В тот вечер вокруг стояла такая тишина, что я почти решился провести акцию прямо сейчас, без всяких приготовлений, как при повторном просмотре вдруг заметил слабый дымок, стелившийся из-под холмика, словно кто-то курил. Хотя какой холмик? Самая настоящая землянка, в которой как минимум сидит охранник, как егерь в секрете. Вот и объяснение прорех в заборе, умно. Спрятав аппаратуру в сумку, я быстро, прямо на корточках, по памяти, набросал рисунок усадьбы и, обозначив сидевшего наблюдателя, ясно увидел, что выставленный секрет является самым уязвимым местом для проникновения. А всё по тому, что недавно возведённая голубятня закрывает собой землянку, и наблюдать за ней могут лишь сами птицы. Стоит выждать, когда будет происходить смена караула, рассчитать время и действовать. Едва я встал на ноги, как услышал за спиной быстрые шаркающие шаги. Я обернулся и увидел Полушкина.

— Иван Иванович, — тихо произнёс я, — ваши люди смогут без лишнего шума разобраться с караульным.

— Пока нареканий не было, — немного смутившись, ответил Полушкин.

— Тогда нам стоит кое-что обсудить и договориться об условных сигналах.

Около одиннадцати часов пополудни возле именья внебрачного сына Понятовского появился всадник с ярко рыжими усами и повязкой на глазу в сопровождении гружёного бутылками тарантаса.

— Здесь ли обосновался великовельможный пан Понятовский? — поинтересовался я, слезая с лошади.

— Как прикажете доложить? — спросил старик-привратник.

— К нему в гости, холера ясна, прибыл пан Сигизмунд Жулиньский из Вильно.

Привратник скрылся за дверью, а спустя минут пять появился какой-то толстяк, опоясанный саблей, в сопровождении другого толстячка с бегающими глазками. Поприветствовав и представившись, я завязал разговор.

— Ещё в Варшаве до меня доходили слухи о необыкновенных способностях одного благородного шляхтича напиваться на славу и оставаться на ногах после гарнеца токая, и так как из всех друзей в столице не нашлось никого, кто был бы достоин сесть с ним за один стол, то он уехал сюда. В Краковской пивной это подтвердили, и до сих пор не проходит ни дня, когда о подвигах этого достойного человека ни сообщается в тостах. Я вот, сам не против пропустить бутылочку другую и подумал: а не приехать ли мне к нему и всё выяснить самому?

— Вот как… — Понятовкий икнул. — А ступай ка ты прочь! Ты видимо сам не знаешь, к кому пришёл.

— Ха, так я и думал, — поправляя тряпку на ящиках с зазвеневшими бутылками, — брехали всё про благородного шляхтича. Ни силы в нём нет, ни здоровья. Поворачивай Янык тарантас, да поехали обратно в Варшаву.

Понятовский сверил меня глазами с головы до ног и насмешливо сказал мне:

— Ты что ж, любезный! Вздумал шутить со мной? Посмотри на самого себя: ведь тебя можно скорее покласть в гроб, чем допустить до бутылок. Ни живота доброго ни носа красного, да и речи ведёшь, словно москаль какой-то.

— Осмелюсь доложить, великовельможный пан, — сказал я, — у нас в Вильно есть старая поговорка: не суди о женщине по чепцу, о коне по сбруе и о человеке по наружности. Вероятно, до слуха вашего дошло уже, что все мы, обитатели Вильно, с постоянным усердием следуем примеру, так блистательно подаваемому нам предками, когда за вытоптанный хмельник отсыпали плетей. Вижу по Вашей мудрости, знаете. Так вот, не хвастаясь пред остальными, — горделиво добавил я, — смело могу сказать, что во всём городе нет никого, кто бы решился помериться со мною за бутылкой. Да хоть на двести дукатов готов поспорить, — доставая из сумки деньги.

Тучность, заплывшие глаза, красный нос и багровые щёки вкупе с хриплым пропитым голосом выдавали в шляхтиче знатного выпивоху, действительно обладающего искусством пить, супротив которого шансов за застольем у меня не было. Кабы не свойства "чёртового ядра" со всевозможными отравлениями, я бы и не рискнул.

— Мы сейчас увидим, правду ли ты говоришь, — сказал Понятовский, не отводя глаз от толстой пачки талеров на развёрнутом платке, и приказал своему собутыльнику Качинскому принести свой любимый кубок, в который вмещалась почти пол кварты. — Ставлю столько же. Не боишься Сигизмунд деньжата проспорить? Небось, патент офицерский хотел купить?

— Хотел, да только на капитанский не хватает, — с вызовом произнёс я, — но сейчас мы это поправим.

Едва мои слова прозвучали, Понятовский сбросил на землю тряпку и, выхватив бутыль, ловко с помощью сабли избавился от пробки. Вино полилось в кубок как Замбези в Викторию — шумно, быстро и пенно; поляк налил его до самых краёв, выпил и передал мне.

— Ну, это не дурно, — оценил я поступок. — Впрочем, и для меня самого это пустяки, — наливая из новой бутылки и выпивая. — А вот сколько ты можешь выпить таких кубков?

— Сколько? — взревел шляхтич. — Да за каждый выпитый тобой, я выпью три. А ну! Стол и стулья сюда! Живо!

Вскоре во дворе появилось требуемое. С моего разрешения из тарантаса вытащили несколько ящиков, и попойка началась.

— Слушайте же, чтоб нам всем пропасть! — крикнул я тост, вываливая на землю пару ящиков с вином и поднимая кубок. — Слушайте шляхтичи! Я пью за здоровье великовельможного пана Понятовского, за его благородство и благородство собравшейся здесь шляхты! Чёрт возьми того, кто не подхватит мой тост!

Кубок переходил из рук в руки, Понятовский в точности исполнял сделанное им предложение, а между тем вокруг стола стали появляться зеваки. Как же, тут же одна шляхта собралась и повод что надо, да и с чёртом шутковать не стоит. Они как тараканы выползали из дома, хлева, конюшни, даже из леса появились двое. И наконец, я увидел, как свисающая лапа вековой ели стала совершать колебательные движения. Всё, время. Заложница найдена и в безопасности, а сейчас настало время поквитаться.

— Ох! Не могу больше, — тяжело дыша, произнёс я.

— Вильно, Вильно… Слабаки! — радостно заорал Понятовский. — Не пить толком не умеют, ни языка польского не знают! Я всегда говорил, что все рыжие — плуты.

— Держать в себе тяжело. Опоппотойду, — произнёс я, заплетаясь в буквах, — без меня не пить.

— Иди, иди, — распалялся великовельможный пан. — Курва! Только не здесь! За конюшню иди.

Зайдя за бревенчатый сруб, я услышал Полушкина.

— Все здесь. Двоих прижали на дороге и одного в конюшне. В землянке зажжённый фитиль оставили, прямо в руках покойного, будто курит. Вы на ногах то устоите?

— Куда ж я денусь, — поправляя брюки, произнёс я.

— Держите револьверы.

— Спасибо Иван Иванович, — прошептал я. — Кстати, старик-привратник и второй охранник. Я их не видел.

— Тимофей с братом в дом полезли, — рассеял мои сомнения поручик, — поэтому и не видели.

— Тогда начали.

Понятовский с компанией так и остались во дворе, ожидая развязки недавнего спора, в окружении пустых бутылок. Сам же он уже охотно рассуждал о стопке новеньких талеров, доставшихся хоть и не столь легко, как он предполагал вначале, но всё же и не с такой сложностью, как, например, при игре в картишки. Был момент, когда он даже попытался затянуть старую песню: "Всё, что отнято вражьей силою, саблею вернём", но куплет оборвался внезапно. Со второго этажа особняка вместе со стулом и частями оконной рамы вылетело стекло, а вслед за этими событиями высунулся старик-привратник с окровавленной головой и заорал:

— Москали! Казимир беги!

Двор тут же потонул в дыме и грохоте от выстрелов. Я разрядил по толпе первый револьвер, сунул за ремень и сразу же из-за спины выхватил новый, быстрым шагом смещаясь в сторону от дыма. В ответ раздался звук извлекаемых из ножен сабель, защёлкали кремневые курки, и уже уходя в перекате к конюшне, я заметил несколько вспышек сгорающего пороха, вырывавшегося из дул пистолей. Прав был Иван Иванович: побывавшие не в одной кручине гвардейцы Макроновского действительно являлись хорошими бойцами: не стушевались и моментально организовали сопротивление. То место, где я только что находился, было прошито пулями. Ориентируясь практически по ногам, мне пришлось стрелять больше по наитию, чем по ясно видимой мишени. Три выстрела в пелену дыма, и со стороны скрывавшегося за конюшней Полушкина прозвучал слившийся в единый звук раскатистый бабах! Пятеро ветеранов поставили окончательную точку в этом коротком бою, снеся свинцом и зарубив саблями всех выживших врагов. Во дворе, посреди разбитых бутылок и перевёрнутого стола лежало десять человек, вместе с нанятым кучером Яныком, который, едва почуяв опасность, спрятался под тарантасом.