Или он мне написал в процессе? Но это как-то на него не похоже. Не до такой степени регулярно мы переписываемся, чтобы посреди важной встречи нестись отправлять мне сообщение.

Извини, что пропал… Извини… Вот что меня гложет! За что он извиняется? Если он не писал, потому что был на важной встрече, ему совершенно не за что извиняться! Это обычная ситуация. Но если он извиняется, значит, считает, что есть за что… Может, на свидании был? Да вряд ли…

Короче, я так ничего и не придумала, попробовала позвонить, но дома Сергея еще не было, а мобильник оказался вне зоны действия сети. Наверное, как раз едет в метро домой…

Но я уже не могла отделаться от мысли, что телефон он выключил специально, и улеглась спать с каким-то очень противным ощущением.

Когда-нибудь это должно было случиться. Такой талантливый, старательный и перспективный ведущий редактор на дороге не валяется. Такой (см. выше) сидит и ждет, когда ему на голову свалится предложение, от которого не отказываются.

Наверное, я не совсем такой. Потому что я сидел и мычал в телефонную трубку, вместо того чтобы подхватиться, уложить чемодан и умчаться в Германию. Потому что на другом конце провода мой старинный друг Лешка второй раз подряд объяснял мне подробности предложения:

– Они какую-то контору открывают по покупке прав на всякие там книги. Им нужен менеджер, который, во-первых, работал в этой сфере, во-вторых, шпрехает и спикает, в-третьих, толковый. Я сразу про тебя подумал. Ты же толковый?

– Типа того, – продемонстрировал я свою толковость и для убедительности добавил: – Зер гут вери мач.

– Да, произношение у тебя… Ладно, записывай телефон! И помни, я предпочитаю красное рейнское!

Я записал телефон. Положил трубку. Перечитал телефон. Уставился в монитор. Там в окне ICQ светились веселые буквы: «Мяу! – Привет! – Как дела?»

Я снова посмотрел на бумажку с заветным номером. Это был подарок фортуны. Выигрыш по лотерейному билету, который я не покупал. «Вам еще не привалила пруха? Тогда мы идем к вам!» Разом я решал все свои проблемы: с финансами, с карьерой, с перспективами роста, с проживанием в стране, напичканной алкашами и террористами…

Даже если я не задержусь у педантичных пруссаков (приходить на работу вовремя? какой кошмар!), через два года можно будет вернуться домой в совершенно ином качестве. Меня тут же наймут декоративным главредом, для того только, чтобы хвастаться перед конкурентами. И связи. И подхалимаж на выставках со стороны соотечественников, пытающихся всучить книгу доверчивым немцам. И специальный статус.

Придется, правда, повкалывать. Ну и черт с ним! Приходилось и по двадцать часов в сутки, и три года без отпуска!

Я прислушался к полости под грудиной, где, по моим наблюдениям, должна размещаться душа. Душа не пела. Наверное, не успела осознать. Душа не пела – не успела. Как обычно в моменты внутреннего раздрызга, я начал думать двустишиями. «Ну, дуреха, – обратился я к душе, – чё те плохо?»

И тут мой взгляд упал на экран.

«Мяу! – краснело в окошке связи. – Ты что, ушел куда-то? Мяу!!! Ну и ладно»

Тут-то я и понял, отчего так тихо под грудиной. Душа раньше меня сообразила, что отныне все наше с Катёной общение будет протекать по каналам электросвязи. SMS, ICQ, e-mail.

«Да ладно, – буркнул я душе, – мы и так не часто видимся. Будем встречаться раз в год, в отпуске. И вообще, не порть мне праздник!»

После чего встал, вырубил «аську» и пошел скандалить с технологом. Это увлекло меня настолько, что я едва успел дозвониться до офиса моих гипотетических нанимателей и договориться.

А Кате ответил только вечером. Наврал чего-то про какую-то встречу.

Как нетрудно догадаться, следующий день не заладился. Гадостное чувство, которое появилось вчера перед сном, утром никуда не делось. Залезло поглубже в душу и собиралось свить там гнездо.

Я долго уговаривала себя, что ничего не произошло, что во всем виноваты гормоны в смеси с расшалившимся воображением…

Но уговоры уговорами, а сама-то я точно знала, что это не воображение, а интуиция. И что она меня еще ни разу в жизни не подводила.

Тогда я решила схитрить. Я решила, что приду на работу и не буду включать «аську». Ну заработалась – забыла. Обычно немедленно следовал звонок на мобильник или хотя бы SMS с возмущенным требованием не перекрывать каналы связи или вопросом: «Ты где? Ты не заболела?» Короче, я понадеялась, что если не замечают моего присутствия, то хотя бы отсутствие этого присутствия не останется незамеченным.

В шесть часов вечера я поняла, что это конец.

Сначала у меня была призрачная надежда, что он заболел и остался дома. Домой я ему звонила, там никого не было. Потом я надеялась, что он придет на работу после обеда, но время шло, а «после обеда» все никак не наступало. Тогда я не выдержала и позвонила в издательство. На просьбу позвать к телефону Емельянова бодрый женский голос отрапортовал, что он с утра был, но в обед уехал и сказал, что больше не появится…

Вот, собственно, и все… Мобильник был по-прежнему недоступен.

Всю ночь я пытался примирить себя с мыслью о предстоящем переломе в жизни. Строил блестящие перспективы, от которых резало глаза и сосало под ложечкой. Дважды вставал и читал в Нете. как у них там в Германии. И только к утру в голову пришла простая мысль – а с чего я взял, что мной заинтересуются? Английский у меня неплох, потому что половина наших книг – переводная, а вот немецкий… Я, конечно, люблю на вечеринках раз пять подряд исполнить «Августина» вперемежку с криками «партизанен! пуф-пуф!», но назвать это знанием языка трудновато. Мысль успокоила настолько, что в издательство я попал уже после обеда.

– Опаздываем? – уточнил директор, отлавливая меня у вешалки.

– Плохо себя чувствую, – ответил я, и был абсолютно искренен.

Директор прищурил левый глаз, видимо, выстроил в уме картину проведенного мной бурного вечера и покровительственно похлопал меня по плечу. Я напрягся. Терпеть не могу панибратства. Одно дело, когда я Людочку чмокну на прощание, другое – когда шеф начинает демонстрировать свою демократичность и хорошее настроение.

Причина директорского благодушия выяснилась быстро: шеф собирался свалить в неведомые дали до конца недели. Это было очень кстати – встреча с немцами была назначена на завтра на три часа.

Кое-как довыполняв свои служебные обязанности, я покинул издательство одним из первых. Дома завалился на неубранную кровать прямо с пивом – и вспомнил, что сегодня мы совсем не общались с Катей. А пообщаться было необходимо. Она быстро помогла бы разобраться и принять решение. Но, с другой стороны, как это будет выглядеть? «Здравствуй, Коша, я тебя люблю и уезжаю до конца жизни горбатиться на фрицев»? Нет, нужно посоветоваться с кем-нибудь другим.

Моя бывшая подруга Маша ответила через пять гудков. Голос ее был так томен и женствен, что я невольно приободрился.

– Привет, – начал я, – не помешал? Понимаешь, тут такое дело…

– Помешал, – прожурчала трубка, – я… в гостях.

Пауза после «я» была выдержана мастерски. Я сразу понял, что томность и женственность предназначались вовсе не мне, и даже, кажется, уловил какой-то слабый музыкальный фон.

– А, – сказал я, – ну береги себя.

– А что-то случилось?

– Нет, ерунда.

– Тогда позвони мне… завтра.

Пауза была уже просто неприличной. На месте этого мужика я бы хорошенько подумал… Хотя я отлично знал Машку. Когда она начинает блестеть глазками и облизывать губки, хорошенько подумать – это утопия.

Я еще пять минут покрутил в руках трубку, но Кате так и не позвонил. А больше советоваться было не с кем. Не с мамой же? А почему бы и нет?

От разговора осталось странное ощущение. Мама очень за меня обрадовалась и тут же принялась отговаривать от поездки за границу. На том и порешили.

Можно сказать, что мне было плохо. Но это значит ничего не сказать.