— Ну, тогда вот вам сувенир. Надеюсь, вы будете ему рады. У меня их два, а значит, с одним я могу распрощаться.

Лорд протянул Френку один из своих великолепных карабинов. Но тот отодвинул его и сказал:

— Послушайте, милорд, шутки в сторону! Не переходите граней, за которыми я могу испортиться! Я смеюсь охотно и от всего сердца, но могу резануть и из орудий, если подходят слишком близко к моей неохраняемой интерференции. Маленькая шутка хороша и легко удобоварима для здоровья, но щипать меня за нос я не могу позволить и не позволю, поскольку думаю о себе высоко и диагонально!

— Но я ведь не шучу, это совершенно серьезно!

— Что? Вы действительно хотите освободить себя от этого ружья?

— Да, — подтвердил англичанин.

— И подарить его мне?

— Так и есть.

— Тогда давайте сюда, скорее давайте сюда, пока не пришло раскаяние! Ослепление коротко, как Джемми, а раскаяние долго, как Дейви, говорит Фрейлиграт 61. Это ружье — моя собственность, моя неопровержимая и концентрированная собственность! Это же чудо, прямо как рождественский подарок! Я весь вне себя от радости! Я полностью закомплексован и подавлен! Милорд, если вам нужен хороший друг, который готов за вами идти в огонь и воду, вы только свистните, и я тотчас буду рядом! Но как отблагодарить? Хотите дружеское рукопожатие, доходный поцелуй или интеримарные объятия перед всем миром?

— Хватит дружеского рукопожатия.

— Хорошо! Все этого хотят, Антон! Вот моя рука. Пожмите ее! Столько жмите, сколько вашей душе угодно! Отныне и ежедневно я отдаю свою руку в ваше распоряжение всякий раз, когда она не нужна мне самому, ибо благодарность — это украшение, которое всегда при мне. Дролл, кузен из Альтенбурга, ты слышал, какое почтение даровало мне счастье сегодняшнего дня?

— Да, — откликнулся альтенбуржец. — Если бы это был кто другой, я бы тебе завидовал, но ты — мой друг и кузен, и я от всего сердца поздравляю тебя!

— Спасибо, желаю того же! Ура, теперь постреляем! С этим ружьем я поставлю к барьеру все наше тысячелетие! Без адвоката и протокола! Вот, милорд, еще раз моя рука, пожмите ее, пожмите, пожмите! Вы, англичане, все же великолепные парни, я констатирую это и, если потребуется, охотно заверю собственноручной подписью. Отныне причисляйте меня к вашему ближайшему другу дома и семьи. Как только я окажусь как-нибудь в Лондоне на Невском проспекте, обязательно навещу вас. Но вам не стоит беспокоиться, ибо я сама скромность и довольствуюсь всем.

Он был бесконечно счастлив подарку и потому продолжал упражняться в отвлеченном пустословии, отчего другие просто покатывались со смеху. Счастье, что было темно и он, естественно, не мог видеть лица товарищей.

Следующий день требовал от присутствующих собраться с силами, поэтому, определив жребием часовых, они попытались заснуть, но это долго не удавалось. Уснули они лишь после полуночи, но уже на рассвете бодрствовали вновь, ибо отход юта из долины вызвал большую суматоху.

Когда наконец снаружи все успокоилось, апач выскользнул, чтобы посмотреть, можно ли оставить укрытие. Вскоре он вернулся и дал положительный ответ. В долине больше не было ни одного юта. Люди не без удовольствия могли выйти из укрытия, поскольку, хотя внутри и было достаточно пространства, все же находиться там в присутствии коней было малоудобно.

Прежде всего обеспечили безопасность на обоих входах в долину и обследовали ее. Вскоре нашли массовое захоронение, которое было образовано из груды скальных обломков, воздвигнутых над трупами. Здесь же лежали издохшие лошади, павшие от шальных пуль. Краснокожие оставили их здесь, но белые проявили проницательность. Путь к Серебряному озеру в случае, если они хотели избежать встречи с юта, лежал через пустынную землю, лишенную растительности, а стало быть, и животного мира. Было нелегко отыскать там пропитание, поэтому стоило захватить с собой мясо убитых лошадей. Вестмен неразборчив, он будет сыт и кониной, если нет ничего другого, лучшего. Частенько, когда он в гостях у индейцев, на стол под видом превосходного жаркого подаются откормленные собаки! Итак, люди вырезали лучшие куски, разделили их и разожгли несколько костров, чтобы каждый мог изжарить себе столько мяса, сколько хотел.

Они не теряли на этом время, поскольку вовсе не обязательно было тотчас следовать за краснокожими. Лучше сейчас позаботиться о готовой порции, чем тратить на это потом действительно драгоценное время. Лишний раз могли попастись лошади, чтобы набраться еще больших сил для предстоявшей тяжелой поездки.

После ухода юта пленников освободили от кляпов. Они снова могли свободно дышать и говорить. Желтое Солнце был первым, кто воспользовался этим. Он долго спокойно лежал, наблюдая за движением белых, и почти каждого из них проводил своим мрачным взглядом. Теперь он повернулся к Олд Шеттерхэнду:

— Кто из вас оглушил меня? Как вы осмелились взять нас в плен и связать, когда мы вам ничего не сделали!

— Ты знаешь, кто мы? — ответил охотник вопросом на вопрос.

— Я знаю Виннету, апача, и знаю, что Олд Шеттерхэнд и Олд Файерхэнд находятся с вами.

— Я Шеттерхэнд, это моя рука свалила тебя на землю.

— Зачем?

— Чтобы обезвредить тебя.

— Ты хочешь сказать, что я хотел навредить тебе?

— Да.

— Это ложь!

— Не трудись меня обманывать! Я все знаю. Нас должны были здесь убить, хотя мы и выкурили с юта трубку мира. Ямпа вчера вечером выслали вам гонцов, а потом пошли сюда сами. Любая ложь, которую ты произнесешь, ни к чему не приведет. Мы знаем, как нам быть, и не верим ни одному вашему слову.

Вождь отвернулся и молчал. Вместо него взял слово воин, которого Хромой Френк свалил около укрытия;

— Бледнолицые теперь враги юта?

— Мы друзья всех краснокожих людей, но мы защищаемся, когда они первыми проявляют свою вражду.

— Юта вырыли топор войны против бледнолицых. Вы знаменитые воины и не боитесь их. Но знаешь ли ты, что навахи выступили, чтобы помочь бледнолицым?

— Да.

— Навахи — это апачи. И знаменитейший вождь этого народа, Виннету, ваш друг и спутник, находится здесь, у вас. Я вижу его рядом с конем. Почему вы бьете воина навахо и связываете ему руки и ноги?

— Ты говоришь о себе?

— Да, я навахо.

— Почему же ты тогда не разукрашен в цвета твоего племени?

— Я должен был отомстить.

— А почему ты еще здесь, когда твои уже отступили?

— Все из-за мести. Мой брат был убит вождем этих псов. Я перенес его тело в укрытие, чтобы юта не смогли снять с него скальп, а потом вернулся назад, чтобы отомстить за его смерть, хотя мои воины уже отступили. Я подкрался к врагу и не был им замечен. Какой-то вождь убил моего брата, а значит, расплачиваться своим скальпом за его смерть тоже должен вождь. Я знал, что один из них остался в долине, и хотел его разыскать. На моем пути я увидел двух человек, одного убитого и одного живого. Тот тоже меня увидел, и я должен был его застрелить, чтобы он не выдал меня, но тот оказался быстрее и свалил меня раньше. Когда я очнулся, уже лежал в темноте и был связан. Позови Виннету! Он не знает меня, но, если мне разрешат поговорить с ним, я смогу доказать, что я не юта, а навахо. Когда я передал брата товарищам, стер боевую раскраску с лица, чтобы юта не посчитали меня врагом.

— Я верю тебе, ты — навахо и будешь освобожден.

Но тут раздался крик Желтого Солнца:

— Он юта, один из моих воинов, — трус, который ложью хочет спасти себя!

— Молчи! — приказал Олд Шеттерхэнд. — Если бы он действительно был из твоего племени, ты бы его не выдал. Именно это и доказывает, что он говорит правду. Ты вождь, но твоя душа — душа обыкновенного труса, которого нужно презирать!

— Не оскорбляй меня! — вскипел юта. — У меня есть сила, чтобы погубить вас всех! Если ты снимешь с нас путы, я прощу вас. Если ты не сделаешь этого, вас ждут страшнейшие муки!

— Меня смешит твоя угроза. Ты находишься в нашей власти, и мы сделаем с тобой все, что пожелаем. Чем спокойнее ты смиришься со своим положением, тем терпимее оно будет. Мы не испытываем радости от мук наших врагов.