Когда подвернули на прежний курс, Урусов, глядя на безоблачное, усеянное звездами небо, посоветовал:

— За картушкой порой не угонишься. Лучше удерживать судно на курсе по звездам. По створам мачт и картушке засеките на небе ближе к горизонту звезду или планету какую и четверть часа правьте на нее по створу мачт. После выбирайте новый ориентир на небосводе. Метода испытанная.

И в самом деле, способ, предложенный князем, практически не давал осечки, но намного облегчал нервное напряжение рулевого.

Томительно тянулись ночные часы, когда раскачивающийся гекбот беспрестанно то поднимался на гребень очередной волны, то проваливался в глубокую ложбину между водяными валами.

Не по себе и жутковато было в первые часы шторма Спиридову. На Балтике он плавал на линейных кораблях и фрегатах, и в шторм там как-то чувствовалась большая уверенность в собственной безопасности. Да и экипаж на этих крупных судах был в несколько раз многочисленней, чем на «Святой Екатерине».

И все же мало-помалу у Спиридова улетучивалось, отходило куда-то в сторону и таяло за кормой естественное чувство страха. И только потом он понял, что помогло преодолению этой боязни перед опасностью — спокойствие и уверенность бывалого моряка Урусова, хладнокровие и верные действия экипажа, бывавшего и раньше в таких переделках. Видимо, и матросы почувствовали уверенность и твердость духа своего командира, потому что в какой-то момент стали проворно выполнять команды, несмотря на продолжающийся шторм.

Понемногу засветлел, обозначился горизонт на востоке. В утренних сумерках впереди по курсу замерцал слабый огонек.

— Маячок на Наргене объявился, — повеселел Урусов, — стало, мы вскорости в Бакинскую бухту якорек отдадим.

С легким сердцем возвращался Григорий Спиридов в Астрахань. За три месяца плавания он обрел себя наконец-то командиром. Пусть небольшого судна, с дюжиной матросов, но он капитанствовал. Шутка ли сказать, гардемарин, а уже вступает в схватку с морем. Раньше он держал по службе ответ за себя и, как ему казалось, небезуспешно.

Теперь иное дело, от его действий зависит жизнь всего экипажа. Правда, и раньше во время плавания он всегда во всех своих действиях и поступках не только исполнял долг, но и пекся о своих товарищах, — карабкался ли в штормовую ночь по вантам, чтобы вовремя перевернуть или подобрать паруса; до жгучей боли, а то и в кровь сбивал ли ладони, обтягивая снасти, работая с фалами; стремглав, спотыкаясь, бежал ли на бак помочь быстрее выбрать якорь и дать свободу кораблю тут же вступить под паруса.

Но ныне в походе, присматриваясь к матросам, он старался не только определить, кто на что способен, но и разгадать у каждого из них свою тайную пружину вдохновения в работе. От этого зависит удача каждого маневра судна, его, как принято говорить у моряков, живучесть, жизнь людей, его подчиненных, и в конечном итоге исполнение долга и успех каждого дела.

За минувшие месяцы Спиридов, за редким исключением, действовал самостоятельно, без подсказки Урусова. Он был благодарен опытному моряку за то, что тот не опекал его по мелочам, тем более не подменял в сложной обстановке, а лишь учил его, как старший товарищ по службе. Где, как не на море, обстановка меняется, приобретает тысячи неповторимых ситуаций. Но бывают частенько схожие события в главных направлениях развития, и тут всегда приходит на выручку опыт предыдущих кампаний, плаваний, зачастую неординарных происшествий на кораблях.

В одном Спиридов был не согласен с Урусовым. В Баку на гекбот толпой повалили купцы — персы, русские, армяне. Узнав, что судно отправляется в Астрахань, наперебой просили взять их с собой. К удивлению Григория, князь Урусов снисходительно выслушивал каждого и отобрал из них тех, кто сулил мзду побольше.

Правда, сомнения Спиридова несколько рассеял унтер-лейтенант Конон Прончищев. Он командовал шнявой, которая ремонтировалась в Баку после аварии. Его судно едва не затонуло, напоровшись штормовой ночью на каменную гряду.

Как-то перед уходом из Баку они уединились в прибрежной чайхане. Хозяин ее держал специально для русских виноградное вино. Потягивая терпкий напиток, Спиридов высказал свои сомнения в правильности поступка Урусова.

— Хоть он и князь, а деньгой, видать, не брезгует. — И рассказал о нашествии на гекбот разномастных купцов.

К удивлению Спиридова, унтер-офицер рассмеялся.

— Так он молодец, ежели выбирает из них, с кого куш поболее взять возможно. Заведено сие не нами, а спокон веков, на Каспии торговый народ за обычай имеет правило предлагать мзду капитану. А как же иначе он свой товар доставит в Астрахань? Берегом — месяц и поболее добираться станет. Да и лезгины его на пути или калмыки обчистят. А здесь полный антураж на военном судне, под охраной.

Спиридов слушал не переводя дыхания.

— Жалованье-то наше скудное, — продолжал Прончищев, прихлебывая вино, — а людям польза. А кроме прочего, и командор Мишуков каждую посудину из Ширвана или Гиляна самолично встречает. Доподлинно каждого купчишку глазами шныряет, а особливо его товар... Потом шествует в контору, а следом за ним тащат то ли ковры, то ли пряности, а вдовесок и монетой берет с каждого командира.

«Неужели и мне такая химера предстоит?» — морщил лоб, кисло улыбаясь, Спиридов, а Прончищев его как бы успокаивал:

— И при Иване Сенявине, царство ему небесное, такое действо происходило, и до него. Так что ты, брат, присматривайся да обвыкай, ежели когда думаешь отсюда выбираться. Я-то здесь седьмую кампанию, в этих краях, но особливо не жалуюсь покуда.

На пристани, в порту, гекбот в самом деле встречал Мишуков. Но вид у него был насупленный, сердитый. Не дождавшись выгрузки купцов, он ушел в Адмиралтейство, махнув рукой Урусову. Сказав вполголоса Спиридову, что следует переправить в контору, тот зашагал следом.

Возвратился он часа через два, слегка навеселе.

— Доложил капитан-командору все чин по чину. Тебе он велел передать, что утвержден ты в должности капитана гекбота, с чем тебя и поздравляю.

Спиридова от радости распирало, не знал, что положено в таких случаях говорить, только развел руками.

— С тебя нынче причитается, — продолжал в настроении Урусов, — он похлопал себя по карману. — Твоя доля здесь, не пропадет покуда, но мы ее прогуляем сей же вечер. Бери Минина, капитанов, которые в порту, и айда ко мне. Супруга в отъезде с детками, мы по-холостяцки, а денщик нам все спроворит.

Во время застолья выяснилась и причина грустного настроения капитан-командора: из Москвы дошел слух, что Змаевич не приедет ему на смену.

Когда Мишуков направлялся в Астрахань, по пути, в Казани, проведал знакомца, губернатора Артемия Волынского. Тот был на пять лет его моложе, но карьеру делал споро, не в пример ему.

Хотя Мишуков всегда был на виду и под рукой у царя, ему не везло. При взятии Выборга приударил Захарий за дочкой коменданта. Царь одобрил выбор, но Мишуков, узнав, что за невестой мало приданого, отвернул нос. На свою свадьбу с Екатериной царь назначил Мишукова шафером, вроде бы почет и царское уважение.

Каждую кампанию Захарий выходил с царем в море. Желая задобрить шведов к миру, государь освободил плененного генерала Горна, бывшего комендантом Нарвы.

— Бери бригантину, — приказал Петр I Мишукову, — отправляйся к шведам, передай мое письмо брату Карлу.

Неблагодарные шведы проявили коварство, захватили бригантину и продержали Мишукова два года в плену. Опять же вскоре женитьбой на племяннице Меншикова думал подправить дела, но вот незадача: светлейшего отрешили от власти.

То ли дело Артемий. В молодые годы неведомыми хитростями подобрался к двоюродной сестре царя Александре Нарышкиной и женился на ней. В то время как Захарий, по несчастью, находился в плену у шведов, Волынский в двадцать пять лет по заданию царя поехал послом к персидскому шаху.

Самодержец остался доволен Волынским, сделал сразу его полковником и генерал-адъютантом. После Персидского похода царь назначил его астраханским губернатором. До Мишукова доходили слухи об алчности Артемия, в Исфагани у персов он ничем не брезговал, а в Астрахани отличился.