Вот оно.
«Избавьтесь от Мартинов».
«До тех пор, пока я дышу, — свирепо подумала Джессика, — сказать это будет в тысячу раз труднее, чем сделать».
И прежде чем ублюдок шелохнулся, чтобы развернуться на сиденье, она кинулась вперед, обхватила болящими руками его шею и стала всей своей тяжестью тянуться назад, вкладывая до последней капли все свои силы.
Неожиданность была ее преимуществом. Пока сукин сын хрипел, задыхался и хватал ртом воздух, его крохотный мозг нарезал круги по просторной черепной коробке, удивляясь, как могло случиться невозможное.
В то время, как его тело пыталось вырваться с водительского сиденья, она уперлась в него ногами и надавила еще сильнее.
Его большой палец чуть не пролез под металл наручников, сжимающих его горло, но она была уверена: туда не пролезет даже листок бумаги. «Давай, дохни, ублюдок! — беззвучно орала на него Джессика. — Дохни, гад!»
Но он все боролся и боролся, отказываясь остановиться, когда она заметила, что он даже не пытается достать ее рунами, а держит в них пистолет. Он целился в нее! Ее сотрясла черная ярость. Она душит его, а он вместо того, чтобы сдохнуть или хотя бы просто перестать двигаться, все равно пытается убить их всех!
Закричав от все возрастающей боли в руках, она воткнула колени в водительское сиденье и потянула из последних сил, вложив в этот рывок все, что у нее было в жизни, все, чем была она сама, как будто хотела продавить его через сиденье насквозь.
И тут она услышала странный звук, похожий на приглушенный разрыв, и воздух в фургоне заполнился вонью пороха, от которого у Джессики заслезились глаза.
Пистолет пришел в действие.
«Спасибо тебе, Лос-Анджелес, и спокойной ночи», — подумал Грир, когда они с Таннером взяли на прицел паренька, лежащего на досках пирса.
Это был наилучший конец наихудшего дня. Теперь они смогут разработать дело о наркотиках так, как им нужно. И при этом получить неплохой навар. К тому же улицы Лос-Анджелеса станут гораздо спокойнее для тех, кто не носит цвета бандитских группировок. Так что гениальная задумка вот-вот осуществится и, главное, все будут довольны. И никаких больше препятствий.
Убрать «латинос» с улиц, направить денежный поток в карманы тех парней, кто действительно заслуживает его. Парней, которые рискуют своими задницами каждый день, — что же тут несправедливого?
К тому же деньги рано или поздно вернутся в легальный оборот, который в итоге принесет пользу всем этим ханжеским, неблагодарным налогоплательщикам.
Никто из них никогда не узнает, откуда берутся эти деньги, особенно сейчас, когда чертова запись Крэга Мартина уничтожена. Так что, берегись, «латинос»! Никто не пропустит это дерьмо, когда он и Таннер…
— Чувак!
Грир оглянулся через плечо и почувствовал, как его челюсть отвисла. Что это и во что оно наряжено? В гигантскую морскую губку?
Ему потребовалась целая секунда, чтобы понять, что он смотрит на идиота, напялившего на себя костюм кита. Чертов кретин! Господи, интересно, это тот же самый? Или таких идиотов здесь ходит двое?
Лицо чертовою кретина показалось в отверстии в брюхе кита и немного побледнело, когда, наконец, заметило пистолеты у них в руках. Он начал пятиться назад маленькими шажочками, потому что бежать большими ему не позволяли особенности конструкции его идиотского наряда.
— О, вау, — сказал он. — Неважно. Чувак.
«Неважно. Чувак». Правильно. Тупая задница убежала отсюда, как гейша в костюме кита. Грир и Таннер обменялись взглядами и повернулись обратно к пареньку, чтобы покончить с ним.
Его не было.
Маленький засранец не мог даже на ноги встать!
Ужаснувшись, Грир огляделся и успел заметить, как мелькнула его куртка за ящиками и прочим хламом.
Музыка карусели сводила Муни с ума так же, как и мысль о том, что только что встреченный детектив хочет пристрелить его. О, боже, он уже попадал в похожую ситуацию сегодня, почему она должна повториться? Одну минуту он был очаровашкой, желающим побольше узнать об условиях ухода за кожей, в другую — он уже маньяк-убийца. Неужели весь мир состоит из такого дерьма? Или кто-то забыл предупредить, что сегодня «День Национальной Охоты На Боба Муни»?
Парень схватил его за рубашку, развернул вокруг себя и, налегая всем телом, швырнул его прямо сквозь стекло в обиталище карусели. Сквозь шок Муни почувствовал, как боль упругими толчками передается из поврежденной шеи в голову и с треском заполняет рот.
Разозлившись и не обращая внимания на страдание, он стиснутыми кулаками изо всех сил ударил оборотня в грудь, в точку чуть пониже грудной клетки. Парень — Димми? Дитрих? Господи, Муни не мог даже имя его сейчас вспомнить, — кто бы он там ни был, оказался довольно крепким и хорошо сложенным, но все-таки не настолько, чтобы выдержать такой удар. Когда он, зашатавшись от боли, отступил, Муни ударил его по ногам, повалив таким образом на землю, и навалился сверху, усевшись ему на грудь.
Муни только хотел было спросить, что, черт возьми, происходит, когда детектив рванулся и сильно ударил его по раненой шее.
На мгновение боль ослепила его. Даже с закрытыми глазами слепящий, обжигающий свет не исчез, и звериный, шедший из груди вопль вырвался из уст. Муни никогда не представлял, что сможет так закричать.
Злость перекрывала боль. Когда в глазах просветлело, внутри не осталось ничего, кроме ненависти на гнусных, продажных и нечестных полицейских, позволяющих убивать себе подобных. Эти ублюдки заставили его убить офицера полиции. Они допустили большую ошибку, позволив женщине оставить его в живых, а сейчас допускают еще большую, пытаясь пришлепнуть его, как муху.
— Хочешь пристрелить меня? — рявкнул Муни и начал бить его головой об пол. — Хочешь пристрелить?
Потом он понял, что парень уже не собирается ни в кого стрелять, так как, не шевелясь, лежит под ним. Тяжело дыша, все еще в ярости, Муни отпустил его голову и поднялся на ноги.
«Я думаю, после этого ты не сможешь подстрелить меня, размазня. Как бы тебя ни звали».
«Несомненно, что ни один из тех, кто сейчас орал, бесился и танцевал рядом со сценой, где бесновался Инкуб, не хотел бы оказаться убитым позади этой сцены», — думал Райан, быстро прокладывая дорогу мимо разнообразных ящиков, катушек с проводами и непонятных упаковок.
Но, к несчастью, именно он, Райан Хьюит, оказался за сценой и его, по-видимому, собирались убить.
Он видел Хлоэ, горевавшую о том, что у нее имеется масса причин, чтобы подозревать Райана в полной неспособности сделать хоть что-нибудь правильно. В любом случае это не совсем правда, — он надеялся и молил Бога, чтобы ублюдки забыли о Хлоэ, особенно теперь, когда они гонятся за ним. Чем дольше они будут преследовать ее, тем больше шансов, что им не придет в голову избавиться заодно и от нее.
Или от Чада.
Господи, старый добрый Чад! Старый, добрый, невероятный и веселый негодник Чад, одетый в миролюбивый, идиотский резиновый костюм кита. Если он действительно выкрутится из всего этого, то подарит Чаду свой мобильник, вместе с целым месяцем бесплатных разговоров.
Райан добежал до перил и оглянулся. Оба ублюдка бежали вслед за ним, ухмыляясь, как психи, кем они в общем-то и были. Они были уверены, что загнали его в ловушку.
Что ж, пришло время недвусмысленно доказать им, что они ошибались.
Убедившись, что водозащитный карман с мобильником внутри надежно закрыт, Райан забрался на перила и бросился в Тихий океан.
Когда-то давно Райан прочитал, что слово «тихий» означает «спокойный и миролюбивый». Если это так, то он был уверен, что парень, придумавший название этому океану, обладал огромным чувством юмора.
«Кто-то такой же ужасный, как он сам».
Последняя связная мысль в его голове была о том, что все-таки прыгать сюда было плохой идеей. Потом он был слишком занят, чтобы думать, борясь с сильными волнами и течением, атакующими его со всех сторон.
