– Да так, мне пришло в голову, а вдруг он оказался в том отряде, который Матильда послала в Уэрвелль…

Хью погрузился в невеселые размышления и поначалу не заметил, что монах повернулся и устремил на него встревоженный взгляд.

– Хорошо бы, чтобы ты оказался прав и его там не было… – со вздохом произнес Хью.

– Постой, – перебил Берингара Кадфаэль, – с чего это ты вдруг упомянул Уэрвелль?

– Ах да, я и забыл, – нахмурился Хью, – ты же еще ничего не знаешь. Мне только вчера вечером сообщили эти новости, вот я и заявился сюда с утра, чтобы рассказать обо всем аббату. Помнишь, я тебе говорил, что люди императрицы обязательно попытаются прорваться. Вот они и попробовали, только это плохо для них кончилось. Матильда выслала отборный отряд на захват Уэрвелля, ведь если бы это удалось, то и река, и дорога оказались бы в их руках, и они смогли бы беспрепятственно подвозить припасы. Но Уильям Ипрес разгромил этот отряд на подступах к городу. Большая часть людей императрицы полегла в сече, а те, которые спаслись, ворвались в церковь и заперлись там. И тогда церковь запылала и крыша обрушилась на их головы… Господи, прости это ужасное злодеяние! Но это не наша вина – люди Матильды начали первыми! А ведь когда началась схватка, несчастные монахини – помоги им, Боже! – укрылись в этом храме…

Брату Кадфаэлю вдруг стало зябко, несмотря на теплое солнечное утро.

– Ты хочешь сказать, что Уэрвелль постигла участь Хайда? – внезапно охрипшим голосом спросил Кадфаэль.

– Да, обитель сожжена до основания. Церковь, во всяком случае, сгорела полностью… Что же до остального… Точно не знаю, но в такое сухое, жаркое лето…

Неожиданно Кадфаэль крепко схватил Хью за руку, но тут же отпустил его, вскочил и устремился прочь из сада. Монах бежал со всех ног, чего не случалось с ним с тех пор, как два года назад ему пришлось улепетывать из крепости на горе Титтерстон. Кадфаэль припустил с места в карьер – и на бегу он представлял собой примечательное зрелище. Монах был коренастым и плотным, и в черной рясе до пят он издали напоминал мячик, который катится, слегка покачиваясь из стороны в сторону.

Хью тут же поднялся и поспешил вслед за Кадфаэлем. Берингар любил своего друга и понимал, что тот торопится неспроста, однако, глядя на него, не мог удержаться от смеха. Вид приземистого и кругленького, как бочонок, бенедиктинца, который в свои шестьдесят с хвостиком несется так, что только пятки сверкают, мог рассмешить кого угодно.

Оказавшись во дворе, брат Кадфаэль позволил себе с облегчением перевести дух, ибо тот, кого он опасался не застать, был еще здесь, правда, конюх уже держал коня под уздцы, а брат Фиделис подтягивал ремни, которыми к седлу Николаса крепились сумы и свернутый плащ. Никому из них и в голову не приходило спешить, ведь впереди у всадника был весь этот чудный солнечный день.

Выходя из помещения, Фиделис всегда низко надвигал капюшон. И сейчас он не изменил этой привычке. Вероятно, причиной его застенчивости была немота. Он все равно не мог поделиться с другими своими мыслями, а потому предпочитал держаться в стороне. Только с Хумилисом они понимали друг друга без слов, для того и молчание Фиделиса было достаточно красноречивым. Надежно приторочив скатку к седлу, молодой монах скромно отступил на несколько шагов и застыл в ожидании. Хумилис как раз вышел из своей кельи, чтобы попрощаться с Николасом.

Выбежав из сада, брат Кадфаэль уже неспешным шагом направился к Николасу. Хью, поначалу устремившийся за монахом, задержался в тени, около стены странноприимного дома.

– Есть новости, – заявил без предисловий Кадфаэль, подойдя к отъезжающему. – Вы должны узнать об этом, прежде чем уедете от нас. Отряд императрицы обрушился на город Уэрвелль, и там завязалась кровавая битва. Армия королевы отбила нападение, но во время схватки был подожжен женский монастырь, и монастырская церковь сгорела дотла. Подробностей я не знаю, но это известно точно. Шериф получил донесение вчера вечером.

– И я получил эти сведения от человека, на которого можно положиться, – добавил Берингар, подойдя к ним, – сомневаться не приходится.

Потрясенный Николас замер на месте, кровь отхлынула с его загорелого лица, в широко раскрытых глазах застыл ужас.

– Уэрвелль? – прошептал он дрожащими губами. – Они посмели?..

– Увы, – печально промолвил Хью, – эти люди не боятся греха. Остатки отряда императрицы в поисках укрытия вломились в святой храм. И кто бы первым ни пустил в ход зажигательные стрелы, это вызвало пожар. Как ни жаль говорить об этом, но аббатство лежит в руинах.

– А монахини?.. О Господи!.. Ведь там Джулиана… Ради всего святого, что стало с монахинями?

– Они пытались найти убежище в церкви, надеялись, что там их не тронут, – ответил Хью, – но когда брат восстает на брата, не щадят никого, даже женщин и детей. Вояки императрицы сдались – те, конечно, кому удалось выбраться наружу. А удалось далеко не всем.

Николас повернулся, нащупывая вслепую повод своего коня. Хумилис дрожащей рукой коснулся его запястья, но молодой человек резко отстранился.

– Пустите меня! Я должен ехать… Я должен поехать туда и разыскать ее. – Он обернулся к Хумилису и крепко сжал его руку.

– Я найду ее! Во что бы то ни стало! Если только она жива, я найду ее и позабочусь о ее безопасности. – Едва коснувшись стремени, Николас вскочил в седло.

– Если Господь поможет тебе, – промолвил Хумилис, – пришли мне весточку. Дай мне знать, что она жива и ей ничто не угрожает.

– Конечно, милорд, не сомневайтесь. В любом случае я еще сюда вернусь.

– И не надо беспокоить ее, не напоминай ей обо мне. Никаких вопросов. Единственное, что я хочу знать, – это что Господь сохранил ее и что она живет той жизнью, какую сама избрала. Орден позаботится о ней, как и обо всех других сестрах, и для нее найдется приют. Только бы она осталась в живых.

Николас молча кивнул, а затем, с трудом сбросив с себя оцепенение, пришпорил коня и, не оглядываясь, поскакал к воротам. Оставшиеся глядели ему вслед. Всадник скрылся под аркой, и легкая пыль заклубилась под копытами коня, когда он выехал с мощеного монастырского двора на утоптанную земляную дорогу.

Кадфаэлю казалось, что весь этот день брат Хумилис намеренно изнурял себя до изнеможения, страдая от того, что Николас во весь опор мчится на юг, а он пребывает здесь, в вынужденном бездействии, тогда как сердце его рвется из груди вслед за молодым воином. И весь этот день Фиделис, позабыв даже про Руна, следовал за Хумилисом как тень и заботился о нем так нежно и преданно, будто только сейчас понял, что смерть стоит неподалеку и с каждым часом неслышно приближается к его старшему другу.

Сразу после повечерия Хумилис лег в постель, а когда десять минут спустя к нему заглянул Кадфаэль, он уже спал, и травник счел за благо не беспокоить больного. Он догадывался, что сейчас брата Хумилиса прежде всего тревожит не его увечье и не физическая боль. Прославленного рыцаря терзает сознание вины. Он не может не думать о том, что если бы в свое время все же не отказался от женитьбы на Джулиане, то сейчас девушка находилась бы в безопасности в каком-нибудь маноре, далеко и от Винчестера, и от Уэрвелля, и от враждующих армий. А так получилось, что она или убита, или изгнана огнем и мечом из святой обители, которую избрала своим домом. Сон, врачующий душу, был сейчас нужнее брату Хумилису, чем перевязка, которая могла помочь только телу. Во сне он выглядел удивительно спокойным, точно высеченная из камня статуя. Оставив Хумилиса мирно спящим, брат Кадфаэль тихонько выскользнул из кельи.

Уже смеркалось, теплый вечерний воздух был напоен сладкими ароматами. Как обычно по вечерам, Кадфаэль отправился в свой сарайчик – взглянуть, все ли там в порядке, и помешать отвар, который собирался оставить настаиваться на ночь. Порой, когда после жаркого дня вечер дарил приятную свежесть, безбрежное небо было усеяно мириадами звезд, а каждый цветок и листок, словно светясь в полумраке, переливались разнообразными оттенками, брату Кадфаэлю невольно думалось, что грешно идти спать, когда вокруг такая Божья благодать. Случалось, правда, ему по ночам и покидать аббатство, что не дозволялось уставом. Монах, однако, полагал, что для его отлучек всегда были веские основания. Помнится, и Хью участвовал в такого рода прогулках. Ну да ладно, что сейчас вспоминать!