Потом мы пили чай с самодельными треугольными печеньями и говорили.

Говорила в основном она, а я время от времени задавал наводящие вопросы.

- Хочешь, я тебе что-нибудь приготовлю? Ты все там же, у Локтионова живешь? – такая детальная осведомленность мадемуазель Липатниковой не оставляла никаких сомнений относительно наших с ней близких и, скорее всего, интимных отношений. А, похоже, не такой уж я и безнадежный страдалец! Надежды, они иногда не только питают юношей, иногда они еще и сбываются! Я уже уверенней положил свободную руку на коленку судьи.

- Конечно, хочу. Только сама понимаешь, не в коня корм будет, я ведь нынче мужчина ущербный, – девушка обеспокоенно вскинула взгляд и опять взяла меня за руку, лишив ее удовольствия тискать коленки районного правосудия.

- Ну, если только совсем осторожно и без фанатизма, – последней фразой я постарался унять панику, ненароком посеянную в судейской среде.

Проснулся я от приглушенных закрытой дверью звуков, доносящихся со стороны кухни. Вчера как-то так получилось, что до полноценного приготовления еды дело не дошло, обошлись тем, что можно было быстро нарезать и съесть. Потом начались половецкие пляски. Без сабель и поначалу даже очень осторожно, и бережно. Я прислушивался к своему идущему на поправку организму, а Татьяна приглядывалась к моим прислушиваниям. Либидо не подвело и уже после первого захода судейским решением я был признан симулянтом. И далее никаких скидок на трудную судьбу, и на мой печальный недуг мне уже не было.

Из кухни начали просачиваться основательно подзабытые ароматы жареного мяса. Натянув трусы, я пошел принимать водные процедуры. С газовой колонкой я разобрался еще вчера, поэтому к столу я вышел франтом уже минут через пятнадцать. Если бы не экзотичность моей стрижки, то я бы вообще не отворачивался от зеркала. Нынешняя физиономия меня вполне устраивала. Татьяна суетилась на кухне в тельнике с закатанными рукавами. Чей это тельник, мой или Локтионова, я так и не вспомнил. Однако размер указывал на то, что мой, локтионовский был бы ей почти до колен. Вова рассказывал, что он на голову меня длиннее. Хотя, быть может, и не длиннее, а выше. Но, чтобы это понять, надо было бы мне с майором пообщаться.

Судя по тому, что татьянино постиранное бельишко висело в ванной на веревке, под тельником на ней ничего не было. С завершением этой логической цепочки, мысли о еде отошли на второй план. Любовь, вернее, взыгравшее любострастие, победило голод, который еще несколько секунд назад правил миром в моей голове. Да уж, горе от ума, это точно. Особенно от моего пытливого умища, терзаемого посттравматическим приступом похоти. Под утро я искренне думал, что натешил восставшую из руин плоть впрок дня на два, а то и на все три. Но получается, что ошибся. Чтобы не фраппировать приличную барышню стоящими шалашом трусами, я непринужденно держал комок полотенца в самом низу живота.

Интригующая и потому почти всегда работающая с женщинами фраза: «Пойдем, чё покажу», на этот раз дала осечку. А силой тащить судью в койку я не решился. И в результате от этого только выиграл. Положительные эмоции от поедания запеченного в духовке мяса захлестывали и сознание и вкусовые рецепторы. И было непонятно, в какой последовательности это происходило. Ощущения не намного уступали тому упоению, которое я получил этой ночью от приятных до неприличия плотских утех. Татьяна мне нравилась все больше и больше. И швец, и жнец, и, несмотря на пуританскую эпоху соцреализма, на дуде игрец.. Да к тому же еще и судья.. Как она лихо по моей просьбе Черняева засудила! Достойная барышня! Мечта поэта!

- Ты, Таня, молодец, очень вкусно! Сейчас я доем, еще раз зубы почищу и от всей души благодарить тебя стану! – попытался я ей выразить свои планы на обратную приятность.

Выразить внятно, из-за набитого рта, не совсем получилось, но Татьяна меня поняла и счастливо рассмеялась. Сама она ела очень мало, пила кофе и подкладывала в мою тарелку мясо с горячей жестянки.

Справедливости ради стоит отметить, что за эти сутки Таня повеселела. Было видно, что удовлетворение и радость от попрания морально-нравственных норм испытываю не только я. Татьяна тоже оказалась девушкой с активной жизненной позицией. И, судя по всплескам дикого темперамента, месяц ее воздержания, пока я продавливал больничную койку, дался ей нелегко. Остается только надеяться, что вынужденный целибат никак не отразился на излишней тяжести выносимых ей приговоров. Провожать Татьяну Павловну я пошел, когда уже начало темнеть. До того, она еще днем бегала на улицу к телефону, чтобы предупредить родителей, что будет дома только вечером. Про родителей я ее не спрашивал, чтобы не пугать девушку ущербной памятью контуженного придурка. Завтра запытаю Нагаева, он мне все расскажет. И я предполагаю, что не менее содержательно, нежели сама Татьяна. Пару остановок мы прогулялись, потом моя подруга зашла в троллейбус, а я не торопясь побрел обратно. Хотелось спать. Ночь почти вся была бессонной, днем подремать мне тоже не удалось, судья Липатникова умела быть требовательной. Да уж, тяжела и неказиста жизнь советского юриста..

Всю следующую неделю я дисциплинированно посещал поликлинику УВД.

Капельницы и уколы мне за последний месяц изрядно надоели, зато здоровье существенно поправилось. И своей прической я все меньше походил на пострадавшего во внутрикамерных разборках зека. Позавчера мы с Вовой проведывали Локтионова. Хорошо, что накануне Татьяна принесла мне самодельных коржиков, их я и прихватил в качестве гостинца, дополнительно прикупив на рынке кило яблок. В магазине шаром покати, а сок был хоть и в ассортименте, но только в трехлитровой таре.

До областной клинической больницы мы доехали на трамвае. Нагаев провел меня через приемный покой и мы поднялись на третий этаж. Было видно, что Вова проведывает нашего старшого не впервые. В палату мы не пошли, а через местного болящего вызвали Михалыча в холл, где стояли в ряд киношные фанерные кресла. Вышедшего из дверей отделения рослого мужика, годов сорока и одетого в спортивный костюм, я не знал. Вернее, не узнал, потому что он-то как раз сразу протянул мне руку. Какая-то слишком избирательная память у меня. Вову и Толика я признал, а Татьяну и Локтионова, как будто впервые встретил. Где логика? Это при том, что с Татьяной я был знаком ближе некуда и достаточно продолжительное время.

- Эк, тебя отму#охали! – разглядывая меня, покачал головой мой старший инспектор. – Рассказывай, как все было? Сначала факты, потом мысли. И не торопись, вываливай все подряд, но старайся соблюдать хронологию!

Я послушно пересказал все, что было в голове относительно побоища. И про мысли по поводу случившегося, вернее, про почти полное их отсутствие.

- За две недели ты врагов нажить не мог, значит, это ты на своей земле кому-то перцу по хвост насыпал. Что у тебя до «мясухи» было? Вспоминай! – майор с любопытством меня рассматривал. – Слава богу, не в америках живем, не валят у нас ментов так запросто. То, что тебя не грабить шли, это точно.

- Михалыч, мы по его территории и по моей всегда вместе работали, не было там ничего такого, – влез в разговор Нагаев, – Если ему память отшибли, то уж я-то все помню, – он посмотрел на меня, – Это поселок ему аукнулся, точно говорю!

Я согласно кивнул и мы с напарником уже вдвоем уставились на старшего участкового. Локтионов сел на стул и задумался. Мы с Вовой как два недоросля стояли и ждали, когда в голове старшего товарища сложатся пазлы. Со слов напарника я знал, что Валерий Михайлович только последние два года, как работает старшим участковым в районе на земле. А до того он был старшим инспектором уголовного розыска в УВД области. И по слухам, опером он был очень даже неплохим. Карьеру ему подкосил развод с его очередной женой и ее непрерывные жалобы в партком УВД.

- Ты наш разговор помнишь? Перед тем, как я на больничку заехал? – сидящий майор смотрел на меня снизу вверх изучающим взглядом.