В дороге гардемаринам было некогда да и не с кем вести такие пересуды, но Спиридов ответил то, что знал:

— Бают московские людишки промеж себя: молодой государь добрый по натуре, но округ него не все доброжелатели. А так-то любы ему всякие забавы, особливо охоту на зверя да птицу уважает. Сего добра круг Москвы вдоволь.

Сухотин пьяно крутил головой:

— Коли народ молвит, то и вправду так. Токмо отечеству-то потребно для блага не одни бирюльки.

Спустя неделю оба загруженных гекбота отошли от причала и бросили якоря в заводи. Сухотин последний раз поучал гардемаринов:

— Волга не море, у нее свой норов, стремнина несет судно, поспевай румпель[17] перекладывать, а течение и руль сбивает, сноровка надобна. Кругом меляки да топляки. Ежели верховой ветер задует, помалу паруса будем ставить. Все действа проводить по сигналам: флагами ли, фальконетом, в ночи — фальшфейером.

Сухотин протянул Спиридову исчерченный листок:

— Какие сигналы, здесь все расписано.

С якоря снялись с восходом солнца по выстрелу фальконета с головного, сухотинского бота. Первым снялся с якоря бот Сухотина. Для начала Спиридов поставил на румпель Минина, а два матроса рулевых стояли рядом, присматривались.

Как и предупреждал Сухотин, плавание по реке имело свои особенности.

— На Балтике у нас путевые карты, да места все исхоженные вдоль и поперек, — заметил Минин, удерживая курс в кильватер бота Сухотина, — а здесь ни того, ни другого.

— Сам не пойму, каким чудом Сухотин форватер угадывает, — удивился Спиридов, поглядывая за корму, где пенилась кильватерная струя. — Разве вспоминает свое первое плавание.

Особенно коварно вела себя река в излучинах, когда бот резко бросало течением к приглубому берегу, и, если вовремя не переложить руль, бот мог в мгновение ока оказаться на мели.

В первые дни неловко управлялись с парусами матросы, молодые рекруты. Кроме одного сержанта, все они впервые очутились в плавании. Хотя в Казани Спиридов успел-таки поднаторить их при работе со снастями, поначалу все у них валилось из рук.

Глядя на Спиридова, как он терпеливо возится с матросами, Сухотин с сарказмом заметил:

— А ты не только словом поучай матросню, внушай и затрещиной, а которому с ленцой — и в зубы или промеж глаз вдарь. Оно так и борзо и лихо матросику запомнится.

Григорий, на удивление Сухотина, спокойно ответил:

— Человек не скотина, а и ту недолго испортить. Вразумлять поначалу словом надобно. Служители-то — вчерашние холопы, от сохи да враз на палубу их занесло.

Спиридов еще юнгой в первую кампанию присматривался к матросам, обращению с ними офицеров, боцманов, сержантов и других чинов. Видел он оплеухи, битье кулаками до крови и выбитых зубов, палками и кошками по голым спинам до крови. Все это предусматривалось петровским Морским уставом.

Однажды он наблюдал, как по приказанию Наума Сенявина пьяницу матроса «килевали»: на заведенном конце протаскивали под днищем корабля через киль от борта к борту.

Но частенько грешили начальники большие и маленькие. И эту несправедливость замечали матросы. И хотя они виду не подавали, работали исправно, но, как говорится, «без души».

Потому Григорий Спиридов взял за правило жизни: стараться воздействовать на служителей, как тогда звали матросов, прежде всего убеждением, приучать исподволь к сложным корабельным работам, а наказывать лишь нерадивых. К тому же считал зазорным вообще бить людей на пять-десять лет старше себя.

Спустя неделю Минин с удивлением поглядывал на проворство в управлении парусами, якорем еще вчера неуклюжих служителей. Удивляло и то, что его дружок Григорий и сам не чурался, помогал и показывал, как сноровисто и ловко следует перекидывать и подвязывать паруса, обтягивать ванты, крепить ходовые снасти, вязать и быстро распутывать мудреные морские узлы.

В перерывах, когда русло спрямлялось, матросы дремали на палубе, подставляли спину жгучему солнцу, любовались красотами непотревоженной человеком природы по берегам Волги.

Возле больших сел делали остановки, закупали свежее мясо. Ночами отстаивались на якорях напротив островов у Симбирска, Самары, Саратова. У Царицынского острога задержались на сутки, реку застлал густой туман. Когда он сошел, задул верховой попутный ветер. Сухотин обрадовался.

— Ставить полные паруса, на фордевинд[18] пойдем. Далее Волга прямиком шастает до самой Астрахани.

В самой Астрахани гекботы не задерживались, спустились под парусами по Кутумовой протоке к устью, где расположился военный порт. Основал его Петр I. «При Астраханском порте, — гласил указ Петра I, — для военной службы содержать Адмиралтейство и морских адмиралтейских служителей и для того построить казармы на осмотренном под строение способном месте».

Адмиралтейство размещалось в двухэтажном каменном здании, неподалеку от пристани. На причале прохаживался капитан-командор Мишуков, разглядывая, как швартуются гекботы. Ему успели доложить казаки с верховьев о появлении двух парусных судов.

Выслушав рапорт Сухотина, он перевел взгляд на гардемаринов.

— Сие, господин капитан-командор, гардемарины... — несколько развязно начал Сухотин, но Мишуков его оборвал:

— Сам не слепой, ступайте за мной, — мотнул головой, повернулся и зашагал к Адмиралтейству.

Разговор начал с расспросов, где кто раньше плавал. Мишуков досадно кряхтел. Упоминались флагманы кораблей, капитаны, его прежние знакомые. Слушал капитан-командор, а сердце ныло. «Сколь еще в этой прорве торчать? И почему Змаевич до сих пор не едет? Не спрашивать же об этом у этих юнцов».

Выслушав Спиридова, он, вспомнив прошлое, спросил:

— Не твой ли родитель в Выборге комендантом?

— Он самый, господин капитан-командор, — слегка покраснел Григорий.

— Ну-ну, примеривай свою службу по нему. Море-то видывал?

— Пяток кампаний волонтером на разных судах.

— Сие тебе завсегда доброй подпорой станет... Ступайте.

Когда дверь за гардемаринами закрылась, Мишуков спросил Сухотина:

— Што скажешь?

— Оба ремесло наше знают. Спиридов хваткий, разумен, дело у него спорится. Минин тоже проворен, путь считает верно, с квадрантом орудует споро, расчеты я сам проверил.

— Добро, погляжу их сам. Спиридов-то с ботом сладит?

— Вполне, — без колебаний ответил Сухотин.

— Молод больно, — хмыкнул капитан-командор.

— Из молодых, да ранний.

На следующий день, в воскресенье, Сухотин отпросился у Мишукова.

— Надобно гардемаринов в Астрахань свезти, пускай рассупонятся после дальней дороги.

— Тебе бы прохлаждаться только, — пробурчал Мишуков, но прогулку в Астрахань разрешил. — Быть к ночи на месте. Завтра Урусов экзаменовать станет Спиридова и Минина.

В Астрахань отправились на попутной купеческой фелюге, небольшом, но вместительном паруснике, персы везли из Ленкорани на продажу шелк и другие товары. Персы с охотой взяли русских офицеров: иногда на пути к Астрахани из камышей выскакивали проворные каюки с вооруженными молодцами и грабили купцов.

В пути Сухотин, как мог, рассказывал гардемаринам предысторию здешнего края.

— Государь император Петр Алексеич, прежде чем поход затеять, послал на Каспий Федора Соймонова да Урусова описать берега западные, промерять глубины у берега, которые фарватеры определить. Лейтенанты эти толковые карты составили и мы нынче по ним плаваем.

— Персию-то воевали чего для? — спросил Минин.

— Страна та богата шелком да пряностями. — Сухотин искоса взглянул на сидевших на корточках черноглазых купцов. — Да только наших купчишек там прежде не жаловали, притесняли, а выгоду от сей торговли иноземцы токмо получали. К тому же и турки на сей край позарились. Похотели утвердиться на Каспии.

Сухотин излагал события верно, но далеко не полно. В разгар войны со шведами, после потери Азова Петр I отправил из Астрахани полсотни судов с экспедицией поручика Бековича-Черкасского.