-министр) «нашел уже все пригодные силы в руках Союза» (см. приложение, IX, № 2)[265]. Союз был безусловно единственной революционной организацией, имевшей значение в Германии.
Но чему должна была служить эта организация, зависело главным образом от того, оправдаются ли надежды на новый подъем революции. А это в течение 1850 г. становилось все менее вероятным, даже невозможным. Промышленный кризис 1847 г., подготовивший революцию 1848 г., был изжит; начался новый, неслыханный дотоле период промышленного процветания. Для всякого, кто имел глаза, чтобы видеть, и пользовался ими, должно было стать ясным, что революционная буря 1848 г. постепенно сходила на нет.
