— Маруська, ты чего делаешь?

Я мотнула головой, стряхивая капли, открыла глаза. Совсем не услышала, как он подъехал.

— Провожу дегазацию, — каркнула я. — И дезактивацию…

— Дезактивация — это про другое, — сказал Ив. Присел напротив — глаза в глаза — отвел с моего лба прилипшую прядь. — Худо?

Я кивнула. Муж вздохнул, коротко обнял.

— Поехали. И молчи, пожалуйста, связки побереги.

Смурной, осунувшийся, под глазом свежий багровый синяк, как раз симметричный поставленному мной. Какой левша приложил? Я осторожно дотронулась до его лица.

— Голая баба постаралась, — буркнул Ив, дернув головой. — Самому смешно.

Когда разговаривать не разрешают, приходится лицедействовать. Бровь кверху, недоуменно-любопытное выражение. Поймет?

— Самое обидное, что я ни сном, ни духом. Просто под горячую руку попал.

Я улыбнулась.

— Да правда!

Кивнула, успокаивая — верю. И в самом деле, верю. Не совсем же он дурак, жене про битую любовницей морду рассказывать.

Ив протянул руку, помогая подняться. Повторил:

— Поехали. Хотя погоди. Раздевайся.

Ах, да… Вряд ли хлопчатобумажный костюм впитал из воздуха столько хлора, чтобы создать в салоне опасную концентрацию, но проверять не хотелось.

Протянула ему сумку с вещами — пусть обнюхает, если все нормально, переоденусь. Нет — придется ехать так. Не то чтобы меня сильно беспокоила собственная голая задница, но в штанах как-то гигиеничней.

— Нормально, — сказал Ив.

Даже если кто-то и успел увидеть импровизированный стриптиз, мне на это было наплевать.

— Сознание теряла?

Я пожала плечами.

— А кто знает?

— Так…

— Сказал же — молчи, если не хочешь совсем без голоса остаться. Немая женщина, может, и счастье во плоти, но мне такого счастья даром не надо. Телефон тебе на что?

Я хмыкнула и открыла окно набора СМС.

— Понял, — сказал муж, глянув на экран. — Значит, будем настраиваться на худшее.

Готова поспорить, он тоже сейчас просчитывает варианты, от легкой степени ларингита до токсического отека легких.

«Гроб мастерить?»

— Типун тебе… Машка, не цепляйся к словам. На худшее из того, с чем можно справиться в условиях больницы. Поехали.

«К вашим нельзя».

— Знаю, Маш, не дурак.

От больницы Ива до того завода — полтора километра. Я припомнила лекции по ГО и ЧС. Значит, сперва одномоментный выброс при взрыве, потом вторичное облако, вызванное испарением разлившегося по земле жидкого хлора. Я, похоже, угодила под вторичное, а те, кто оказались в первичном очаге, возможно, не успели даже понять, что произошло.

— Пытался им позвонить — тишина.

Я легко провела ладонью по его плечу — поняла, сочувствую, ты не один. Муж кивнул, уставился на дорогу.

А ведь когда облако легло на город, Ив явно был где угодно, только не в больнице, иначе сейчас я оказалась бы молодой красивой вдовой. Запоздалый страх перехватил дыхание, прошелся холодком вдоль позвоночника. Захотелось вцепиться в мужа и не отпускать. Живой. Зараза этакая, живой… Я заставила себя расслабиться: хватать за руки ведущего машину человека — не лучшая идея.

«Ты был не на работе».

— Машка, нашла время ревновать!

— Да иди ты в задницу! — не выдержала я. Вот ведь, стоит от души порадоваться, и на тебе, все испортил. Кашель накрыл как раз вовремя, чтобы скрыть навернувшиеся слезы.

— Только после вас.

Я откинулась на подголовник, закрыв глаза и всем видом давая понять, что продолжать разговор не намерена. К тому же отличный повод не смотреть по сторонам. Да, трупы сами по себе давно не вызывают у меня никаких эмоций, но когда они валяются тут и там в живописном беспорядке — что-то внутри переворачивается. Не должно такого быть, никак не должно…

— Токсикологического отделения теперь в городе нет, — проворчал муж. — Оптимизаторы недоделанные, экономисты, суки…

«Их все равно можно было переименовывать в вытрезвитель. Только вывеску сменить оставалось».

— Правильно, зато теперь все терапевтические приемники алкашами заполнены. И куда тебя везти — ума не приложу. Что у нас там под выхлоп не попало?

«Третья, пятая и партлечебница».

— Партлечебница не пойдет. Там никогда приличной реанимации не было — контингент не тот. Третья.

Я пожала плечами. Третья так третья. Все равно не упомню сейчас, где работает последний спец из «оптимизированного», не так давно единственного на весь город токсикологического отделения. Двое молодых и бессемейных сразу в Москву подались, заведующий через месяц от инфаркта ушел — не выдержал. Он отделение с нуля создавал, собирал докторов, аппаратуру, методики… Все прахом.

А ведь в уцелевших больницах сейчас наверняка дурдом. Туда всех выживших повезут. И… стоп. Судя по тому, что трупов на улицах больше не было, мы либо выехали из зараженного района, либо концентрация тут была неопасной. Тогда какого рожна? Где кордоны оцепления? Где развернутые палатки первого этапа медпомощи? Где вообще МЧС и армия?

А впрочем, чего я хочу? В тот день, если не считать детей, больше всего досталось помогающим службам, вспомнить хоть, как скоропомощники и менты жаловались. Так почему бы и не эмчээсники. А если добавить к этому вынесенную мэрию, в которой не одни лишь болтуны-депутаты сидели, а еще большинство министерств… Можно сколько угодно проклинать чинуш, но, как ни крути, централизованное руководство висит именно на них, а организация без головы недееспособна. Может, в мелких лавочках и не так, но любая крупная структура, что государственная, что частная, без управления мигом скатывается в хаос. Что ж, примем за данность: рассчитывать придется только на самих себя. Повезет прорваться в больницу — хорошо, не повезет… думать об этом не хотелось.

Людей и машин на улицах становилось все больше.

— И откуда успели повылезать, — пробурчал Ив, сворачивая на тротуар. Старенький «газик» с красными крестами въехал в освободившееся пространство и встал — желающих пропустить «скорую» больше не нашлось, несмотря на сирену. Надо же, какие-то подстанции еще работают…

«Поехали домой, а?»

При одной мысли о том, какая толпа наверняка собралась у приемного покоя, становилось дурно. Какая, в конце концов, разница, прихватит меня дома или где-то посредине бесконечной очереди?

— Не дури.

Ив припарковался во дворе, уже заполненном автомобилями, коротко пиликнула сигнализация. Ухватил мое запястье.

— Пойдем.

Пришлось тащиться следом. Знакомые у него там, что ли? А даже и знакомые — толку-то. Если аппарат ИВЛ занят — значит, он просто занят, и ничего тут не попишешь. Можно накормить семью хлебами толпу страждущих, но материализовать из ничего достаточное количество довольно сложной аппаратуры… Наверное, в разгар развернутого отека легких я не буду возражать, если кого-то снимут с ИВЛ ради моей драгоценной жизни, но ведь не снимут, вот в чем проблема. Что бы там ни писали газетенки про убийц в белых халатах, ни один врач сознательно не причинит вреда больному. Ошибки — да, сколько угодно, все люди ошибаются, кто чаще, кто реже. Халатность — да запросто, медики в больницах не с Марса берутся и не в монастырях подвижниками воспитываются, так что процент разгильдяев среди них такой же, как в среднем по популяции. Но сознательно угробить пациента — для этого надо быть полным и окончательным выродком. Вроде недоброй памяти доктора Менгеле.

Мы прошли мимо дверей поликлиники, свернули за ограду больничного комплекса.

Люди. Много людей. Плотная толпа у входа в приемный покой терапии. Чуть пожиже у дверей хирургического здания.

«Поехали домой».

Ив достал из кармана телефон, негромко матюкнулся, глядя на экран.

— Сети нет. Машка, твой ловит?

Я покачала головой.

— Придется прорываться, — сказал Ив и свернул в сторону пищеблока. Я хмыкнула — порой мужа посещают гениальные идеи. Комплекс строился по относительно новому проекту, все здания соединены под землей. Пройти в стационар — пройдем, а дальше видно будет. Это «а там видно будет», признаться, уже порядком поднадоело, но других вариантов не было вообще. Главное, чтобы наш маневр не заметили остальные страждущие.