Вторая фаза христианских споров, по Гарнаку, обнимает время от Халкидонского до V Вселенского собора (553 г.). Чтобы читатель наперед знал, куда этот писатель и поведет, и приведет его, для этого необходимо в двух словах заранее сообщить результат, какой получается в заключение этой фазы, по взгляду Гарнака. Немецкий ученый думает, что все силы церковной жизни Востока указанного времени направлялись к тому, чтобы отомстить Риму за насильственно навязанную Римом Востоку христологическую доктрину и восстановить старинную христологическую доктрину «благочестивых греков» (т, е. монофизитскую). Того и другого Церковь наконец и достигла. Вот руководящие идеи второй фазы христологических споров. Автор пишет: «Самое строгое осуждение нашло себе учение Халкидонского собора, как определение, насильственно навязанное Восточной церкви, — нашло в течение ближайших 68 лет. Эти годы ознаменовались не только страшнейшими бунтами народа и монахов в Египте, Палестине и отчасти Сирии — против халкидонского учения, но также и попытками некоторых императоров устранить нецелесообразное халкидонское определение, бывшее препятствием к миру и безопасности в государстве. Эти попытки, в свою очередь, были источником разных волнений. За Халкидонский собор стояли папа и множество клириков столицы. Конечно, это была важная сила. Но и сопротивление собору, выразившееся в оппозиции византийским императорам и патриархам, тоже было велико. Греческое благочестие чувствовало себя оскорбленным не только тем, что введена новая формула, но и самым содержанием этой формулы. В таком напряженном состоянии оставались дела в Восточной церкви до начала VI в. Начало VI в. ознаменовывается тем, что в науке снова приобретает господство аристотелизм. Это изменение в положении науки послужило к водворению халкидонского учения в Греческой церкви, т. е. послужило к примирению греческого благочестия с этим учением. До начала VI в. совсем не было действительно ученых богословов православного (халкидонского) направления. А теперь они явились. Во главе их был Леонтий Византийский. Он мыслил по христологическому вопросу так же, как Кирилл, и однако это не помешало ему сделаться защитником Халкидонского собора. Если мы спросим себя: каким образом могло произойти такое необычайное явление, что богослов в духе Кирилла решился встать на сторону халкидонского учения, то ответ находим единственно в том, что Леонтий был перипатетиком. Аристотелевская логика помогла ему разобраться в путанице понятий, другими словами, ему оказала существенную помощь схоластика: Леонтий был первый схоластик. Влияние Леонтия было громадно. Несомненно, что лишь в царствование Юстиниана I впервые на Востоке утвердилось халкидонское Православие, т. е. только в это время Халкидонский собор начал находить себе все более и более приверженцев, таких приверженцев, которые перестали чуждаться христологии Кирилла и которые даже стали сильно склоняться в пользу Кирилла; этим явлением Церковь одолжена утверждению в ней Аристотелевой схоластики — с появлением главы этой схоластики — Леонтия Византийского. Но и монофизитство, несмотря на все пертурбации, представляло собой значительную силу. В течение двух поколений после Халкидонского собора оно показывало, что в нем довольно жизни и силы для того, чтобы следовать за общим движением. В этот период времени монофизитство являлось вообще выражением духовной и теологической жизни Востока. Запустение и варварство сделались достоянием монофизитства лишь позднее. Прежде всего обращает на себя внимание то, что монофизитство, перенеся удар от Халкидонского собора, не бросилось в крайности: оно даже осудило евтихианство. Это служит доказательством его хорошего положения и его силы. Далее — ббльшая часть монофизитов изъявляла готовность воссоединиться с Православием, если только халкидонское учение и неприятное для них догматическое послание Льва будут отринуты и, следовательно, если догматика будет строго держаться учения Кирилла.
При вышеуказанных обстоятельствах, при которых влияние Халкидонского собора стало возрастать, а монофизитство показывало все признаки жизненности и силы, в начале VI в. приходят к мысли поднять значение Халкидонского собора, но так, чтобы при этом открывалась возможность мыслить по христологическому вопросу как Кирилл, т. е. удовлетворить и сторону православных, и партию монофизитов. За эту задачу с ревностью принялись теологи аристотелевского направления — Леонтий и его друзья, эти «новые каппадокийцы», эти «новые консерваторы» (!) (как каппадокийцы в конце концов приняли термин όμοούσιος, так Леонтий и его друзья — учение о двух природах). Указанная задача легла в основу государственной и церковной политики Юстиниана. Новоявившиеся схоластики и Юстиниан поставили целью признать важность Халкидонского собора, не видя возможности бороться с совершившимся фактом, но в то же время не лишать прав древнее «греческое благочестие» по христологическому вопросу. Император явно высказывал себя в пользу Кирилла, не отвергая Халкидонского собора. А императрица Феодора шла еще далее. Она почти явно благоприятствовала монофизитам, она хотела доставить победу «учению благочестия». При дворе господствовала тенденция примирить монофизитов с Церковью, а может быть и тенденция более серьезного характера. А для этого первее всего нужно было принизить и смирить папу, ибо папа (а не кто другой) был главным виновником церковных смут, возникших из–за Халкидонского собора. Во–вторых, лишить антиохийское богословие всякого значения: антиохийское богословие с точки зрения всех благочестивых людей всегда представлялось спицей в глазу; казалось, что послание Льва благоприятствовало антиохийцам и восстановляло их честь, а между тем ббльшая часть православных Востока и все монофизиты согласно утверждали, что великие антиохийцы «предали (изменнически) тайну веры». Антиохийцев ненавидели по тому же, почему, с церковной точки зрения, либералы и всегда ненавистны (?). Императору было внушено, ввиду этого, нанести удар антиохийцам. Явился известный указ против «трех глав» — Феодора, Феодорита и Ивы. Осуждение этих «трех глав», по своей тенденции, было своего рода поправкой Халкидонского собора, вошедшего в общение с Феодоритом и не сделавшего порицания Феодору и Иве. Император, издавая указ и делая поправку в определениях Халкидонского собора, делал эту поправку в духе Восточной церкви, в духе, который был вытеснен на самом Халкидонском соборе. Юстиниан уничтожил западное влияние, возвратив Халкидонское учение к Кириллову учению; он восстановил, пишет Гарнак курсивом, догматические мысли (Gedanken) обоих Ефесских соборов (значит, и «Разбойничьего»?!), оставляя неприкосновенным собор Халкидонский. Все и вся склонились перед волей Юстиниана, перед монархом, подобного которому не видим со времен Константина и Феодосия I. Патриархи, а за ними прочие епископы Востока согласились на распоряжения императора, хотя и не без некоторого душевного стеснения. Меньше всего поразило тогдашних иерархов то опустошение, которое было произведено мероприятиями Юстиниана. Осужден уже был Ориген при этом императоре, та же участь теперь постигла антиохийскую теологию. Церковь при содействии Юстиниана подвергла осуждению своих истинных отцев, как будто бы они были еретики. Юстиниан, закрывший Афинскую школу (языческую), закрыл также школы Александрийскую и Антиохийскую (!). Он сделался Диоклетианом богословской науки и Константином схоластики (!). Юстиниану удалось наказать и тогдашнего папу Вигилия за грех его предшественника — Льва. Римскому епископу было предоставлено разыграть трагедию в Константинополе, в которой, однако же, он «был не героем, а шутом». Вигилий, креатура Феодоры, интеллектуальный убийца своего предшественника, был человеком, который среди тогдашних споров не раз менял свои воззрения, становясь по приказу то сторонником монофизитов, то защитником Халкидонского собора. Из других мероприятий Юстиниана Гарнак отмечает его указ 551 г. и его участие во Вселенском соборе 553 г. Указ 551 г., представляя второй указ против трех глав, в широковещательной форме заключал в себе строго Кириллово истолкование халкидонских определений. Формула Кирилла относительно единого естества здесь одобряется. Что касается собора, то он был орудием воли императора: собор осудил Оригена, как того желал Юстиниан; он осудил «три главы» и антиохийскую теологию, как желал того Юстиниан; он санкционировал теопасхитскую формулу, как желал того опять император. И в самом деле, император был самым лучшим догматистом; он угадал дух Восточной церкви, т. е. ее большинства, потому что он истолковал халкидонские определения в смысле Кириллова учения и умел доставить им — в этом виде — авторитет. При посредстве V Вселенского собора удалось отпарировать тот удар, который при посредстве Халкидонского собора был нанесен Западом Востоку, отпарировать, — насколько это возможно в сфере догматики. Как Рим заставил принять Восток формулу «о двух естествах», так спустя 100 лет этот самый Восток дает комментарий к этой формуле, ни мало не соответствующий букве последней. Восток был отмщен. Все это так, но при кажущемся торжестве Юстиниан пожал горькие плоды. Он вооружил Запад против Константинополя и Византийского государства, а монофизитов с Церковью не воссоединил. Мало того: Церковь времен Юстиниана осудила знаменитейших отцев и теологию прошедшего времени: solitudinem faciunt, pacem appellant (они создают пустыню <и> называют это миром (Тацит) (лат.). — Ред.) (S. 378–379, 383–386, 391–400).
