Уходят годы, и чем дальше, тем свободнее и индивидуальное толкуются поступки человека. Даже внешность Поддубного представляется теперь людям, видевшим его, неодинаково.

Скульптор Е. Вучетич в сворй книге «Художник и жизнь» рассказывает, как в середине 30-х годов он сделал этюдный портрет «чемпиона чемпионов».

«Это был громадный человечихце, колоссальной физической силы, богатырь воистину. Он меня поразил своими размерами.

И, несмотря на то, что у Ивана Максимовича действительно был и низкий лоб, и нос картошкой, и многое другое в таком же роде, я обращал внимание совсем на другое. И вот теперь, спустя почти 30 лет, когда я смотрю на этот портрет - сырой и далекий от совершенства этюд, я вишу борца, причем не просто борца, а чемпиона, с достоинством носящего это звание».

Ныне проводятся турниры в память Поддубного. Медали с его изображением добиваются как лучшей награды знаменитейшие борцы многих стран. Город Ейск, где жил в последние годы Иван Максимович, торжественно отметил 100-летие со дня его рождения. Его именем назвали большой парк. Было выстроено здание мемориала, второй этаж которого занимает музей Поддубного, а на первом в специально оборудованных залах тренируются борцы.

В этот день у могилы Поддубного собрались очень рослые и широкоплечие люди, съехавшиеся со всех концов страны. Иоханнес Коткас, Александр Мазур, Владимир Плясуля, Александр Сенаторов, Алексей Катулин, Виктор Соколов... И еще много других силачей, овеянных славой. За ними теснилась молодая борцовская поросль - двухметровые красавцы тяжеловесы, показавшие в тот же день свое искусство на ковре.

Старые борцы предавались воспоминаниям, показывая друг другу письма Ивана Максимовича, бережно обернутые в целлофан. Громадные руки разворачивали пожелтевшие страницы осторожно, очень осторожно...

Иван Максимович Поддубный родился 26 сентября¹ 1871 года в селе Красёновке, что затерялось в черноземной степи между Оржицей и Золотоношей...

Здесь некогда начиналось недоброе Поле, безбрежное море высоких трав, примятых кое-где табунами полудиких коней и опаленных кострами становищ. Сбивались в орды степные кочевники и шли на север к богатым, возделанным землям Руси...

Здесь, на краю лесостепи, их встречали богатырские заставы и начиналась великая сеча. Скудно повествует история о тех временах, но никогда не изгладятся они в народной памяти, обессмертившей имена Ильи Муромца, Добрыни Никитича и Алеши Поповича...

Именно здесь немного позже шел походом на Переяславль хан Кончак. Ржали кони, скрипели телеги, кружились над полчищем хищные птицы, готовясь к тризне... «Загородите Полю ворота!» - звенел тревожный голос певца, призывавшего к прекращению усобиц.

Проходили века, и Поле отступало. Заселялась степь, ставились низкие мазанки, маслянисто поблескивал вк солнце чернозем... Но не скоро пришел мйр на берега Днепра. Русским «украинам», волею исторических судеб оказавшимся на рубеже Запада и Востока, долго еще довелось истекать кровью и слышать чужие голоса. И родилось здесь казачье племя, выросли люди, легкие на подъем, могучие телом и духом, не знавшие ни страха, ни жалости в бою и жадные до работы. Щедрая земля вознаграждала за опасность хлебным и иным изобилием, наливавшим изловчившееся в трудах и боях тело двойной силой.

Много поколений воинов и хлеборобов насчитывал род Поддубных. Когда Ивана Максимовича, уже завоевавшего титул «чемпиона чемпионов», спрашивали, встречал ли он людей сильнее себя, богатырь отвечал:

- Если говорить о борцовской силе, то, пожалуй, нет. А так, сильнее люди попадались. Мой батько Максим Иванович был сильнее меня...

Земля. В ее плодовитости, взывавшей к благодатному труду, была тайна силы Поддубных. Словно древние герои и боги, они черпали силу в неразрывности с землей.

Максим Иванович Поддубный, отец борца, был потомственным хлеборобом и дюжим парубком. Жил он в Кра- сёновке. В двадцать лет женился на крепкой дивчине Ганне из соседней Богодуховки, на дочери Данилы Науменко, который тоже не жаловался на немощь и прожил на свете 125 лет.

Молодые поселились в Красёновке, в том краю села, что и по сей день зовется Болюковкой. Поставили хату- мазанку с маленькими окошками и соломенной крышей. Когда просох и зажелтел глиняный пол, его застелили ряднами. Большая деревянная кровать, печка, шкафчпк- «мысник», стол и лавки, божница, украшенная пучкамп чабреца, любистика и васильков, - такой помнил всегда Иван родную хату.

В ней он и увидел свет, захлебываясь криком на радость отцу Максиму, с опаской потрогавшему его громадной мозолистой рукой, и матери Ганны, измученной родами. Первенец был очень крупный. С годами в хате гомонили еще шестеро здоровых белоголовых ребятишек. Три сына и три дочери. Матрена, Никита, Емельян, Марина, Митрофан и Евдокия.

А тем временем Иван подрастал. Вот он уже переступил порог чисто выбеленной хаты и гоняет по улицам села, поросшим гусиной травой. А село чудо как хорошо. Белые хатки с соломенными крышами утопают в вишневых садах. Белые акации осеняют улицы, спускающиеся к тихой речке. Клонятся к воде могучие вербы, купая в ней длинные гибкие ветки. Белая церковка и буйные заросли бузины у кладбищенской ограды...

У Максима Поддубного земли было немного - около хаты саженей сто и в поле две десятины. Была та землица для здешних мест бедновата, больше суглинка, чем чернозема. Сам Максим работал как вол и только силой наливался. Большого роста, жилистый, он легко брал на плечи два пятипудовых мешка, поднимал вилами целую копну сена.

Ёалуясь, он останавливал любую телегу, ухвативши ее за колесо, валил наземь за рога здоровенных бугаев, а когда собирались мужики в круг побороться на кушаках, равных ему в округе не было. Рассказывают, что небывалой силой отличались и все его дети. Марина, бывало, рассердится на парубка, снимет с него смушковую шапку и подсунет ее под бревна, сложенные на улице, подняв их плечом. Парень бегает, пока кучу народу не соберет, чтобы шапку свою вызволить. Самый младший сын в семье, Митрофан, со временем вымахал в двухметрового детину, который как-то вытащил из ямы вола весом в восемнадцать пудов. Позже, в Туле, куда он приезжал к брату, Митрофан потешил публику, подержав на плечах помост с оркестром, который играл «Многая лета...». Во всяком случае, таким он описывал себя в своей книге о знаменитом брате.

До подвигов Максимова первенца Ивана мы еще дойдем, а пока кончилась его привольная жизнь - лет в семь он пас гусей, потом коров. Вскоре он уже возил на волах зерно на мельницу - налыгач в руки и «Цоб-цобе!..».

С двенадцати лет Иван работал батраком - пас овец в экономии пана Кублицкого, богатые земли которого обжали со всех сторон скудные поля красёновских крестьян. Много хлопот доставлял Ивану громадный и своевольный племенной баран, гордость панской экономии. Упрется животное, твердолобость которого вошла в пословицу, и ни с места. Ухватив его за витые рога, Иван тянет, рвет, толкает, пока баран не тряхнет головой и не отбросит мальчонку в пыль. Прекрасной гимнастикой было это единоборство с бараном. Нынешнее поколение рода Поддубных преисполнено наивной уверенности, что едва ли не она заложила основы спортивных достижений Ивана Максимовича.

Крепли мышцы, раздавались плечи, и вскоре Иван уже мог оторвать барана от земли, перебарывал всех своих сверстников, а в пятнадцать лет рисковал схватиться с отцом. Крепко взяв друг друга за пояса, пыхтя и обливаясь потом, старались они положить один другого на лопатки, и не сразу удавалось теперь Максиму бросить юношу в траву.

- О це Пиддубный, гарный казак, - говорил Максим, похлопывая сына по широкой груди.

Так минуло детство, или, как выражался Митрофан, «гусячьи университеты». К этому времени Иван перебрался к деду Даниле в Богодуховку. Но, очевидно, не порывались связи и с Красёновкой. Впрочем, от села до села было рукой подать. Во всяком случае, теперь Иван работал в другой экономии, у помещика Абеля, чьи неоглядные десятины начинались от Богодуховки.