Те из нас, что переживут все это и станут стариками, полетят на Птице Свободы в родную Америку. Но дома родного мы там не найдем, и нас самих там уже не будет. У каждого из нас в голове поселилась смерть – черный краб, пожирающий мозг.

Джунгли затихли. Снайпер больше не смеется.

Отделение молчит, ждут приказаний. Скоро они все поймут. Скоро им станет не страшно. Их темная сторона выползет наружу, и они станут такими же, как я, они станут морскими пехотинцами.

Морпех – всегда морпех.

Ковбой, спотыкаясь, вываливается на поляну.

– Уходим, – говорю я, в первую очередь для Мудилы.

Мудила не обращает внимания, продолжает наблюдать за Ковбоем.

Бах. В правую ногу.

Бах. В левую ногу. Ковбой падает.

Бах. Пуля разрывает штаны Ковбоя в паху.

– Нет… – Ковбой хватается руками за яйца. Обделывается от боли.

Скотомудила делает шаг вперед.

Прежде чем я успеваю пошевелиться, чтобы остановить Скотомудилу, с поляны доносится пистолетный выстрел.

Бах.

И еще раз: Бах.

Донлон: "Он убил Дока Джея и Салагу!"

Ковбой встряхивается, чтобы не упасть в обморок. Затем стреляет Алисе в затылок.

Бах. Пуля сорок пятого калибра разносит лицо Алисы в клочья. Алиса валится плашмя, словно пораженый током.

Ковбой поднимает пистолет и прижимает толстый ствол к правому виску.

Бах.

Пистолет падает на землю.

Снайпер попал Ковбою в руку.

Отделение снова собралось за валуном. Внимательным взглядом обвожу лица своих бородатых детишек: Скотомудила, Донлон, младший капрал Статтен, Берни, Харрис, Рик Берг, Дрочила, Гром, Бруклинский Пацан, Харди, Ликкарди и Папа Д. А.

– Статтен, уводи своих.

Младший капрал Статтен глядит на Скотомудилу, делает шаг к нему. Отделение явно намерено пойти за Мудилой и совершить групповое самоубийство, дабы соблюсти традиции.

Мудила проверяет свой M60. Его лицо мокро от слез, красно от ярости, как у взбешенного викинга.

– Сейчас мы все вместе пойдем и вытащим Ковбоя, всех сразу снайпер не перестреляет. Мы сможем его спасти.

Я преграждаю Скотомудиле путь.

Скотомудила поднимает пулемет. Держит M60 у бедра. Глаза налиты кровью. Глубоко из глотки вырывается рычанье.

– Это не кино, Джокер, не Голливуд. Отойди, а то я тебя пополам сейчас…

Я гляжу Скотомудиле прямо в глаза. В глаза убийцы. Он не врет. Я понимаю, что он не врет. Поворачиваюсь к нему спиной.

Сейчас Скотомудила меня похерит. Ствол M60 внимательно следит за моей спиной.

Отделение молчит, ждут приказаний.

Я поднимаю "масленку" и целюсь Ковбою в лицо. Он жалок, он застыл от ужаса. Ковбой парализован от шока, который охватил его тело, и от чувства собственной беспомощности. Я с трудом различаю знакомые черты. Я вспоминаю, как впервые увидел Ковбоя в Пэррис-Айленде, как он смеялся, выбивая "стетсон" о бедро.

Я смотрю на него. Он глядит на "масленку". До меня доносится:

– Джокер, ты мне никогда не нравился. И шутки у тебя дурацкие…

Бах. Смотрю через прицел на короткой железной трубке и вижу, как выпущенная мною пуля входит Ковбою в левый глаз. Моя пуля проходит через глазницу, пробивает полости, заполненные жидкостью, перепонки, нервы, артерии, мускульную ткань, тончайшие кровеносные сосуды, которые питают три фунта серого, мягкого как масло, богатого белками мяса, в котором мозговые клетки, расставленные в четком порядке, как камни в часах, хранят все мысли, воспоминания и надежды половозрелого самца вида Homo sapiens.

Моя пуля выходит через височную кость, выбивает куски волосатого, влажного от мозгов мяса, и застревает в корнях дерева.

Тишина. Скотомудила опускает свой M60.

Скотомудила, Донлон, младший капрал Статтен, Хэррис и все остальные не произносят ни слова. Всех отпустило, все рады остаться в живых. Все они до смерти меня ненавидят, но знают, что я был прав. Я их сержант, они мои рядовые. Они доложат, что Ковбой погиб от пули снайпера, но меня они замечать перестанут, я стану человеком-невидимкой.

– По коням.

Отделение отвечает на команду, взваливают на себя снаряжение, которое шлепает о тела и позвякивает. Кряхтят, ворчат, и вот уже отделение "Кабаны-Деруны" готовы к выдвижению.

Внимательно гляжу на их лица, затем говорю:

– Нихрена себе, Ковбой прям как мусорный мешок с объедками после барбекю в Обществе ветеранов американских зарубежных войн. Нет, против мертвецов я ничего не имею. Блин, у меня ведь и друзья среди них есть!

Тишина. Все уставились на меня. Весело – сил нет.

Semper Fi, дорогие мама и папа, Semper Fi, мои волчата. Откат – п…ц всему.

Они поправляют снаряжение, чтобы удобнее было тащить.

Ждут команды. Я подбираю заляпанный ковбоевский "стетсон".

Машу рукой, и отделение выдвигается, идет обратной дорогой по тропе.

Никто не болтает. Мы слишком устали, чтобы сейчас болтать, шутить, обзывать друг друга всякими нехорошими словами. Слишком жарко было сегодня, слишком много протопать пришлось. Свою долю кустов и деревьев во вьетконговских джунглях мы на сегодня настреляли, а сейчас мы до смерти устали.

Мы закутываемся в нежную дымку фантазий всех сортов и зачеркиваем еще один день на стариковских календарях. Нам не терпится добраться до предстающих перед нами как мираж прелестей: горячий душ, холодное пиво, доза "Кока-Колы" ("c Кокой дела идут лучше!"), сочные стейки, письмо из дома, момент личной жизни в уединении, чтоб елду помять, воодушевляясь при этом затертыми фотографиями любящих жен и подруг, которые остались в Мире.

Но душ будет холодным. Пиво (если будет) – горячим. Никаких стейков. Никакой колы. Письма (если придут) будут не от подруг. В письмах из родной Америки, таких же, как полудюжина тех, что я таскаю в рюкзаке так и не распечатав, будет написано: Пиши почаще будь осторожен если там тяжело купили подержаную машину что за дневник маме делают уколы по телевизору ничего хорошего не пиши грустных писем может вышлешь полсотни баксов новую мебель для гостиной за кольцо друган она беременна будь очень осторожен пиши чаще – и так далее, и так далее, пока тебе не покажется, что развернул письмо – а это "Дорогой Джон" от всего этого проклятого мира.

Топаем обратно по прежней тропе.

Там, на высоте, Бедный Чарли, наш братан, снова посмеется над нами, ну, или просто улыбнется в честь встречи.

Снова погружая мысли в ноги, вкладываем все силы в следующий шаг, потом еще шаг, еще всего один лишь шаг… Мы изо всех сил пытаемся не думать о важном, изо всех сил пытаемся не думать о том, что халявы не будет, и что до дома еще ой как далеко.

Именно так.

Я машу рукой, и Мудила становится в голове колонны.

Ладно, все началось два Дня Благодарения назад, как раз на… два года назад на Благодарение, когда мы с моим корешем отправились навестить Алису к ней в ресторан, только Алиса в ресторане не живет, она живет в церкви возле ресторана, прямо в колокольне, вместе со своим мужем Рэем и Фашей – это собака такая. А жить в колокольне – это так: внизу полно места, там, где скамьи стояли раньше. А когда столько места внизу, да еще когда все скамейки уже вынесли, они и смекнули, что мусор можно долго не выносить.

Подъезжаем мы туда, глядим – внутри весь этот мусор, ну, думаем, дружеский жест такой получится, если мы возьмем весь этот мусор и на городскую свалку вывезем. Поэтому мы сгребаем полтонны мусора, грузим его в салон микроавтобуса "фольксваген" красного цвета, берем лопаты, грабли и прочие причиндалы уничтожения, и направляемся к городской свалке.