Громыко сел на место Хонеккера. Налил себе Боржоми из нетронутой бутылки и с шумом выпил. Я сел на край стола и тут же одернул себя – чисто по-американски, дурак, ну где это видано, чтобы генеральный секретарь на столе сидел, еще на подоконник сядь, придурок! Но пересаживаться не стал, чтобы не продемонстрировать уязвимость…

– Миша. Ты широко шагаешь. Ты понимаешь, что такие вещи надо согласовывать с Политбюро?

Я кивнул

– Понимаю.

Да, понимаю. Я смотрел на Громыко, зубра отечественной внешней политики и думал – куда все делось? При Ленине – стратегической важности решения могли приниматься за сутки, а державный корабль иногда такие кренделя выписывал!

А теперь? Как американцы говорят – большие, волосатые, наглые цели – где они?

– Давайте по очереди, Андрей Андреевич.

– Хорошо, давай. Ты понимаешь, что такое свобода перемещения в том виде, какой ты нарисовал? А?

– Понимаю.

Громыко уставился на меня – с таким спокойствием это было сказано.

– Все ринутся туда – сказал он – это для начала.

– Как понять, все ринутся туда?

– Скупаться, ты что как маленький?! – разозлился Громыко – там, в Польше джинсы на прилавках лежат!

Господи…

– Ну и что?

…

– Ну, хорошо, Андрей Андреевич. Допустим, наша молодежь рванет в Польшу, купит там себе по двое – трое джинсов. Что еще купит? Ну, там косметику к примеру. Что в этом такого страшного? Поляки нашьют еще джинсов.

Громыко смотрел куда-то мимо меня невидящим взглядом и думал. А я тоже сидел и думал – как мы добрались до такого. Говорят, Юрий Владимирович делал все для того чтобы было как можно меньше туризма, даже в соцстраны. Но зачем?!

Чтобы молодежь джинсов себе не купила что ли?

Что мы все такие… перепуганные то?

– Не знаю, как на это Виктор Михайлович посмотрит… – сказал Громыко

– Он посмотрит, так как надо будет. У нас в конце то концов – есть социалистический лагерь или его в помине нет?

…

– Ну, я не говорю о том, чтобы на самотек пустить. Есть организованный туризм, начнем продавать туры. Посмотрим, сколько мы сможем принять, сколько они. Каждый год будем увеличивать. Но я не понимаю, почему советский человек не может свободно ездить по таким-же социалистическим странам, как и наш СССР.

…

– И то же самое по открытию предприятий, филиалов, торговле. Почему это невозможно?

Громыко, получив отпор на первый наскок, молча сидел и думал

– Андрей Андреевич…

– Я не знаю, Михаил Сергеевич… – сказал он – не знаю, что тебе сказать.

…

– Мы жили, так как жили, и сейчас так живем, и вопросов почему – задавать было не принято. Раз так – значит так надо.

Громыко посмотрел в окно на ночную Москву.

– Мы так жили, и с этим – вот это все построили. Как смогли. Как сумели. Но ты, наверное, прав, что задаешь вопросы. Пора их задавать. С нами – всё… годы не те. Пора приниматься за дело уже вам

Громыко помолчал и сказал

– На пенсию мне надо…

– Не отпущу! – резко сказал я

Громыко повернулся и посмотрел на меня

– Почему?

– Вы уйдете, другие уйдут. И что будет? Те кто придут, тут же дров наломают. И вы и я – солдаты партии. Солдаты на мировой войне коммунизма и капитализма. Идет война. Как называется тот, кто уходит с поля боя во время войны?

…

– Мне нужна ваша помощь. И поддержка. И главное – критика. Не думайте, что я не прислушиваюсь к тому, что вы говорите.

Громыко долго молчал. Потом как то растерянно сказал

– А я и сам не знаю, Михаил, почему например, нельзя в Польшу ездить или в ГДР. Вот думаю сейчас – и не знаю. Все боимся – как бы чего не вышло, как бы какой-нибудь идиот и себя не опозорил и страну заодно. Вот и запрещаем. Чтобы спокойнее себя чувствовать. А так…

…

– Что делать будем?

– Потихоньку отпускать гайки – сказал я – сразу нельзя, сорвет. Но и оставлять, так как есть – нельзя, по сути, каждый запрет сейчас, скорее, во вред, плодит диссидентов и порождает десяток путей обхода. А с нашими союзниками…

…

– Мы идем по пути реформ. Реформ не только назревших, но и перезревших. Они либо идут с нами, либо…

Дальше я не сказал. Но все и так было понятно.

Зил – привычно скользил по московским улицам, во тьме и тишине. Давали зеленую улицу, хотя могли и не давать. Улицы – почти пустые, для того кто хорошо знал Москву нового времени – такие полупустые трассы, на которых почти половина трафика автобусы и грузовики – выглядели дико. Ничего, лет через десять тут появятся первые пробки, уж я то постараюсь. Строительство в Елабуге доведем до конца и ЕЛАЗ запустим, расширим производство в Москве… в общем народ автомобилями обеспечим. Кстати, вы знаете о том, что автомобиль Фиат – Пунто, который в начале девяностых выиграл конкурс "автомобиль года" в Европе – это и есть тот самый Елаз, который разрабатывали на советские деньги. Но мы поступим проще – возьмем то, что уже производится, для быстроты и простоты освоения. То, что не сможем быстро освоить – пока будем закупать. И запустим…

Все не отпускают мысли о демократизации – и надо и нельзя. Прожив долгое время в Америке, я прекрасно понимаю, почему все проекты демократизации в СССР/России либо потерпели крах, либо привели совсем не туда. Созыв Съезда, первые свободные выборы – это не демократия, это было политиканство, потому что у избиравшихся демократических политиков – за спиной не было ничего. Только болтовня.

В США демократия глубоко провинциальна, и в этом то ее успех, потому что это – на самом деле демократия, власть народа. Демократия начинается с городского или сельского округа. Основные налоги не федеральные и не штата – а местные, которые на месте собираются и тратятся. Полиция, школа, дороги – это все на местные налоги. Конгрессмен округа – это местный парень, который со всеми за руку, и когда уезжает в Вашингтон – то делает все чтобы именно в его округе были потрачены федеральные деньги, на что угодно. Общины в кровь грызутся, чтобы заполучить федеральный объект, неважно какой – военная база, тюрьма, больница. Потому что это налоги и рабочие места. Там непредставимой дикостью выглядят слова "понаехали тут!" – если люди приезжают, это хорошо, они тут будут работать, тратить, платить налоги, всем будет легче. А теперь вопрос – с чего начал Горбачев?

Собрал съезд и устроил фестиваль политиканства на всю страну. Ну кому какая разница, был или нет заключен секретный протокол к пакту Молотова-Риббентроппа, если в ста километрах от Москвы дома уже по окна в землю вросли и туалеты на дворе? Решать совместно проблемы домов и туалетов, а так же больниц, школ и прочего – это и есть демократия. Это – демократия, а не солженицынская "жизнь не по лжи".

Но все же какие-то элементы демократии надо внедрять. И получается, сверху – снизу тоже надо, но это и труднее и дольше. Например, почему бы не пойти по китайскому пути и не внедрить процедуру избрания Генерального секретаря не Политбюро, а Съездом?

Первое – вообще, закладывается прецедент сменяемости и избираемости власти, а казус Горбачева показал как это необходимо. Ведь, по сути – убрать хотели Горбачева, а убрали – страну. Во многом страна рухнула от того что у власти был ненадлежащий, некомпетентный генсек, а нормального правового механизма его поменять не было. Он и когда первым президентом СССР то стал – в порядке исключения его избрал Съезд.

Второе – в общем-то, можно таким образом провести и конкурентные выборы – кто сказал, что кандидат должен быть только один. Не сразу – но может быть и получится прийти к тому, что кандидатов будет несколько и каждый со своей программой.

Третье – генерального секретаря, которого избирает Съезд почти невозможно келейно убрать – надо собирать внеочередной Съезд и объяснять на нем причины – и не факт, что съезд поймет. Такое получается эрзац-президентство, но без рисков, которые на данном этапе влечет за собой введение поста президента СССР, всенародно избираемого.