Я хочу ударить по своему лбу — луна. Если бы я увидела луну в своём видении, предполагая, что я могу увидеть ее при раннем восходе солнца, я могла бы знать, когда именно произойдёт убийство. В любом случае, через пару дней. Это будет достаточно узкое окно? Несмотря на это, если семья Уэлш всё ещё жива, утром, я обязательно вернусь к своему видению и буду смотреть на луну.

Я ступаю по дорожке, по которой мы поднимались вчера, и пронзительный холодок пробирается сквозь меня. Она выглядит свежеочищенной, даже несмотря на то, что шёл снег менее часа назад. Проклятье, эти дорожки с подогревом. Ещё один момент от Софи. Рада, что она в моей команде.

Мое дыхание становится отрывистым, когда я заставляю поставить одну ногу перед другой, руки сжаты в кулаки засунуты глубоко в мои карманы. Здесь, сегодняшней ночью, я не застрахована от физического вреда, как когда я в видении. Я не совсем беззащитна, но я определенно не непобедима.

Я здесь; это по-настоящему.

И если кто-то выйдет с ножом, он совершенно точно сможет искромсать меня на лоскуты. Итак, что мне делать? Звонить в звонок? Входить и смотрите, если кто-нибудь дома? Если сегодняшний вечер не та ночь, ни одну из этих вещей не будет легко объяснить.

Пройдя так далеко, у меня заканчиваются идей в этот момент, когда они мне больше всего нужны.

Я медлю оглядываясь, осматривая собственность. Нет машин в поле зрения, кроме моей, никаких следов, которые я могу увидеть. Но кто-то мог убивать их прямо сейчас, и я просто смотрю, как турист, и ... На коротких перилах, которые идут рядом со ступенями, ведущими с крыльца в гараж, есть тёмное влажное пятно. Я медленно иду к нему, потому что знаю, что, если я позволю себе быстро двигаться, я полностью потеряю контроль и с ужасом убегу на свою машину. Предположительно я протягиваю один палец, чтобы коснуться пятна, хотя я уверена, что уже знаю, что это.

Кровь.

Моё лицо поворачивается назад к входной двери. Должна ли я войти? Попытаться спасти их? Насколько хорошо я смогу угнаться за вооружённым убийцей? Кроме того, я знаю, что если бы всё случилось так, как я видела их в своём видении, то два родителя наверху находятся вне всякой помощи, и Дафни уже была изъята из дома. Где... вот ещё пятно.

Может быть, в конце этой тропинки я найду Дафни.

Или убийцу.

Или обоих.

Я дрожу, но продолжаю медленно двигаться, моргая в лунном свете, следуя за каплями крови, словно за хлебными крошками в сказочном лесу. Они ведут за угол дома, и, они расходятся от прогреваемой дорожки, и теперь я могу идти по следам. Намного легче. Они идут прямо к большому сараю на заднем дворе, который выглядит ужасно, как сарай, где Николь была убита в будущем, которое я предотвратила три месяца назад. Но каждый раз, когда я вспоминаю эту ужасную сцену, она переворачивает мой желудок, и, ещё хуже, когда сталкиваюсь с похожим сараем в реальной жизни.

Хлипкие грабли прислоняется к двери, наполовину погребены в снегу, но это всё, что у меня есть. Я протягиваю руку и хватаю их, как бейсбольную биту, обе руки готовы размахивать. Комок снега падает позади меня, и я чувствую себя невероятно глупо — не говоря уже о своей беспомощности, но я не могу уйти.

Мое сердце стучит, и я делаю мелкие шаги к двери, которая находится на несколько дюймов приоткрытой. Я почти в пределах досягаемости, я вообще не дышу; моя грудь слишком напряжена, чтобы втягивать воздух. Я даю себе одну секунду, чтобы вспомнить, сколько храбрости потребовалось, чтобы тогда броситься и положить себя между Кларой и нападавшим на вокзале в прошлом году, и я вызываю это чувство снова, я бросаюсь чтобы открыть дверь и сжимаю обе руки на рукоятке грабли.

Грабли падают в снег с приглушённым хрустом.

— Дафни?

Нечеловечески широкие глаза смотрят на меня оттуда, где маленькая девочка присела в углу сарая для инструментов, покрытая кровью. Честно говоря, я в шоке, ей удалось выйти из дома, не оставив больше следа, чем капли, за которыми я следила. Должно быть, она бежала на чистом адреналине, едва касаясь земли с каждым шагом. Спереди ночная рубашка пропитана и выглядит чёрной в темноте. На её щеках, где она вытирала слёзы — видны мазки красного цвета — жуткая маска, нарисованная пальцами.

И сжат в маленькой руке — огромный, кровавый нож мясника.

Глава 15

Моя инстинктивная реакция — бежать.

Но моя первая рациональная мысль — не глупи. Если эта маленькая девочка сорвалась и убила своих родителей, они, должно быть, делали намного хуже, чем закрывали её в шкафу. Почему она пытается убить меня? В этом отношении, как? Она четыре фута ростом; Я могу справиться с ней без проблем.

И если бы я могла справиться с ней, то почему её родители не смогли? Я имею в виду, что люди не умирают в тот момент, когда им наносит удар. Они борются. Я знаю — я не хочу знать, но знаю. Даже если Дафна могла бы успешно убить одного из ее родителей, наверняка другой проснулся и оттолкнул бы её.

Я думаю о подозрениях, которые я утаивала от Софи в течение последних нескольких дней, — очевидно, я была неправа. Я готова предположить, что Дафна нашла способ убить своих родителей? Разве не имело бы больший смысл то, что она бродила в своей спальне, по понятным причинам, травмированная увиденным, схватила нож, чтобы защитить себя от убийцы, и выбежала, чтобы спрятаться в сарае? Это определенно более вероятно.

Кроме того, очевидно будет больше терапии в её будущем.

Я медленно приближаюсь к Дафне, и она не пытается бежать, прятаться или нападать на меня, или делать всё, что я ожидаю от виновного человека. Но когда я пытаюсь вытащить нож, я не могу так сильно зажаты её пальцы. Она не борется; она просто отказывается отпустить ручку. Я не могу найти способа вытащить его из её рук, не причинив ей вреда — или мне. Она, кажется, не боится меня, но при этом до смерти напугана.

Я не виню её.

Осторожно, чтобы случайно не получить ножевое ранение, я отказываюсь от попытки отнять оружие и просто обнимаю её. Только когда я чувствую, как пропитывается влажность через мою одежду, я рассматриваю кровь, которая теперь покрывает нас обоих. Всё тело Дафни дрожит. Встряхиваясь настолько сильно, что должно быть причиняет боль её маленьким мышцам. Как долго она здесь? Некоторая отдалённая часть меня вспоминает, что сильные дрожи это первичный этап гипотермии.

— Дафни, — говорю я, слегка наклоняя голову, чтобы она могла видеть моё лицо. — Ты помнишь меня? Вчера я приходила к вам домой.

Она смотрит, не видя, несколько секунд, прежде чем кивнуть.

— Я позабочусь о тебе, хорошо? Я обещаю. — Но я знаю, что это не обещание, которое я могу честно дать. — Пойдем, тебе надо согреться.

Её глаза расширяются, и визг, который исходит из её горла, разбивает мне сердце.

— Я не поведу тебя домой, — быстро говорю я, понимая, что она должно быть подумать. Я встаю, поднимая Дафни, всё ещё держа ее на своей груди. Она тяжелее, чем я могла бы предположить. Или, может быть, я просто устала. — Мы пойдём к моей машине, — шепчу я, когда наши лица оказываются на одном уровне.

Она кивает, но её глаза фиксируются на доме, над моим левым плечом.

Я прокладываю себе путь сквозь тонкие деревья до машины, и я благодарна, что на них не очень много листьев. Я получаю жалящую царапину на лице от одной из мертвых ветвей, но, по крайней мере, мы это делаем. После короткого сражения с пассажирской дверью я усаживаю Дафни в кресло и съёживаюсь от мысли о том, какую ложь мне придётся рассказать маме об этом. Но сейчас это гораздо менее важно, чем забота о Дафни.

Я обхожу машину и со стороны водителя проскальзываю за руль, запускаю двигатель и включаю обогрев. Затем я сажусь за сиденье в поисках термоодеяла. У меня никогда не было причин использовать его раньше, но сегодня я очень благодарна моей маме за такую предусмотрительность. Дафна уже перестала дрожать — это кажется хорошим знаком. Но я очень надеюсь, что это не знак того, что она впадёт в шок или что-то в этом роде. Мой курс первой помощи в "Девочке-скаутах" — лишь отдалённые воспоминания.