— Как бы он в самом деле не наябедничал?

Тимка промолчал. Но я-то видел, что и он встревожен. Когда уже подошли к дому, он сказал:

— А всё-таки мы его допечём. Из принципа!..

Назавтра после школы мы опять взяли плакат и пошагали на стройку.

Пришли и остановились удивлённые. Наш «заслон» больше не требовался.

Там, где через сквер меж деревьями шла глубокая колея, теперь был воткнут шест с надписью: «Проезд закрыт».

Стрелка показывала, как делать объезд. Досок, сваленных на траве, не было. Не было и кирпичей и груды строительного мусора. Когда успели всё это убрать? Ночью? Или рано утром?

— Интересно, — сказал я Тимке. — Звонил прораб в райком? Или нет?

Тимка пожал плечами.

— А может, всё наоборот? — вслух подумал я. — Может, прораба там взгрели? То-то он нынче такой паинька!

Тимка опять пожал плечами.

— А может, не звонил? Сам, так сказать, осознал?

— Во-во! Под давлением общественности! — подмигнул Тимка, и все вокруг заулыбались.

После этого случая ребята уже не очень-то смеялись над Тимкой, когда он попадал в очередную историю. А когда и посмеивались, обязательно кто-нибудь состроит серьёзное лицо и, приставив палец ко лбу, как это делала Валя, скажет:

— А всё-таки в Тимофее Горелых есть что-то такое… государственное…

С тех пор его перестали дразнить «курицей» и «историческим ребёнком», а часто звали «государственный Тимка».