— Прибыв на место суда строить нет надобности, без промедления вояж направить к берегам американским. — Уверенный тон адмирала подчеркивал ход его рассуждений. Видимо, давно вынашивал он эти замыслы.

— Окончив все дела на тех же фрегатах, экспедиция возвратится в Кронштадт, но иным путем — обогнув Африку у мыса Доброй Надежды.

Сенявин слушал внимательно, не перебивая, и только спросил:

— Где же, Николай Федорович, людей для такого вояжа сыскать?

— В том-то и суть, что наши офицеры и матросы дальше финских шхер не плавают. Вона в аглицком, да також голландском флоте каждый год немало кораблей отправляются в Ост-Индию, дабы практику давать офицерам и матросам. Где же им учиться, как не в вояжах дальних? Кроме протчего, пора нам, россиянам, и кругом света плавать...

Свои соображения Головин решил наконец-то высказать на заседании Адмиралтейств-коллегии, куда он спешил сумрачным мартовским днем.

В прошлом, 1731 году, капитан-командор Беринг, вернувшись с Камчатки, предложил снарядить новый вояж, к берегам Америки. Как и прежде, он полагал следовать на Камчатку сухопутьем через всю Сибирь, построить там суда и плыть затем на них в Америку.

Адмиралтейств-коллегия рвение командора поддержала, но Головин имел свое мнение — отправить экспедицию к берегам Великого океана не сухим путем, а по-иному — из Кронштадта на кораблях, морем.

На заседание коллегии Остерман впервые пригласил нового советника, недавно произведенного в контр-адмиралы Мишукова. А перед этим Захарий совершил своеобразный «коордонат» по службе — резко повернул в сторону.

Из Астрахани он отправился в свою деревню и загулял там на пятнадцать месяцев. На указы из Петербурга не откликался, после чего объявился в Адмиралтейств-коллегии, пытаясь оправдать отсутствие нездоровьем.

Видимо, благодушное настроение Остермана, упоенного возвышением, и прежняя симпатия отвели угрозу. Но флагманы поступили так, как положено.

«За своевольную 15-месячную неявку на службу и за ослушание указов коллегии, постановлено: „Время, проведенное им в отсутствии, вычесть из службы и жалованье ему за оное не давать...“

Сейчас Мишуков приподымался на цыпочках, робко выглядывал из-за широкой спины контр-адмирала Дмитриева-Мамонтова, прислушиваясь к словам Наума Сенявина. За четыре года он отстал от жизни флота, и все происходящее было для него неведомо.

— Сухой путь нынче на Камчатку долог, — страстно убеждал Сенявин контр-адмирала Петра Бредаля, — два лета надобно, не менее, чтобы с обозом туда добраться.

Их окружили, прислушиваясь, члены коллегии, а Головин продолжал:

— Присовокупите сюда годика два на постройку судов, — он загнул пальцы, — да на обратный путь в Петербург. Накладно получается.

— Что же ты замыслил, Николай Федорович, — лукаво спросил Сенявин: он-то знал и раньше мнение Головина, — неужто есть другая дорога, покороче?

— Тебе-то ведомо, Наум Акимович, что морской вояж и проворней и выгодней намного, нежели сухопутьем, — ответил ему Головин, а адмирал Гордон, вторя ему, добавил:

— Расточительно тратить время попусту. На телегах плестись будем — вечно позади Европы останемся. Надобно на Камчатку под парусами плыть.

На заседании, как обычно, главенствовал вице-канцлер Остерман, всемогущий человек при императрице Анне Иоанновне. «Царь всероссийский», как успели прозвать его при дворе.

— Ее величество, — начал он степенно, — повелела нам не откладывая рассмотреть предложение капитан-командора Беринга, дабы отправить его нынче же летом на Камчатку.

Сенаторам проект Беринга, за целый год скитаний из одной канцелярии в другую, был досконально знаком. И они были готовы его одобрить.

Адмиралтейств-коллегия, пока тянулась канитель, распорядилась впрок готовить разное корабельное снаряжение для отправки с обозом. Однако теперь появился другой вариант. Об этом и докладывал Головин, излагая преимущества морского пути.

— На Камчатку из Санкт-Петербурга морем мочно отправить корабли, — горячился вице-адмирал, — они добротнее и крепче будут, нежели там построенные. Кроме прочего, морские офицеры и матросы практику смогут иметь полезную.

Остерман слушал Головина, опустив глаза, не перебивая. Возглавляя морскую комиссию, он опекал Адмиралтейство, старался во всем содействовать строительству и обустройству флота. Нередко прислушивался к советам Головина и, когда тот кончил, спросил:

— И каким же маршрутом отправятся те корабли?

— Ваша светлость, — Головин взял карту, передал Остерману. Вопрос не застал его врасплох. — От Британских островов вокруг Южной Америки, минуя мыс Горн и далее к Японии. С окончанием же экспедиции идти в Китай, мимо Индии крутом Африки. Сим же образом наши мореплаватели кругом света вояж совершат.

Члены Адмиралтейств-коллегии одобрительно зашептались. Видимо, они поддерживали Головина. Об этом высказался вице-адмирал Сенявин:

— От Кронштадта до Камчатки судам доплыть мочно месяцев за десять — двенадцать. Не более года Берингу хватит для изыскания новых земель. Ежели через Сибирь добираться, вояж затянется на добрый десяток лет.

Остерман непроницаемо молчал, безразлично глядя прямо перед собой, но адмиралтейцы напористо держались своего.

— Великий Петр, отец наш и создатель, — прервал молчание адмирал Гордон, — мыслил о дальних вояжах. Нынче немного европейских капитанов обошли вокруг света, французы и вовсе того не одолели. Российский флот хотя и молод, но пора испытать себя в тех плаваниях.

Неожиданная идея пришлась явно не по вкусу вице-канцлеру. Он никогда не спешил и не любил решать что-либо скоропалительно, особенно тогда, когда был мало сведущ в сути дела. Свое неведение он подчас тщательно и искусно скрывал от окружающих, ловко уходя от прямых ответов, а иногда попросту отмалчивался. Однако в этот раз молчание становилось непозволительным. Как часто бывало в прошлом, выручила природная педантичность, и он спросил Головина:

— А кто же поведет сию экспедицию?

— Капитан-командор Витус Беринг имеет достаточный опыт для этого, — Головин оглядел присутствующих, — а ежели понадобится, я и сам готов повести корабли кругом света. Слава Богу, плавал в заморские страны, хаживал и в Атлантику.

Остерман опустил глаза, как бы раздумывая, хотя для него этот вопрос был предрешен. «Вот так вдруг менять все планы? Когда все уже рассмотрено в коллегиях? А потом, что сулит такой вояж для императрицы, ее престижа? Океаны и десятки морей с ураганами, штормами, где вместе с погибшими, не дай Бог, кораблями потускнеет и величие государыни... В Финском заливе и то суда топнут... И чего ради? Легковесных мечтаний моряков? Заново готовить докладные записки для императрицы, обязательно переводить их для Бирона на немецкий. Нет, он не намерен подвергать риску предприятие, уже одобренное высочайше». Остерман встал:

— Монаршая воля для нас неколебима. — Он говорил тихо, но властно. — Ее величество соблаговолили избрать для подготовки вояжа сухой путь на Камчатку по сибирским трактам. Посему, господа Сенат и Коллегия, надлежит нам рассмотреть, как наилучше сие исполнить. — Вице-канцлер перевел взгляд на Головина. — А что касается вояжа круг света, граф, оставьте в том разобраться потомкам...

Монаршей волей вице-канцлер умело прикрывался во всяких щекотливых делах.

Головину следовало остерегаться всесильных временщиков, не противоречить им и быть благоразумным. Однако вице-адмиралу Николаю Головину почему-то не хотелось отдавать потомкам честь первопроходцев.

12 октября 1732 года он подал Анне Иоанновне представление «Ея императорскому величеству самодержице всероссийской» на 8 листах.

«...Дабы через оное нижеозначенное мое предложение корабельный флот к вечной славе в других морях произвести и показать в том морских офицеров достаточными морской практике умножить, дабы и впредь вечно российский флаг мог быть в состоянии по препорции патентатов, в соседстве вашего и в живущих на Балтийском море действителен был».