Но хотя этот вопрос относительно общих принципов морали интересен и важен, нам в данный момент нет нужды и далее уделять ему внимание в наших исследованиях, ибо если бы мы были настолько удачливы, что в ходе данного исследования открыли бы истинное происхождение морали, то тогда легко обнаружилось бы, в какой мере чувство или разум входит во все определения ее природы ^{39 2}. Чтобы добиться этой цели, мы попытаемся следовать очень простому методу: будем анализировать комплексы духовных качеств, которые образуют то, что в повседневной жизни мы называем личным достоинством; будем исследовать каждый атрибут духа, который делает человека объектом уважения и привязанности или ненависти и презрения, каждую привычку, чувство или способность, которые, будучи приписаны какой-либо личности, вызывают либо похвалу, либо порицание и которые могут входить в любой панегирик или сатиру по поводу его характера и манер. Повышенная восприимчивость, которая так свойственна человечеству в этих делах, дает философу достаточную гарантию того, что он никогда значительно не ошибется при составлении перечня объектов своего рассмотрения и не подвергнется опасности неправильного их распределения. Ему нужно только заглянуть на миг в собственную душу и представить себе, желает он или нет иметь сам то или иное качество и исходит ли такое-то или такое-то оценивающее суждение от врага или друга. Сама природа языка почти безошибочно руководит нами при образовании суждений этого рода; и, поскольку в каждом языке есть ряд слов, которым придается хороший смысл, и ряд слов, снабженных дурным смыслом, малейшего знакомства с языком достаточно, чтобы мы, не прибегая к каким-либо рассуждениям, оказались сориентированными относительно сочетания и распределения человеческих качеств, заслуживающих уважения или, наоборот, порицания. Единственная цель рассуждения заключается в том, чтобы в обоих случаях обнаружить обстоятельства, которые общи этим качествам; увидеть те особенности, которые объединяют, с одной стороны, заслуживающие уважения качества, а с другой—качества, заслуживающие порицания, и тем самым достичь оснований этики и найти те универсальные принципы, из которых в конечном счете выводится всякое осуждение или же одобрение. Так как это вопрос, касающийся фактов, а не проблема абстрактной науки, мы вправе ожидать успеха, только следуя экспериментальному методу и выводя общие принципы из сравнения частных случаев. Иной научный метод, при котором сначала устанавливается общий абстрактный принцип, а затем последний разветвляется на множество выводов и заключений, может быть сам по себе более совершенным, но он меньше соответствует несовершенству человеческой природы и является обычным источником иллюзий и заблуждений как в связи с этим вопросом, так и с другими. Люди ныне излечились от своей страсти к гипотезам и системам натурфилософии и не будут прислушиваться к каким-либо аргументам, кроме тех, которые извлекаются из опыта. Настало время предпринять попытку подобного преобразования во всех исследованиях по морали и отвергнуть любую систему этики, какой бы утонченной и остроумной таковая ни была, если она не основывается на фактах и наблюдении.

Мы начнем наше исследование данного вопроса с рассмотрения социальных добродетелей—благожелательности и справедливости. Их объяснение, вероятно, укажет нам, как можно объяснить другие добродетели ³.

ГЛАВА II О БЛАГОЖЕЛАТЕЛЬНОСТИ

ЧАСТЬ 1⁴

Быть может, сочтут излишним доказательство того, что благожелательные и мягкие аффекты заслуживают уважения и что они вызывают одобрение и расположение⁵ человечества там, где появляются. Эпитеты общительный, добродушный, человеколюбивый, сострадательный, благодарный, дружелюбный, великодушный, благодетельный или их эквиваленты известны во всех языках и всюду выражают самое высокое достоинство, которое

только может быть достигнуто человеческой природой. Там, где эти приятные качества сопровождаются высоким происхождением, властью и выдающимися способностями и проявляются в хорошем правлении или полезных наставлениях человечеству, они, по-видимому, даже возвышают их обладателей над уровнем человеческой природы и приближают их в известной мере к Божеству. Возвышенный ум, чуждое страху мужество, выдающийся успех могут только навлечь на героя или политического деятеля зависть и злобу толпы, но, как только к ним прибавляются похвалы в связи с человеколюбием и благодетельностью, как только обнаруживаются примеры милосердия, нежности и дружелюбия, сама зависть умолкает или присоединяется к общему хору одобрения и хвалы.

Когда Перикл, великий афинский государственный деятель и полководец, лежал на смертном одре, окружавшие его друзья, полагая, что он уже ничего не чувствует, начали предаваться скорби о своем умирающем патроне, перечисляя его великие качества и успехи, его завоевания и победы, необычно долгий срок его правления и великолепные трофеи, добытые им у врагов республики. Вы забываете, вскричал умирающий герой, который слышал все, вы забываете самую большую похвалу, которую можно воздать мне, тогда как столь долго останавливаетесь на тех обыкновенных достоинствах, в которых главную роль сыграла удача. Вы не сказали, что не было такого случая, когда какой-нибудь гражданин носил по моей вине траур ⁴⁰.

У людей с более заурядными силами и способностями социальные добродетели оказываются, если это возможно, еще более существенно необходимыми, так как в этом случае нет ничего выдающегося, что компенсировало бы их недостаток и предохранило бы такую личность от нашей суровой ненависти, равно как и презрения. Высокое честолюбие и необыкновенное мужество склонны, как говорит Цицерон, вырождаться у менее совершенных, характеров в необузданную свирепость. Заслуживают уважения главным образом более социальные и мягкие (softer) добродетели. Они всегда хороши и приятны ⁴¹.

Главное преимущество, которое Ювенал усматривает в обширных способностях человеческого рода, заключа-

с гея в том, что они делают нашу благожелательность более объемлющей и дают нам больше возможностей распространить влияние нашей доброты, чем это доступно низшим тварям*. Воистину следует признать, что, только делая добро, человек может действительно пользоваться преимуществами своего возвышенного существования. Его высокое положение само по себе подвергает ею лишь опасностям и бурям. Его единственная прерогатива состоит в том, чтобы предоставлять прибежище низшим существам, которые отдают себя под его покровительство и охрану.

Но я забываю, что не мое дело сейчас рекомендовать великодушие и благожелательность или расписывать н истинных их красках все подлинные прелести социальных добродетелей. Они в действительности успешно овладевают всяким сердцем при первом же их восприятии. И трудно удержаться от того, чтобы не приняться восхвалять их всякий раз, когда они встречаются в беседе или в рассуждении. Но поскольку нашим предметом здесь является в большей мере спекулятивная, чем практическая, часть морали, то будет достаточно заметить (и, н полагаю, это легко допустить), что никакие качества не способны в большей мере снискать всеобщее одобрение и расположение человечества, чем благожелательность и человеколюбие, дружелюбие и благодарность, естественная привязанность и патриотизм (public spirit) или чго бы то ни было другое, вытекающее из нежной симпатии к другим лицам и благородного отношения к человеческому роду. Эти [качества], где бы они ни появились, вероятно, в известной мере передаются каждому их очевидцу и вызывают у него к их собственной пользе те же приятные и нежные чувства, посредством которых они воздействуют на все окружающее.

ЧАСТЬ 2

Мы можем обнаружить, что, когда хвалят какого-нибо человеколюбивого, благодетельного человека, одно обстоятельство всегда отмечают в достаточной мере полно, а именно счастье и удовлетворение, извлекаемые обществом из общения с ним и его добрых дел. Мы можем сказать, что своим родителям он становится дорог благодаря благочестивой преданности и исполненной сознания