Двое слуг энергично закивали в подтверждение сказанного. Они были вполне довольны собой – все сделали как надо, согласно пожеланиям молодой госпожи.

Итак, оставшийся путь Джулиана проделала в обществе одного только Гериета, который был известен как самый верный и преданный ее слуга.

– Но вы хотя бы видели, как они отправились в Уэрвелль? – раздраженно хмурясь, спросил Реджинальд. Задача усложнялась, и это выводило его из себя. – Как она выглядела? Охотно ли отправилась в путь?

– Да, милорд. Поднялись они спозаранку и выехали без проволочек. Госпожа распрощалась с нами, а мы еще долго смотрели вслед, пока они не скрылись из виду.

Сомневаться в словах челяди не приходилось. До Уэрвелля оставалось всего-навсего четыре мили, и все же она туда не добралась. Что же случилось? Ответить на этот вопрос мог только один человек.

Реджинальд нетерпеливо махнул рукой, отпуская слуг. Все равно они ничего не могли добавить к сказанному. Джулиана в добром здравии поехала туда, куда и намеревалась. Довольные слуги поспешили к выходу, собираясь не мешкая завалиться на боковую, но у самой двери их неожиданно окликнул Николас:

– Эй, постойте-ка! – взволнованно сказал он и обратился к Реджинальду. – Можно, я задам им еще пару вопросов?

– Конечно, спрашивайте что хотите.

– Скажите, ваша госпожа сама заявила, что хочет ехать дальше с одним только Гериетом, и приказала вам дожидаться его в Андовере?

– Нет, сэр, – после недолгого раздумья ответил высокий лучник, – это Адам нам так сказал.

– И еще: ты говорил, что они выехали рано утром. А в котором часу вернулся Гериет?

– Ближе к вечеру, сэр. Когда он приехал, уже смеркалось. Поэтому нам пришлось провести в Андовере еще одну ночь, а домой мы отправились на следующее утро.

– Можно было бы задать еще один вопрос, – сказал Николас, оставшись наедине с Реджинальдом, – только, боюсь, они все равно бы на него не ответили. Вряд ли слуги на ночь глядя разглядывали лошадь этого Гериета, а поутру уже нельзя было заметить, не заездил ли он конягу. Но вот ведь что получается – до Уэрвелля всего три-четыре мили, и если этот малый доставил Джулиану прямо в монастырь, спрашивается, где он мог задержаться? Его ведь не было целый день, часов двенадцать, а то и больше, – чем же он занимался все это время? Однако все твердят, что он был предан ей с детства.

– Да, и поэтому пользовался особым расположением моего отца – тот ведь сам готов был пылинки сдувать с сестрицы. Вообще-то я мало что о нем знаю. Но все на нем сходится. Он один сопровождал ее в последний день, вернулся назад вместе со всеми и доложил, что поручение исполнено. А между тем сестрица пропала Бог весть куда между Андовером и Уэрвеллем. И вот еще что: спустя примерно месяц мой сеньор, граф Валеран, который дал мне во владение в этих краях три манора, прислал гонца, требуя отправить к нему вооруженных людей. И этот малый тут же добровольно вызвался ехать на войну. С чего это ему так захотелось поскорее отсюда убраться? Не от того ли, что он боялся, – в один прекрасный день тайное станет явным и ему начнут задавать такие вопросы, от которых будет не отвертеться.

– Но если он предал ее, – с сомнением покачал головой Николас, – то разве он вернулся бы сюда?

– Непременно вернулся бы, если у него мозги на месте, а этот малый, видать, не дурак, судя по тому, как он все обделал. Ведь если бы он пропал вместе с ней, их немедленно принялись бы искать. Даже эти три олуха смекнули бы, что дело неладно, и пустились бы на поиски прямо из Андовера. А вышло так, что три года никто ни о чем и не подозревал – и где теперь этот Гериет? Ищи ветра в поле!

Реджинальд в ярости заскрежетал зубами. Пусть он никогда не питал особой любви к Джулиане, но в ее жилах текла кровь Крусов, и обида, нанесенная семье, требовала отмщения. Николас понимал, что Реджинальд не успокоится, пока не удовлетворит жажду мести, и знал, что сам он не успокоится тоже. Никогда не изгладится из его памяти образ Джулианы. Итак, двое выехали из Андовера, а вернулся только один. Девушка исчезла, словно ее поглотила пучина, и не оставалось почти никакой надежды увидеть ее снова. Слуга принес лампу и заново наполнил элем жбан на столе. Незаметно подкралась ночь, из открытой двери потянуло прохладой.

– Она мертва! – наконец констатировал Реджинальд и с силой ударил кулаком по столу.

– Нет, – вскричал Николас, – это еще не известно! И зачем этому Гериету так поступать? Странно, ведь он потерял хорошее место, ему пришлось убраться отсюда при первой возможности. А что он выгадал? Не думаю, что служить простым солдатом у Валерана лучше, чем быть здесь ловчим и доверенным слугой.

– Служить-то он ушел всего на полгода. Если он и остался там дольше, то, верно, не по своей воле: полгода – это все, что от него требовалось. А насчет того, что он выгадал… Бог ты мой, он ведь единственный из четверых знал, что везла с собой Джулиана. В ее седельных сумах было триста серебряных марок, да еще всякая ценная утварь, предназначенная для монастыря. По памяти мне всего не перечислить, но где-то в доме должен быть список всего этого добра – я знаю, что наш писец составил тогда полный перечень. Помнится, там вроде была пара серебряных подсвечников… Вдобавок сестрица захватила с собой драгоценности, доставшиеся ей от матери. Этого достаточно, чтобы сбить человека с пути истинного, даже если пришлось делиться с соучастниками, – небось на всех хватило.

Пожалуй, это и впрямь походило на правду! Для Гериета все сложилось удачно: девушка отправилась в монастырь, повезла с собой богатый вклад, домашние уверены, что в монастыре ей живется неплохо, и никто не удивляется ее молчанию… А что если, с надеждой подумал Николас, она предупредила обитель о своем намерении принять постриг? Конечно, собираясь стать монахиней, девушке следовало бы известить об этом аббатство, прежде чем пускаться в путь. Но если бы она так поступила, а потом не приехала, в монастыре бы встревожились и постарались выяснить, в чем дело. И уж во всяком случае, если бы Джулиана посылала гонца или письмо в Уэрвелль, приоресса точно помнила бы ее имя. Нет, она не договаривалась заранее, а просто прихватила свой вклад и поехала, собираясь постучать в дверь и попросить принять ее в число сестер. Николас не имел достаточного опыта в подобных делах, чтобы с уверенностью судить о том, в порядке ли это вещей, а потому ему и в голову не пришло, что леди, которая везет с собой мешок серебра, едва ли рискует встретить в монастыре отказ.

– Придется разыскать этого Гериета, – решительно заявил Николас, собравшись наконец с мыслями. – Если он по сию пору служит у графа Валерана, это не составит особого труда: ведь граф Валеран – сторонник короля. Если же нет, будет сложнее, но другого выхода у нас все равно не остается. А родом он откуда, из здешних мест? Коли так, может, у него в этих краях есть родня?

– Он второй сын вольного арендатора из Харпекота. Я вижу, вы задумались, вам что-то на ум пришло?

– По моему разумению, вам стоит попросить своего писца сделать две копии перечня тех ценностей, что увезла с собой ваша сестра. Монеты, ясное дело, никак не узнать, а утварь, может, где и всплывет. Какой-нибудь церковный сосуд могут опознать при продаже, да и фамильные драгоценности тоже. С одним списком я поеду в Винчестер, пусть эти вещи поищут там по всей округе. Нынче, когда епископ отделался от императрицы Матильды, такое можно будет устроить. Я постараюсь найти Адама Гериета или выяснить, по-прежнему ли он на службе у графа Валерана, а если нет, то когда ее оставил. А вы разузнайте, есть ли у него поблизости родные, к которым он может наведаться. По-моему, это все, что пока в наших силах. Может, вы предложите что-нибудь получше?

Реджинальд встал так резко, что затрепетал огонек масляной лампы, и грузно навис над столом – оскорбленный до глубины души и мрачный как туча.

– Все, что вы сказали, разумно. Именно так мы и поступим. Завтра же я велю писцу снять копии с этого перечня. Он малый въедливый и дотошный, дело свое знает отменно. Я вместе с вами поеду в Шрусбери, встречусь с Хью Берингаром и потребую, чтобы власти занялись этим делом немедленно. Если тот негодяй или кто-то другой дерзнул поднять руку на мою сестру – пусть преступника постигнет справедливая кара.